Версия «убийство, замаскированное под несчастный случай» все больше обрастала фактами. Если предположить, что преступник хорошо знал все закоулки подъезда и подвала, знал о мусоре в шахте лифта, знал, в какое время появится Видзский... Только человек, который знал все это и чей рост не меньше метра семидесяти... Кроме того, он должен был знать, что Видзский догадался о чем-то важном и представляет серьезную угрозу. И потому решился убрать Янека.
Станиш. Рост сто семьдесят пять. Много лет бывает у Янковских, которые живут в этом доме. Наверняка знаком с расположением всех подсобных помещений. И Станиш знал, что Янек придет сюда, ведь он сам назначил время. Станиш признался, что дал Янеку такое поручение. Но с другой стороны, признался бы он в этом, если бы был преступником? У Видзского нашли листок с адресом Янковских и другими заметками, сделанными рукой директора, — распоряжения на двенадцатое октября. Перед лицом таких доказательств запираться не имело бы смысла. Впрочем, директор мог рассчитывать на то, что смерть Видзского будет признана несчастным случаем, а он сам, в этот момент игравший в бридж с друзьями, окажется вне всяких подозрений.
Однако алиби Станиша идеальным не было. Супруги Янковские, а также инженер Язвиньский, четвертый партнер за карточным столиком, дружно утверждали, что после четвертого роббера Станиш спускался вниз за сигаретами. Его не было почти полчаса. Они ждали его и шутили, что он, похоже, отправился в Пиньчов или не может добраться до киоска, который находится напротив дома. Точное время они не помнят, но это было примерно около пяти, потому что Станиш, выходя, попросил, чтобы секретарь его подождал, если они вдруг разминутся.
Он вернулся взволнованный. Объяснил, что киоск был закрыт и пришлось искать сигареты в другом месте. Киоскерша, с которой разговаривали люди Бежана, утверждала, что в тот день вечером она не отлучалась ни на шаг, киоск все время был открыт. Значит, Станиш солгал. Но зачем?
Вернувшись, директор спросил про Видзского и, узнав, что секретарь не приходил, несколько раз звонил в Управление.
На официальном допросе Станиш объяснил, что, когда он возвращался, лифт не работал, поэтому пришлось идти наверх пешком. На лестнице он почувствовал запах дыма, но решил, что у кого-то пригорело на кухне, а может, просто печь дымит. Дом старый, с печным отоплением. Объяснение звучало правдоподобно.
Все это происходило в то время, когда Видзский уже лежал в лифте, остановленном с помощью выключателя.
Мотивы преступления в данном случае лежали на поверхности. Станиш, видимо, боялся Видзского. Может быть, узнал что-то от своих друзей-военных об истинных причинах перевода Кобельской и появления нового секретаря. Может быть, Янек сам себя чем-то выдал. Если верить информации, которую Покора получал от Видзского, к Станишу в Управлении относились без особой любви, говорили, что он окружил себя «своими» людьми, а «чужим» не дает возможности продвигаться по службе, обращали внимание на его связи на Западе с людьми, враждебно настроенными по отношению к Польше.
Кто именно все это говорил, Видзский не установил. Покора тоже не знал источника этой информации.
Факты, мотивы — все сходилось, все говорило против Станиша. Все — кроме того мнения, которое составил о нем Бежан.
ГЛАВА 18
Офицеры, прибывшие на совещание, молча занимали свои места. Обычно, пока секретарша вносила чай и кофе, Зентара обменивался парой слов с каждым, шутил, рассказывал забавные случаи, и только когда она исчезала за дверью, полковник становился серьезным и приступал к делу. Сегодня он даже не поднял головы от бумаг, а в ответ на приветствия бормотал что-то, жестом указывая на кресла.
— Ну, буря идет... — прошептал Врона Бежану на ухо, садясь рядом.
— Мы должны обсудить результаты работы, — начал Зентара, в его голосе чувствовалась сдерживаемая ярость. — Каковы же результаты? Ползаете, как сонные мухи, и все без толку. Видзский погиб из-за нашей нерадивости! Или потому, что оперативный план не был продуман как следует, — это было сказано явно в адрес Бежана.
Бежан молчал.
— Когда вы, наконец, начнете действовать? Если и дальше так пойдет... — Зентара запнулся, у него перехватило голос. Помолчал и добавил спокойнее: — Капитан Покора доложит о фактах, которые на сегодняшний день удалось установить, и дальнейшем плане работы. Потом обсудим.
Покора разложил перед собой листки с записями. Два дня он готовился к этому совещанию, скрупулезно собирал необходимые сведения, факты. Ездил в Управление, наводил справки о Гонтарском.
— Ничего особенного он из себя не представляет, — заявил ему генеральный директор. — Недисциплинирован. Пренебрежительно относится к указаниям руководства. Все делает по-своему, ни с кем не советуясь. У него просто мания величия. Вечные конфликты, скандалы. Впрочем, подробную характеристику вы можете получить в отделе кадров, у Гулинского. — И он приказал кому-то по телефону: «Немедленно зайдите ко мне с личными делами руководителей Центра».
В дверях кабинета появился высокий плотный мужчина. Бледное, землистое лицо, резко выделяющийся на нем большой красный нос. Маленькие глазки осторожно глянули на Покору и остановились на директоре.
— Личные дела у тебя? — спросил директор, указав кадровику на кресло.
— Так точно, — отрапортовал тот, протягивая стопку папок.
— Проинформируй товарища капитана, — он указал на Покору. — Он ведет следствие по делу о диверсии в Верхославицах. Ему нужны сведения о Гонтарском и Язвиньском.
Гулинский заглянул в глаза начальника, как бы проверяя, все ли тот сказал. И, получив знак, что может говорить, осторожно начал:
— Директор Гонтарский — бывший военный. Перед войной закончил школу подхорунжих. Во время оккупации был за границей, служил в дивизии генерала Мачека. Вернулся в Польшу в 1946 году. В 1954-м закончил Варшавский политехнический институт, защитил кандидатскую диссертацию и перешел на научную работу. Два года назад, по рекомендации директора Станиша, был назначен руководителем Центра, который принял от тогдашнего директора Вольского и от меня. Тогда и пропала часть планов важного изобретения. Вольский эти документы Гонтарскому передал, он сам мне об этом говорил. Но новый директор свалил всю вину на своего предшественника. Тогда считали, что Вольский несет ответственность за беспорядки в Центре. А я думаю, Гонтарский — человек ненадежный. Но что делать, — он бессильно развел руками, — не мы решаем...
Покора слушал с интересом.
— Вы считаете, что взрыв — дело его рук?
— Да, товарищ капитан. И не только я так считаю. Сам директор...
— А инженер Язвиньский? Что вы о нем думаете?
Гулинский посмотрел на директора. Тот, помолчав, начал:
— Хороший специалист, это несомненно. Но его моральный облик... — он развел руками. — Не ведет никакой общественной работы. Как-то мы обратились к нему с пожеланием ускорить сборку действующей модели. А он, — директор поджал губы, — рассмеялся мне в лицо: «Ускорить можно выпуск кочерги, а не монтаж установки». Так и сказал. Это был явный намек. Дело в том, что по моей инициативе одно из наших предприятий недавно начало выпуск бытовых товаров из отходов основного производства...
— Асоциальный тип. Директор прав, — поддакнул Гулинский. — Политически ненадежен. Поддерживает связи с Западом. Все время получает какие-то письма из Парижа, Вены, Лондона, Нью-Йорка. И никому их не показывает. Бог его знает, какую он информацию отправляет на Запад?! Там-то ему все нравится. А вот у нас — нет. Беспрестанно критикует работу Управления, отрасли, да что там! Однажды на совещании принялся критиковать самого министра! Я думал, вылетит он с работы. Но нет, Гонтарский и Станиш его всегда покрывают. И Язвиньский, и Гонтарский — это ведь люди Станиша, что хотят, то и делают, а тот, не задумываясь, поддерживает любое их решение.
Покора тогда все это подробно записал и сейчас докладывал.
— По моему мнению, дело совершенно ясное. Группа людей из Центра, на которых мы должны обратить наше внимание, — это Станиш, Гонтарский и Язвиньский.
— Докладывайте факты, а не выводы, — прервал его Зентара.
— Гонтарский и Станиш знакомы еще с довоенных времен, со школы подхорунжих. Во время оккупации Гонтарский был в дивизии Мачека. Станиш воевал на Востоке.
— Я же сказал — докладывайте факты, а не рассказывайте биографии, — голос Зентары приобрел металлическое звучание.
Сбитый с толку Покора начал в третий раз:
— Двадцать седьмого сентября в тюрьме был отравлен Адам Зелиньский. Яд — цианистый калий — был подмешан в зубную пасту иностранного производства. Поскольку было известно, что активизировался новый агент, Х-56, который в числе прочих заданий должен был ликвидировать своего провалившегося предшественника, дело было передано нам. Одновременно мы анализировали все случаи убийств и гибели при невыясненных обстоятельствах, так как уверенности, что провалившийся — это Зелиньский, нет. После получения телефонограммы о взрыве в Верхославицах, во время которого погибли два человека, мы приняли к производству и это дело, не прекращая анализировать все случаи подобного рода. Но до сих пор ни одна линия, за исключением Верхославиц, не дала ничего интересного.
