По словам Ф. И. Успенского, «Венецианский конгресс был таким же ударом для Византийской империи, как и поражение, нанесенное ей иконийским султаном при Мириокефалоне. Сблизив в одно и то же время враждебные Византии элементы на Западе, он был предвозвестником коалиции, завоевавшей в 1204 году Константинополь и образовавшей на Востоке латинские государства». Для Венеции конгресс 1177 года имел чрезвычайное значение; в город прибыло более десяти тысяч иностранцев – блестящее европейское общество во главе с западным императором и папой, – и все удивлялись красоте, богатству и мощи этого города.
Незадолго до смерти Мануилу удалось добиться дипломатического успеха – женить своего сына и наследника Алексея на восьмилетней дочери французского короля Людовика VII – Агнессе, получившей в Византии имя Анны. Обострение отношений, возникшее между Византией и Францией после Второго крестового похода, благодаря этому браку должно было, по‐видимому, сгладиться. Евстафий Солунский (Фессалоникийский) составил хвалебную речь по поводу прибытия в Мегалополис, то есть в Константинополь, императорской невесты из Франции.
Кроме того, письмо, посланное Мануилом английскому королю Генриху II после поражения при Мириокефалоне, способствовало установлению дружественных отношений между двумя государями; есть свидетельства о появлении византийских посланников в Вестминстере в последние годы правления Мануила. Принимал их, по поручению Генриха II, дипломат Джеффри де Хей. Тот же Джеффри был в свою очередь послан в Константинополь. Генрих II, как кажется, был хорошо информирован об увлечениях Мануила, среди которых не на последнем месте была охота, – в подарок византийскому императору на корабле, отплывшем из Бремена, была отправлена свора собак.
Но это были частные успехи. Политика Мануила не походила на осторожную и продуманную политику его деда и отца. Будучи охвачен несбыточной мечтой восстановить единство империи, направляя усилия на борьбу и в то же время на установление отношений с Западом и тяготея всем существом своим к западному укладу жизни, он оставил без надлежащего внимания Восток, не сумел помешать дальнейшему развитию Иконийского султаната и увидел крушение всех надежд империи после разгрома при Мириокефалоне. Предпочтение, отдаваемое Мануилом Западу, чуждому Византии и в те времена еще не могшему равняться с культурой византийской, принесло пагубные плоды для государства. Принимая с распростертыми объятиями иностранцев и раздавая им наиболее ответственные и выгодные места, Мануил возбудил сильное негодование среди своих подданных, что закладывало повод для кровавых столкновений при первом удобном случае.
Новейший историк времени Мануила так оценивает его политику: «Мануилу выпало на долю счастье умереть довольно рано, чтобы не видеть печальных последствий своей политики, последствий, которые уже замечали прозорливые умы некоторых его современников. Тяжело было получить наследство императора, и никто из его преемников не сможет восстановить дел империи. В последующие годы падение пойдет весьма быстро вперед: справедливо сказать, что оно началось со времени царствования Мануила». Может быть, правильнее будет сказать, что падение империи началось гораздо раньше, еще в эпоху Македонской династии, после смерти Василия II Болгаробойцы, то есть с 1025 года. Первые два Комнина, Алексей и Иоанн, сумели задержать этот процесс, но не смогли его остановить. Ошибочная политика Мануила повела империю по пути в пропасть, и на этот раз окончательно. С Мануилом, по словам Герцберга30, «навеки погрузился в могилу древний блеск и древнее величие Византии». С этим мнением историка XIX века можно сопоставить слова известного писателя конца XII века, Евстафия Фессалоникийского, современника Комнинов и Ангелов, который писал: «По Божьему определению, со смертью басилевса Мануила Комнина погибло все, что еще оставалось целым у ромеев, и всю нашу землю окутал мрак, как бы при затмении солнца».
7. Последние два Комнина. Алексей II и Андроник I
«Пятилетний период, обнимающий царствование двух последних Комнинов, Алексея и Андроника, – пишет Ф. И. Успенский, – любопытен именно как период реакции и государственных реформ, которые имели вполне народную основу и вызывались совершенно справедливо понятыми недостатками прежней системы управления». Как было уже сказано выше, после смерти Мануила на престоле оказался его двенадцатилетний сын Алексей II (1180 – 1183); правительницей была объявлена его мать Мария Антиохийская; всеми делами государства распоряжался любимец последний протосеваст Алексей Комнин, племянник Мануила. Ожесточенная борьба придворных партий и продолжавшееся латинское засилье привели к тому, что в столицу был призван знаменитый Андроник, давно уже исполненный честолюбивых замыслов овладеть императорским престолом и выступивший теперь в роли защитника слабого, окруженного злыми советниками императора Алексея II и греческих национальных интересов. Незадолго до его вступления в столицу там в 1182 году разыгралась резня латинян. Интересно отметить, что венецианские источники совершенно умалчивают об этом событии, хотя и венецианские купцы пострадали немало.
В том же 1182 году Андроник вступил в Константинополь и, вопреки торжественным обещаниям, стал стремиться к единодержавию. По его приказанию правительница Мария Антиохийская и немного времени спустя несчастный император Алексей II были задушены. Правитель Алексей Комнин был схвачен и ослеплен. В 1183 году шестидесятитрехлетний Андроник сделался полновластным государем империи. Для укрепления своего положения он женился на вдове Алексея II – Агнессе (Анне) Французской, которой в момент смерти своего фиктивного (несчастному Алексею было около четырнадцати лет) супруга было лишь двенадцать лет. Разница в возврасте не остановила Андроника.
Тот восторг, с которым встретило население Андроника, объясняется ожиданиями народа. У нового императора было две главных задачи во внутренней жизни империи: во‐первых, установить национальное правительство и освободить Византию от латинского засилья; во‐вторых, ослабить служилую аристократию и крупное поместное дворянство, так как преобладание крупных землевладельцев влекло за собой разорение и гибель крестьянского сословия. Подобная программа, сколь она ни была трудна для выполнения, конечно, должна была встретить полное сочувствие народа.
Архиепископ Афинский Михаил Акоминат (Хониат), один из наиболее ценных источников по внутреннему положению в империи в XII веке, писал в восторженных тонах: «И прежде всего я хочу напомнить, как в смутное и мучительное время империя ромеев воззвала к своему бывшему любимцу, великому Андронику, чтобы сбросить угнетающую латинскую тиранию, которая, как сорная трава, привилась на молодом побеге царства. И он привел с собой небольшое количество пеших и всадников; однако, вооруженный только справедливостью, он легко шел к любимому городу. Первое, что он дал столице в ответ на ее чистую любовь, было освобождение от тиранической латинской наглости и освобождение империи от варварских примесей».
«Этот последний представитель династии Комнинов, – писал Ф. И. Успенский, – был, или по меньшей мере казался, народным царем, царем крестьян. Народ пел песни о нем и слагал поэтические сказания, следы которых сохранились в летописях и пометках на полях неопубликованных рукописей “Истории” Никиты Хониата». Среди прочих вещей Никита писал о том, что Андроник велел воздвигнуть себе статую около северного входа в церковь Сорока Мучеников. Император был там представлен не в имперских одеждах, не с золотыми украшениями, подобающими правителю, а в качестве утомленного трудом работника, с косой и в весьма скромных одеждах.
Андроник усердно принялся за реформы. Жалованье многих чиновных лиц империи было повышено, чтобы сделать их менее доступными подкупу; судьями назначались честные и неподкупные люди; податные тяготы были облегчены, и корыстные сборщики податей подвергались суровым наказаниям. Против крупных землевладельцев принимались строгие меры, и многие представители византийской аристократии были подвергнуты казни. Михаил Хониат писал: «Мы уже давно знали, что ты мягок к бедному, ужасен по отношению к алчному, что ты защитник слабого и враг насильника, что ты не склоняешь весы Фемиды ни влево, ни вправо, что у тебя руки чисты от любой коррупции».
Новейшему историку Ф. Коньяссо31 данной эпохи борьба Андроника с аристократией напоминает борьбу Ивана IV Грозного с боярством. «Как Андроник, – пишет этот историк, – намеревался разрушить преобладание византийской аристократии, так Иван – могущество бояр, и оба, но русский царь в большей степени, прибегли, по необходимости, к насильственным средствам. Однако было плохо то, что, ослабляя аристократию, они оба ослабили государство: Иван IV оказался безоружным перед поляками Стефана Батория, как Андроник перед норманнами Вильгельма II. Иван, государь молодого и крепкого народа, смог быстрыми мерами спасти свое дело и Россию; Андроник пал раньше, чем империя преобразовалась и укрепилась. Старый организм не мог более быть поддержан, а новое органическое тело, о котором мечтал Андроник, было слишком быстро доверено неопытным рукам».
