Посреди капища уже было подготовлено кострище. До окончания обряда оставалось совсем немного, поэтому мальчишка храбрился, не желая в последние мгновения передавать эту честь кому-то другому. Он прошел несколько раз вокруг кострища, терпеливо ожидая, когда на чучело привяжут заговоренные ленточки и кусочки ткани с нашептанными бедами и болезнями, от которых хотели избавиться. Найдана подергала мать за рукав, привлекая внимание, но Зара будто не почувствовала этого. Она торопливо достала лоскуток и, зажав его в обеих ладонях, словно пряча ото всех, поднесла к губам. Закрыв глаза, Зара принялась что-то страстно шептать, стараясь передать лоскутку все то, о чем болело ее сердце. Затем открыла глаза и быстро, точно стесняясь этого, подпихнула лоскут в нагрудник сарафана Морены, туда, где у живого человека сердце. Найдана смотрела на мать. Чего та могла желать? Может, от чего-то хотела избавиться? Вроде бы она никогда ни на что не жаловалась. А Зара тем временем нежно и как-то особенно крепко обняла дочь.
Наконец, богиня холода обошла всех, приняв их мольбы, и несколько крепких мужиков установили чучело в центр кострища. Мальчишка не удержался, с облегчением выдохнул и потряс затекшими руками. Но при этом с гордостью взглянул на своих приятелей: видали, каков я? Девушка, одна из тех, что делали чучело, подбежала и быстро подрисовала глаза Морене.
– Мара открыла глаза!.. – разнеслось над толпой.
У Найданы, наблюдавшей за этим действом, перехватило дыхание. Она и в прошлые годы видела, как Морене «открывали глаза», но никогда прежде не чувствовала такого волнения. Раньше это была просто кукла, как те, что делала для нее мать, но покрупнее. А теперь богиня и впрямь словно ожила и смотрела на нее. На нее – Найдану. Немигающим взглядом. Будто хотела что-то сказать, но не могла. Как и сама Найдана.
Раздался стук. Сначала тихий, будто издалека. Он нарастал, становился увереннее и громче. Это помощники жреца старательно били в барабаны, туго обтянутые коровьей шкурой. Звуки, как волнами, проходили сквозь людей, проникая в их душу. Некоторые даже начали раскачиваться в такт барабанным ударам. Жрец подошел к Морене, и вскинул руки к небу. Он сделал это слишком резко, и медвежья шкура чуть не свалилась с плеч, но жрец вовремя ее поймал, неловко вернул на место и сделал вид, что ничего не произошло. Он снова возвел руки к небесам, но теперь осторожнее.
– Да возгорится священный огонь! – крикнул жрец.
Его голос мгновенно потонул в гулких звуках барабанов. Чучело вспыхнуло. Никто не заметил, откуда взялся огонь. Да никто и не сомневался, что это пламя священно, оно не может быть обычного происхождения, ведь жрецу помогают боги. Найдана тоже никогда не удивлялась: она и сама с легкостью могла зажечь огонь одним лишь взглядом, поэтому не считала это чем-то удивительным и трудным. А в силу своих малых лет искренне верила, что многие так умеют, но скрывают свои умения, как учила ее мать.
Люди ликовали. Они снова принялись кричать, прогоняя зиму и прославляя весну. Как солнце топит мертвый лед, превращая его в живительную воду, журчащую ручьями, так и огонь должен был очистить Морену, обновить ее. Теперь она должна нести не смерть и болезни, а жизнь и плодородие.
Пламя тем временем карабкалось выше по подолу Морены. А она, как ни в чем не бывало, улыбалась, глядя на мир живых. Найдана, точно завороженная, смотрела, как огонь крадется все выше и выше, подбирается все ближе к лицу Мары. То ли от жара, то ли от того, что она слишком долго смотрела, но ей вдруг померещилось, что это вовсе не чучело с нарисованным лицом. Живые глаза богини смотрели прямо на нее – на Найдану! Ей даже показалось, что из-под платка виднеется прядь черных волос, совсем как у нее самой. И вдруг это живое лицо скривилось от боли и ужаса. Вот только крика не было слышно. Пламя жевало ткань и, подпитываясь соломенными внутренностями, разгоралось все сильнее. Найдана почувствовала, что ей нечем дышать, а щеки пылали, будто она сама стояла в кострище. Девочка судорожно зацепилась рукой за платок, повязанный на шее, и рванула его, пытаясь расслабить. Она, не отрываясь, смотрела на пылающее чучело. Жар от костра искажал воздух то мелкой рябью, то волнами. Казалось, что темноволосая девушка в костре дрожит и бьется.
Наконец, пламя добралось до ее лица. Оно начало корчиться и чернеть, превращаясь в гримасу боли и страха. Повсюду веселились люди, лишь Найдана стояла и расширенными от ужаса глазами смотрела, как мучительно умирает в огне… Чучело? Да, это же просто чучело! И не в первый раз Найдана была на подобном празднике. Так почему сейчас ее это так взволновало и испугало?
– Ведь это лишь чучело! – беззвучно, одними губами произнесла Найдана.
Едва найдя в себе силы, она отступила и отвернулась. Холодный воздух тут же обдал разгоряченные щеки. Стараясь не смотреть в сторону кострища, она нашла глазами мать, подошла к ней и уткнулась лицом в кожух, будто ища защиты.
– Что случилось? – спросила Зара, пытаясь заглянуть в глаза дочери.
Но Найдана только покачала головой и еще сильнее прильнула к матери. Она искоса поглядывала на обгоревший крест с ошметками тлеющего черного тряпья – все, что осталось от некогда улыбающейся Морены, – и никак не могла понять, что это было. То ли предчувствие, то ли знак богов, то ли просто, наслушавшись сказок матери, она все придумала.
* * *
Для работы на сенокосе Найдана была еще мала, а вот грибы-ягоды собирать и кашу варить – этому ее уже обучали. Да что там грибы-ягоды – любой ребенок с малолетства приучался к собирательству, отличал съедобный гриб от ядовитого. Работали все, но каждый выбирал себе работу по силам. Найдана, несмотря на то что была единственным ребенком в семье и росла в заботе, к труду приучалась с малых лет. Уже и первая ниточка, которую она сама спряла, давненько лежала в сундуке с приданым. Она получилась кривая и растрепанная, но свою первую нить каждая женщина была обязана хранить всю жизнь.
В середине лета дети часто бегали в лес за земляникой. Вдоволь наедались сами и приносили ягоды домой. Земляника растет не в глуши, а в пролеске, на солнечных пригорках, там не заблудишься. Дети собирались группами по несколько человек и уходили за ягодами без присмотра взрослых. Будто погулять вышли. У взрослых своя работа. Редкий случай, когда кто-то ходил с ними. Грибы да ягоды – забота детей.
– Пойдем, пойдем! – приговаривал Первуша, ведя за собой молчаливую Найдану. – Я вчера такое место присмотрел! Ягод там – будто камешков на берегу реки. Все красным-красно.
Первушу в его десять лет уже допускали до взрослой работы: и на посевы, и на охоту с мужиками ходил, обучался разным премудростям. Разве что своего медведя пока не добыл, так и рано еще.
Привыкнув доверять соседскому мальчишке, Найдана послушно шла за ним. Она уже и думать забыла про тот случай, когда он с двумя другими ребятами ее обидел. Теперь он никому не давал Найдану в обиду и не позволял другим насмехаться над ее недостатком. Пару раз даже хорошенько наподдавал мальчишкам за то, что они вздумали дразнить соседскую девочку. Найдана шла за ним следом и слушала рассказы о том, как храбро он себя вел на охоте нынешней зимой. Она даже не следила за дорогой – настолько ему доверяла. Так в лес она ходила, пожалуй, только с отцом да с Ведагором.
Поляна и впрямь оказалась такой, как рассказывал Первушка: ягод – будто кто рассыпал. Даже странно, что никто раньше не набрел на это место, ведь совсем недалеко от деревни. Найдана тут же опустилась на колени и стала собирать землянику. Сначала нужно набрать туесок, а потом можно и самой поесть.
Первушка возился рядом, тихонько ворчал на кого-то или разговаривал с ягодами. Найдана сначала пыталась прислушиваться, но, поняв, что он разговаривает не с ней, отвлеклась. Неожиданно он подошел и опустился рядом с ней на колени.
– На, ешь, – он протянул ладонь, доверху с горкой наполненную ягодами.
Найдана с удивлением взглянула на него. Странный… Вокруг столько ягод, что же она, сама не может нарвать? Но все-таки осторожно взяла одну и положила в рот.
– Да не так! Ешь прямо с ладони полным ртом! – Первушка удивился ее неумелости и поднес ладонь к самому рту. – Так же вкуснее!
Найдана чуть придержала его руку своими, будто чашу, и уткнулась в ягоды. Его теплая ладонь пахла земляникой и вся была в розовых пятнах от сока ягод. Найдана улыбалась, жуя полным ртом. А так и правда гораздо вкуснее.
– Ну вот. Я же говорил, – Первушка закинул себе в рот остатки ягод и вытер руку о рубашку. – Вкусно ведь?
Найдана закивала, довольно улыбаясь. Ее платок съехал на шею, щеки разрумянились, а глаза то ли от свежего лесного воздуха, то ли от ягод сверкали. Первушка, возможно, слишком долго с нежностью смотрел на нее, и Найдана, смутившись, отвела взгляд.
– И почему тебя Некраской кличут? – недоумевая, спросил Первушка. – Вот я – Первак, потому что первый сын у своих родителей. Вовсе ты не Некраска…
