обычно приходящих под утро. Почему-то то, о чём он никогда наяву не думал, настойчиво пробуждалось ближе к рассвету, смазанные картинки из недавнего прошлого. Видеть и вспоминать их было неприятно, как случайно наткнуться рукой на влажный гнилой фрукт среди других, спелых.
Он мог бы вспоминать счастливые моменты.
Первую поездку в Охрейн в возрасте лет пяти, показавшуюся ему путешествием в благословенный посмертный Мируш, куда попадают лишь истинные праведники, добившиеся снисхождения духов-хранителей. День, когда Рем-Таль согласился обучать его владению мечом, сколько ему тогда было, лет десять? Радость и гордость отца, когда он первый раз выступил на Совете Одиннадцати двумя годами позже. Свою первую женщину в семнадцать — лукавую Лирию, фрейлину матери с неподражаемо пухлыми губами и так соблазнительно спадающей с плеча лямкой нижней рубашки…
Мог бы вспомнить и самое страшное, самое горькое. Гнев и страх отца, когда в восемь лет он сбежал от постоянной утомительной опеки и отправился в одиночку в путешествие во Вьюжный квартал. День, когда от укуса скорпиутца погиб его единственный питомец — фенекай Чу-и. День, когда он увидел Лирию в объятиях другого, пышноусого воина лет на двадцать старше его самого, и её смущенные и одновременно бесстыжие глаза, бесконечно насмешливые слова: простите, превират, я люблю только вас, но такая женщина, как я, нуждается в мужчине посильнее! — и неизменных стоящих за спиной бесстрастных, но отнюдь не глухих свидетелей, Рем-Таля и Тиру Мин.
Мог бы вспомнить день смерти матери, день, когда он потерял их с отцом обоих.
Но почему-то на грани встречи ночи и утра он видел, как наяву, только день своей свадьбы. Черноволосую стройную девушку, скуластое испуганное лицо с острым подбородком, не то что бы прекрасное, но, несомненно, запоминающееся, подрагивающие пальцы в его руке. Ленивое предвкушение первой ночи, которое, впрочем, было сильно подпорчено постоянно маячившими за спиной стражами — и он подозревал, что смущение Крейне было в большей степени вызвано их навязчивой неизменной близостью, нежели его присутствием. Первый поцелуй в тонкую жилку на внутренней стороне узкого запястья.
За праздничным столом в Большом Закатном Зале он увидел её во второй раз. Их брак был договорной и политический, невеста, состоящая в дальнем родстве с правящей династией, была привезена аж из Травистана, государства за пределами Криафара в десяти днях езды верхом вместе с весьма важным договором об экспорте яшмаита. После ужасных событий прошлого Криафар сперва оказался полной в политической изоляции — с одной стороны, экономический и социальный кризис, поразивший некогда богатый и процветающий мир разом оборвал торговые и культурные связи, с другой, соседи очевидно побаиваились отмеченного чёрной печатью разгневанных божеств проклятого края. Однако прошло уже полтора века, первоначальные страхи забывались, хотя общее отчуждение никуда не делось. Никому особо не нужная, но родовитая Крейне не могла считаться красавицей по местным канонам и стандартам, но в Криафаре её светлая кожа, контрастно тёмные волосы и глаза с золотыми искорками казались восхитительной экзотикой.
Договор об экспорте и брачном союзе наследника трона был заключен без особых промедлений и препирательств.
Тельман, в тот день еще всего лишь Превират Криафара, любовался ей и в то же время смотрел по сторонам — не стоило сразу баловать молодую супругу излишним вниманием. Наклонившись над столом, одна из бесчисленных хорошеньких служанок, чье имя он, разумеется, не помнил, расчетливо коснулась горячей тяжелой грудью его плеча. Навязчивая, но неутомимая. И готовая на всё. Тельман на мгновение улыбнулся, представляя себе их обеих вместе, развратную служаночку и невинную робеющую жену в одной постели, но тут же поймал задумчивый въедливый взгляд отца и отвернулся.
Уложить бы их обеих, дверь запереть, а самому сбежать, как тогда, в восемь лет…
Праздничный пир закончился, когда ночная стужа уже вступала в свои права, и по давней традиции Тельман повёл жену в их общие отныне покои.
— Желаешь присоединиться, как всегда?! — он всё же не удержался, обернулся к бесшумно сопровождавшему их Рем-Талю на пороге спальни, и Крейне снова вздрогнула, словно желая вырвать свою руку из его и не решаясь это сделать. — Может быть, хотя бы не сегодня?
— Не сегодня, — бесстрастно склонил светлую голову Рем-Таль, словно обычно это в порядке вещей — составлять компанию своему Превирату во время первой брачной ночи.
— Отрадно, что ты нам так доверяешь. Ну, не тушуйся, моя фени, — он сам не знал, почему назвал её тем ласковым словом, которым в детстве прозвал Чу-и. Возможно из-за их доходящего до смешного сходства: пушистая любимица была такая же чёрная, большеглазая, всегда настороженная. — Рем мне куда ближе, чем страж трона. Не обращай на него внимания. Как на стул или стол. Или ковёр.
Рем-Таль отступил, а Тира Мин опустилась на корточки, привычно подтянув кожаные брюки на коленях.
— Будешь подслушивать, моя дорогая? — любезно продолжил Тельман, сам не понимая, что заставляет его неловко топорно язвить, стоя рядом с явно перепуганной новобрачной, почти с ужасом обозревающей проступающие из темноты очертания его печально знаменитой кровати. — Вообще-то, можно распорядиться, и вам здесь поставят ещё одну кровать. Скрасите долгое ожидание вдвоём.
«Если оно будет долгим», — Тира Мин ничего не сказала, ни одна мышца на лице не дрогнула, но он прочёл её мысли и укоризненно покачал головой. Подтолкнул Крейне внутрь спальни и закрыл дверь.
Светильники с горючим сланцем по его приказу не зажигали. Он и сам не знал, почему захотел темноты.
Черные волосы Крейне казались ему частью этой тьмы.
— Они все мне так надоели, — доверительно сказал он жене, едва не потеряв равновесие и вынужденный вцепиться в ее плечи. — Все, кроме тебя, Превирата Крейне.
На церемонии он не пил, но порошок из пыльцы жёлтого скорпиутца, к которому он пристрастился уже год как, дурманил голову, заставлял кровь кипеть, размывал тяжелые непрошенные мысли. От Крейне пахло сладкой свежестью, ещё более восхитительной в сочетании с её страхом, и он спустил свободное белое платье с её плеча, наклонился, и вдохнул аромат кожи, а потом прикоснулся губами, прикусил, желая оставить след — или сделать больно. И…
Тельман Криафарский окончательно проснулся.
Посмотрел на обнажённую светловолосую девушку, уютно свернувшуюся клубком в его огромной кровати. Там может поместиться и четверо, и надо заметить, помещались с удобством в иные времена, но сейчас
