Обычная история в природе и обыкновенный случай, но поражает одна деталь: богомол пренебрег близкой к нему пчелой и схватил находившегося дальше паука. Паук вкуснее.
Во время ночной охоты Богдана на насекомых при свете лампы также появляются пауки. Они расставляют вблизи лампы свои сети и охотятся за той же дичью, что и мы. Однажды ночью разыгралось любопытное зрелище.
В паутину, протянутую перед нашей хижиной, влетел богомол. Он бешено заметался, пытаясь вырваться, но не смог. Из укрытия выскочил паук, чтобы кинуться на свою жертву, и вдруг остановился: богомол, запутавшийся задними лапами в паутине, угрожающе поднял вверх передние и направил в сторону налетчика, — он готов к жестокой обороне. Паук следил за ним, боясь приблизиться, но потом закружился и приготовился ударить сзади. Однако богомол начеку. Не спуская глаз с паука и угрожая колючими лапами, он поворачивается одновременно с противником.
Борьба, а скорее вступление к ней, обостряется. Два маленьких создания забывают обо всем на свете, одержимые жаждой жизни и вместе с тем жаждой уничтожения. На паутине возникло два очага напряженной воли, направленные друг против друга с непонятной жестокостью.
Паук, пользуясь свободой передвижения на своей паутине, наскакивает на богомола со всех сторон, точно свирепый пес. Рассчитывает, вероятно, на ослабление бдительности противника. Но богомол не дает сбить себя с толку и зорко следит за пауком. Движения у него резкие, короткие, точные, а лапы направлены в сторону преследователя. К тому же этот экземпляр богомола большой, он сильнее паука.
Наконец паук устал и отступил в свой угол. И тогда в его крошечном мозгу рождается гениальная идея. Он взвесил положение, понял, что ему не справиться, и решил не тратить времени зря. И вот паук вцепился в каком-то узловом месте в паутину и стал трясти ее что есть мочи. Нити ослабли, и паук последним, резким броском вышвырнул богомола из сети. Богомол сорвался и улетел в темноту. Благоразумие восторжествовало над разбушевавшейся жестокостью. Паук вовремя осознал бесполезность борьбы и сумел отказаться от добычи.
Ужинаем мы с Богданом обычно в хижине, дверь широко открыта, на столе ярко горит бензиновая лампа. На свет слетается множество насекомых. Не всегда это приятно, особенно когда их слишком много попадает в тарелки.
Однажды вечером я пригласил к нам поужинать учителя Рамасо. Я люблю его общество, учитель охотно объясняет мне некоторые сложные отношения мальгашей и их обряды. Мы разговорились с ним об образности мальгашского языка. Река, например, называется ренирано, что означает мать воды, солнце — масаондро — глаз дня. Вдруг раздается звонкий, хорошо нам знакомый шум летящей тисмы. В открытых дверях появляется громадный богомол. Он влетает в комнату и кружится над нашими головами царственным полетом истинного владыки насекомых.
— А знаете, как мы его окрестили? — спрашивает Рамасо. — Фамакилоха.
— Что это значит?
— Пожиратель голов.
— Поразительно точная наблюдательность, — замечаю я. — Богомолы всегда хватают свою жертву за голову и пожирать начинают тоже с головы.
Влетевший богомол садится под пальмовой крышей нашей хижины. Но тут же срывается как ошпаренный. Только что его полет был легким, нормальным; теперь он с усилием добрался до противоположной стены, потом оттолкнулся от нее, проделал несколько кругов все ниже и ниже и в конце концов сел на пол. Мы бросились, чтобы положить его в банку с ядом, и тут же обнаружили причину странного поведения: большой косматый паук мигале судорожно вцепился ему в грудь. По-видимому, паук кинулся на богомола в тот момент, когда тот уселся под крышей, и уже не выпускал его, проделав вместе с ним воздушное путешествие.
Нас удивило, что богомол, сильное насекомое, совершенно не защищается. Только крылья его чуть-чуть вздрагивают, а лапы с шипами беспомощно вытянуты далеко вперед. Внимательней приглядевшись, мы поняли, в чем дело: паук схватил богомола так хитро, что тот не в силах был двинуться. Свои ноги он продел под мышки передних лап богомола и таким двойным нельсоном обезвредил самое грозное оружие насекомого. Другими ногами он вцепился в туловище богомола, а челюсти сомкнул на шее. Гениальная хватка!
Богомол едва подает признаки жизни, к тому же, вероятно, он получил порцию яда. Мы решили освободить богомола и вспугнуть паука. Но не тут-то было. У паука четыре пары ног. На двух парах он бодро удирает, другими, точно железными клещами, держит добычу и тащит в свое укрытие. Вот так хватка! Вот так объятие! Мастерское, единственное в своем роде, страшное, великолепное, грозное объятие, в котором отразился не только паучий инстинкт, но и прихоть судьбы, неведомая и жестокая. По воле случая могучий хищник погибает без борьбы, без надежды на победу.
Хотя Рамасо не естествоиспытатель, но он следит за исходом борьбы с таким же интересом, как Богдан и я.
— Это зрелище любопытно не только для нас, естественников, — говорит Богдан, — всякий содрогнется, не правда ли?
— Меня это особенно интересует! — заявляет учитель.
— Почему?
— Потому что я хочу знать все, что связано с поражением и смертью хищников.
— Вы говорите о проблемах справедливости в природе? — спрашиваю его.
— Вот именно, именно об этом!
— Но в данном случае где вы заметили справедливость? — возражает Богдан. — Один хищник схватил за горло другого. Вот и все! Обыкновенная деталь в биологическом процессе, их в природе тысячи, на каждом шагу. Один пожирает другого, чтобы сохранить свой род.
— Да, — говорит Рамасо, — но в природе все кажется простым и обыкновенным, а в человеческом обществе все выглядит иначе.
— Не понимаю.
— Вы говорите: хищник пожирает хищника. В историческом процессе развития общества это называется, — Рамасо понижает голос, будто говорит о чем-то запретном, — называется «период империализма».
В глухой долине, укрывшейся в мадагаскарских лесах, такое смелое суждение о мировых проблемах в устах деревенского учителя племени бецимизараков обрушивается на нас так же неожиданно, как если бы в хижину влетел богомол величиной с летучую мышь.
В природе долины Амбинанитело скрещиваются водовороты жестокости и хищничества. Они захватывают все. Однако люди долины не поддались им: они не жестоки. Что с того, если когда-то, в прошлом веке, они дрались за гору Амбихимицинго и проливали кровь? После взрыва ненависти они быстро успокоились, снова погрузились в идиллический покой, уподобились растениям.
Они выращивают рис, злак, который никогда не подводит; едят рис, пишу мягкую, и сами отличаются мягкостью. Они благоразумно отказались от стремления к злу: злобой и мстительностью они наградили своих духов и демонов и волну жестокости направили в их сторону. Поведение туземцев подсказано здоровым инстинктом первобытных людей.
