— Ты смотри, Леха, не ленись, — продолжал Клочик. — Начинай давай репетицию. Только как же ты играть будешь? У тебя ведь этой нет, ну… на которую ноты ставят. Во, вспомнил: пюпитры!
— Да успокойся ты, пюпитр! — засмеялся я. — Иди лучше уроки делай. Контрольная завтра.
— Ну, уроки — святое дело. Только мне надо еще в фотомагазин сходить, бумагу купить, проявить пленку. Интересно, как Ленка получилась?
Я пошел в свою комнату, достал тетрадки и учебники, вынул из мешка трубу и положил перед собой. Альт дремал, свернувшись, словно кот. Но я-то уже знал, что он может проснуться и сыграть «до». А если захочет, то сыграет даже «Амурские волны». И как, должно быть, хорошо станет в моей маленькой комнате, которая непременно начнет покачиваться, как лодка на волнах.
Я сидел и смотрел на свой альт, и мне совершенно не хотелось делать уроки. Я вспомнил Ботанический сад, белые цветы, высокого старика… И тут я услышал из родительской комнаты голос папы:
— Мне предлагают поехать в Туркмению в археологическую экспедицию. Художником. Сначала я отказался, а теперь решил ехать.
— Можешь ехать куда угодно, — сказала мама. — Только не забудь каждый месяц высылать деньги, чтобы за тобой не гонялась милиция.
Родители замолчали, и в квартире стало тихо. И так мне вдруг захотелось взять трубу и заиграть «Амурские волны»! Но я не умел. Не умел я играть «Амурские волны». Я даже «Жили у бабуси…» и то не умел играть. Тогда я взял в руки альт, вставил мундштук и громко, изо всех сил сыграл нижнее «до».
Глава 9. Соленая контрольная
— Ну как ты репетировал вчера? Ты смотри, Леха, не ленись, — говорил мне Клочик, когда мы утром поднимались в класс. — Для музыканта самое главное — репетиции. А я вчера пленку проявлял целый вечер. Ну, ту, что у меня на кухне снимали. Кадры получились — закачаешься! Уже по негативам видно. Вот Графиня-то обрадуется. И Ленка тоже.
— Это все хорошо, — сказал я. — Но вот ответь мне, мой друг, ты хорошо подготовился к контрольной?
— К какой еще контрольной?
— По математике.
— Ух ты, а я и забыл! Совсем из головы вылетело. Леха, мы погибли.
Клочик судорожно полез в портфель и вытащил оттуда учебник математики.
— Бессмысленно, — сказал я. — Неужели ты серьезно собираешься за десять минут выучить то, что тебе вдалбливали в голову в течение трех месяцев? Не дури. Надо пошевелить мозгами и придумать что-то другое.
— Эх, жаль эпидемия гриппозная кончилась. Во время было! Только скажешь врачу, что, мол, голова побаливает — тебя сразу домой. Вез всяких там подозрений и градусников.
Мы замолчали. Но я чувствовал, что в голове у Клочика шевелится какая-то мысль. И не ошибся. Клочик почесал макушку и задумчиво сказал:
— Знаю я вообще-то один способ. Ну, чтоб вроде как заболеть, с температурой.
— Да ты не тяни, — сказал я. — Знаешь — так говори. Время уходит.
— А ты не побоишься? Способ, понимаешь, такой, что, может, и потерпеть придется.
— Да я что угодно вытерплю — только бы не контрольная!
— Тогда слушай. Надо натереть подмышки солью. Тогда там, под мышкой, все, понимаешь, гореть начинает. Ну, прямо кочегарка! А остальное — дело техники. Идешь к врачу, ставишь градусничек, вынимаешь — тридцать восемь и восемь. И все дела.
— А не врешь?
— Вот еще! — обиделся Клочик. — Думаешь, мне охота на контрольную?
— Так бежим! — сказал я.
— Куда?
— В столовку, за солью.
Через три минуты все солонки в нашей столовой были пустые. Потом мы рванули в уборную.
— Натираем левые подмышки, — сказал Клочик. — Градусник всегда под левую ставят.
— Нет уж, — сказал я. — Давай обе, на всякий случай.
Мы расстегнули рубашки и принялись натираться.
— Эх, соль хороша! «Экстра», наверное, — приговаривал Клочик. — Ну, гореть будет! Как в доменной печи. Градусник расплавится, помяни мое слово!
— Очень много-то не надо, — сказал я. — А то еще в больницу на «скорой» увезут.
— Ничего, ничего! Лучше пересолить, чем недосолить. Слыхал такую поговорку?
Натеревшись, мы побежали в медкабинет.
— Здрасьте, Ирина Викторовна, — вежливо сказал Клочик, когда мы вошли. — Что-то мы с Лехой того, заболели. Ломает, прямо сил нет.
— Так сразу вдвоем и заболели? — недоверчиво спросила врачиха.
— Ага, — сказал Клочик, — сразу вдвоем. У меня вчера, понимаете, день рождения был, ну вот мы и отметили. Мороженого грамм по триста срубали, пепси-колы из холодильничка. Пепси-колу, ее обязательно охлажденной пьют. Там даже на бутылке написано: пейте охлажденной.
— Короче, Клочиков, — перебила врачиха.
— Вот я и говорю, — продолжал Клочик нести околесицу, — выпили пепси, потом прогулка на свежем воздухе. А сейчас к вечеру бывает так подморозит — ой-ой-ой!
— Мы бы, конечно, потерпели, — вступил я. — Но коллектив не хочется заражать, эпидемии разводить.
Врачиха вынула из стакана деревянную палочку и, направив на нас лампу, осмотрела наши горла.
— Все совершенно чисто, — сказала она. — Но у тебя, Нечаев, выпала пломба. А у тебя, Клочиков, два очень плохих зуба. Сейчас я выпишу вам направления, и после уроков обязательно пойдете в стоматологическую поликлинику.
Да, такое начало не предвещало ничего хорошего. Уж лучше десять контрольных, чем один зубной врач.
— Ирина Викторовна, — не растерялся все-таки Клочик, продолжая гнуть свою линию, — вы пока пишете, нам бы температурку померить. Худо совсем.
Врачиха поставила нам градусники и, бросая на нас бдительные взгляды, застрочила направления. А я сидел и уже совершенно ясно понимал, что дурацкая затея с натиранием провалилась. Потому что никакой доменной печи у себя под мышкой я не чувствовал. Моя догадка оправдалась полностью. Через пять минут со словами «Марш на урок, симулянты!» врачиха вытолкнула нас за дверь. Тут же и звонок на урок прозвенел.
— Трепло! — сердито бросил я Клочику и направился в класс.
Трубадур уныло поплелся за мной, на контрольную.
Когда я прочитал условие задачки, то мне показалось, что нечто похожее я уже встречал. «Так, так, так, — сказал я сам себе. — Главное — без паники. Может еще и выплывем».
И только я по-настоящему задумался над первым действием, как ощутил под мышками легкий зуд и еле заметное жжение. Поначалу я не обратил на это внимания и продолжал думать над задачкой. Но уже через несколько минут у меня под мышками начался настоящий пожар. Доменная печь, о которой твердил Клочик, разгоралась вовсю. Ни о какой задачке я больше не думал. Я крутился, извивался, хлопал, как крыльями, локтями, тряс рубашку и дул себе за воротник. С Клочиком происходило то же самое!
— Нечаев, Клочиков, вы чего дергаетесь как ненормальные? — строго спросила Елена Александровна, заметив наши странные ужимки.
Еще через несколько минут я не выдержал, встал и сказал:
— Елена Александровна, можно выйти?
— И мне! — вскочил Клочик.
— Да вы что?! У нас, кажется, контрольная идет.
— Очень надо! — сказал Клочик и, схватив себя за курточку, начал ее трясти, будто ему душно было.
В классе раздался смех.
— Что ж, идите, — сказала учительница. — Но имейте в виду: до конца урока осталось десять минут.
Мы пулей вылетели из класса и бросились в уборную. Там, сорвав с себя одежду, мы как одержимые принялись отмывать проклятую соль.
— Эх, досада! — говорил Клочик, поливая себя водой. — Такая температура — хоть чугун выплавляй! И все насмарку!
Когда мы вернулись в класс и сели за парту, я уже точно знал, как решить задачу. Наверное, первый раз в жизни мне ужасно хотелось, чтобы урок потянулся подольше. Но тут прозвенел звонок.
Глава 10. Графиня во всем призналась
— Графиня во всем призналась, — торжественно изрек Клочик и замолчал, разжигая наше любопытство.
Мы стояли на набережной около памятника Крузенштерна.
Вечер был тихий и уже по-летнему теплый. Солнце навалилось на крышу Горного института, и в Неве дрожали фиолетовые блики.
— Да говори же ты, — нетерпеливо сказала Ленка, и мы невольно придвинулись к Клочику. Даже бронзовый Иван Федорович с любопытством наклонил голову, желая, наверное, узнать, в чем призналась Графиня.
— Жуткое дело, — сказал Клочик. — Только я ей намекнул, что мы видели одну очень-очень загадочную фотографию, как она сразу меня за стол усадила, достала банку с клубничным компотом — ух, вкусно! — и все-все рассказала. В общем, твой дедушка и Графиня были знакомы.
— Как здорово! — Ленка захлопала в ладоши. — Значит, у них любовь была?
— По всем данным этот факт можно констатировать, — важно ответил Клочик.
— А почему дедушка скрывает, что знал Графиню? — спросил я.
