— Да, буду смеяться. Тем более что ты собирался покататься на своей новой машине.
— Это я могу сделать в любое время. Но если ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой…
— Дело не в этом.
— А в чем?
Она не хотела, чтобы он поехал с ней за покупками для ребенка. Она не хотела, чтобы он помогал ей сидеть с чужими детьми. Это рождало несбыточные надежды и веру в то, чему никогда не суждено сбыться. Он не представлял, что значит жениться без любви «ради ребенка». Еще в детстве она научилась замечать неловкие паузы в разговоре, молчание и необъяснимое отсутствие. Она всегда знала, что ее родители не любят друг друга. Ее ребенок не должен расти в такой обстановке, в доме, наполненном пустыми обещаниями, несбывшимися надеждами и разочарованиями. Она не хотела любить его, нуждаться в нем, потому что он никогда не ответит на ее любовь и уж точно никогда не будет нуждаться в ней. После того как она уйдет из фирмы и не будет видеть его каждый день, он забудет о ней.
Она сама никогда его не забудет, но по крайней мере ей не придется жить с ним и притворяться, что она испытывает к нему то же самое, что и он к ней — уважение, восхищение и привязанность. Она прятала свою любовь к нему долгих три года. Сколько еще ей придется это делать?
— Я лучше поеду за покупками одна, — наконец сказала Клаудия.
— Хорошо. Я могу это понять. По крайней мере это честно. А я только этого и хочу — честности.
— Нет, ты не этого хочешь. Ты хочешь доказать, что можешь быть отцом. Не надо. Я верю тебе. Может быть, ты будешь лучшим отцом, чем я матерью. Если судить по сегодняшнему вечеру. Но это не означает, что я собираюсь выйти за тебя замуж.
— Хорошо, — сказал он с горечью в голосе и открыл для нее дверцу машины.
Джо стоял на тротуаре и смотрел, как она отъехала. Черт возьми, какая же она упрямая! Он даже не представлял этого. За последние три года она никогда так себя не вела. Но сейчас у нее на кону самое ценное. Ее ребенок. Так же, как и у него. Их ребенок.
Он не изменил своего решения жениться на ней. Но сейчас необходимо временно отступить. Своей настойчивостью он рискует отвратить ее от себя. Это точно так же, как в бизнесе. Он всегда знал, когда отступить, чтобы дать другой стороне время остыть. Но в то же время он никогда не терял из виду поставленную цель. И всегда получал то, к чему стремился. А на этот раз у него решимости было больше, чем когда-либо. На кон поставлено слишком многое. Гораздо больше, чем деньги, — будущее. Будущее его самого и будущее его сына… или дочери.
Придя домой, он понял, что там недавно побывали уборщики. Кругом ни пылинки, ни одной разбросанной вещи. Когда появится ребенок, все будет по-другому. Понадобится место для игрушек, кроватки…
С ребенком ему тут жить нельзя. Даже если она откажется выйти за него замуж, он будет брать малыша к себе, а в этом доме такое не разрешается. Но просто брать к себе малыша на какое-то время он не согласен. Ребенок должен жить с ним всегда. Он хочет воспитывать его так, как самого его никогда не воспитывали.
Зазвонил телефон. Клаудия. Он почувствовал облегчение, смешанное с надеждой.
— Джо, я… если ты действительно хочешь поехать со мной за покупками, я не возражаю.
Хорошо. — Сейчас не время спрашивать ее, почему она передумала. Надо просто принимать ее решение как подарок. — Во сколько за тобой заехать?
— Как насчет двенадцати?
— Может быть, ты приедешь ко мне? Я закажу рогалики и кофе.
— Ты не… Хорошо.
— У тебя есть мой адрес? — спросил он.
Адрес у нее был, и на следующее утро, когда она подошла к двери, он встретил ее у порога.
— Ты выглядишь как-то… иначе, — сказал Джо, не в силах отвести взгляд от ее облегающего голубого свитера и обтягивающих бедра джинсов. Он всегда видел ее только в деловом костюме. И тогда, в Коста-Рике, он вспоминал о ней, одетой именно так. Консервативные темные тона и безукоризненный покрой.
Он сам удивился, что до вчерашнего вечера не замечал, какая у нее грудь. А сейчас не мог оторвать от нее глаз. Возможно, дело все в тех же деловых костюмах, которые выглядят как униформа? А может быть, беременность превратила ее в спелый персик? Безусловно, в памяти осталась та ночь в офисе, когда она сбросила с себя красное рождественское платье, но это был скорее сон, а не реальность.
— Я чувствую иначе, — улыбнулась в ответ Клаудия. — Сегодня я себя чувствую хорошо. — И действительно, на ее щеках играл румянец.
— Думаю, мне не надо спрашивать, почему ты передумала.
— Не надо, — ответила она.
После его возвращения из Коста-Рики в ней произошли изменения, связанные не только с грудью. Изменилось ее отношение к нему. Раньше последнее слово всегда оставалось за ним. Теперь нет. Она решает все вопросы и в отношении ребенка, и в отношении его планов.
Он разложил на столе еду и соки и с наслаждением смотрел, как она ест и пьет.
— Ты так смотришь на меня, — сказала она, намазывая мягким сыром второй рогалик. — Я знаю, что скоро буду весить двести фунтов, но я так хочу есть.
— Да хоть триста фунтов, мне все равно, — ответил он. — Я все еще хочу жениться на тебе. Сейчас.
Клаудия отложила рогалик и посмотрела на него.
— Извини, — сказал Джо. — Я забыл. Я не собирался больше об этом говорить. Во всяком случае, сегодня.
— Хорошее здесь место, сказала она после долгой паузы, оглядывая светлые стены и высокие потолки. — Но почему у тебя нет никаких картин?
— Есть. В гостиной висит копия Шагала.
— Я имею в виду какие-нибудь фотографии. Может, твоей семьи.
— Моих родителей? Ты хочешь посмотреть фотографии моих родителей?
— Просто интересно, — ответила Клаудия. Она понятия не имела, что растревожила осиное гнездо.
— Однажды ты спросила, почему я каждый раз перестаю встречаться с женщиной, как только замечаю к себе интерес.
— Забудь об этом, — ответила она. — Это не мое дело.
— Ты рассказала мне о своих родителях, теперь я расскажу о своих.
— Это необязательно. — Она не хотела знать о Джо больше того, что уже знала. Не хотела втягиваться еще больше. Ей хотелось верить, что он вылупился из яйца, уже одетый в костюм-тройку, итальянские ботинки и дорогие рубашки.
— Ребенком я был просто исчадие ада, — сказал он. — По крайней мере они меня всегда так называли.
— Кто, твои родители? — спросила она, широко открыв от удивления глаза.
— Они, учителя, а также директор пансиона, куда они меня отправили в десятилетнем возрасте.
— Так рано! — прошептала она. Вот и началось. Против ее воли перед ней возник образ десятилетнего Джо, маленького одинокого мальчика.
— Да, рано, но они чувствовали, что со мной трудно справиться. Так это и было на самом деле.
