Книга все еще здесь; Мелани читала ее до рассвета, и несмотря на то, что на некоторых словах она спотыкалась и ей приходилось догадываться, что они значат, она была в другом мире.
Она подумает об этом позже – всего день спустя, – после того, как мир, который она знала, развалится.
14
Наступил понедельник и прошел, а список, что просила доктор Колдуэлл, так и не пришел. Джустин не говорила с ней и не отправляла никакой записки. Она даже не объяснила, почему задерживается, и не попросила о дополнительном времени.
Доктор Колдуэлл считает, что ее первоначальная оценка была правильной. Эмоциональная близость Джустин с подопытными мешает ей надлежащим образом исполнять свои обязанности. И с тех пор, как от ее обязанностей зависит работа доктора Колдуэлл, она обязана отнестись к этому крайне серьезно.
Она взяла свою собственную базу данных по испытуемым. С чего начать? Она ищет причины, по которым Офиокордицепс проявил такое сомнительное милосердие в этой горстке случаев. Большинство людей, инфицированных патогеном, почти мгновенно ощущали его эффект. В течение нескольких минут или максимум часов любая чувствительность и самосознание пропадали навсегда. Это происходит еще до того, как нити грибка проникают в ткани головного мозга; его выделения, имитирующие собственные нейротрансмиттеры мозга, делают большую часть грязной работы. Крошечные химические вещества расстраиваются внутри мозга, пока тот не рассыпается на части. Человек превращается в заводную игрушку, которая двигается, только когда Кордицепс поворачивает ключ.
Эти дети были заражены несколько лет назад, но по-прежнему могут думать и говорить. Даже учиться. Их мозг в основном в хорошем состоянии; нити мицелии распространились по нервной ткани, но, кажется, не собираются полностью ее поглощать. В детском теле есть некое вещество, которое задерживает распространение грибка.
Частичный иммунитет.
Если бы она смогла найти этому причину, то была бы, по крайней мере, на полпути к открытию вакцины.
Если думать о проблеме в таком ключе, ответ находится сам собой. Она должна начать с ребенка, который показывает наименьшее ухудшение мозговых функций. С ребенка, который, несмотря на высокую концентрацию грибкового вещества в крови и тканях, продолжает сохранять уровень IQ на невероятно высоком уровне.
Она должна начать с Мелани.
15
Сержант Паркс получает свои заказы и собирается спустить их ниже. Но на самом деле нет никаких причин не сделать все самому. Он удвоил количество зачисток по периметру после того, как услышал печальный рассказ Галлахера, боясь, что юнкеры могут планировать вторжение на базу. Поэтому его люди устали и жаждут отдыха. Плохо дело.
Еще полчаса до начала ежедневного цирка. Как дежурный офицер, он расписывается за ключи от шкафчика безопасности (с оружием). Затем ставит вторую подпись в качестве командира базы. Он берет толстое кольцо с крючка и идет через блок.
Здесь его слух заволокла торжественная увертюра «1812 год». Он выключил эту чепуху. Это была идея Колдуэлл – ставить музыку для подопытных, пока они сидят в своих камерах; музыка успокоит их буйные головы, говорила она. Но они не смогли найти достаточно композиций, и многое из того, что нашли, было не слишком успокаивающим.
В звонкой тишине Паркс подходит к камере Мелани. Она смотрит через зарешеченное окошко на него и машет рукой.
– На выход, – говорит он ей, – садись в кресло. Сейчас же.
Она подчиняется, и он отпирает дверь. Правила требуют, чтобы, когда детей пристегивают и отстегивают, в камере находилось минимум двое солдат, но Паркс уверен, что может сделать это и один. Он положил руку на кобуру, но пистолет не достал. Привычка, формировавшаяся столько дней, сломлена.
Малышка смотрит на него своими большими, почти без век глазами – серые пятна в светло-голубых зрачках напоминают ему о том, кем она является на самом деле, если бы вдруг он об этом забыл.
– Доброе утро, сержант, – говорит она.
– Держи руки на подлокотниках, – отвечает он ей. Это было не обязательно говорить. Она и так не двигается. Только глаза следят за ним, пока он пристегивает ее руки.
– Еще рано, – говорит Мелани. – И вы один.
– Ты отправляешься в лабораторию. Доктор Колдуэлл хочет тебя видеть.
Малышка замирает на несколько мгновений. Паркс пристегивает ноги в этот момент.
– Как Лиама и Марцию, – произносит она наконец.
– Да. Так же.
– Они не вернулись. – Голос ребенка задрожал. Паркс закончил с ногами и не отвечает. Тут, кажется, нечего отвечать. Он выпрямляется, и эти большие голубые глаза поднимаются вместе с ним.
– Я вернусь? – спрашивает Мелани.
– Не мне решать. Спроси доктора Колдуэлл. – Паркс пожимает плечами.
Он заходит за кресло и берет шейный ремешок. Здесь нужно быть осторожным. Она может запросто дотянуться зубами до твоей руки, если ты расслабишься. Паркс собран.
– Я хочу увидеть мисс Джустин, – говорит Мелани.
– Скажи об этом доктору Колдуэлл.
– Пожалуйста, сержант. – Она начинает вертеть головой в самый неподходящий момент, и он вынужден резко убрать руку в сторону, бросив ремень, который застегнут только напополам.
– Смотреть прямо, – рычит он. – Не двигать головой. Ты знаешь, что нельзя так делать!
Малышка замирает и продолжает смотреть перед собой.
– Извините меня, – говорит она покорно.
– Не делай так больше.
– Пожалуйста, сержант, – скулит она. – Я хочу увидеть ее перед тем, как вы меня отвезете. Она ведь знает, где я. Мы можем подождать? Пока она придет?
– Нет, – говорит Паркс, затянув ремень на шее. – Мы не можем.
Теперь ребенок не угрожает ему, можно расслабиться. Он разворачивает кресло к двери.
– Пожалуйста, Эдди, – быстро говорит Мелани.
Удивление вгоняет его в ступор. Дверь в его груди с грохотом захлопнулась.
– Что? Что ты сейчас сказала?
– Пожалуйста, Эдди. Сержант Паркс. Позвольте мне поговорить с ней.
Маленький монстр разузнал его имя каким-то образом. Она подкрадывается к нему, размахивая именем, как белым флагом. Не собирается причинять вреда. Как будто одна из тех нарисованных дверей внезапно открывается и из-за нее выглядывает призрак. Или ты переворачиваешь камень и видишь, сколько там всяких червяков ползает, и один из них поворачивается к тебе и говорит: «Привет, Эдди!»
Он не может сам себе помочь. Он опускается и сжимает ее горло – так же грубо нарушает правила, как и Джустин, когда гладила это существо, как гребаное домашнее животное.
– Никогда так не делай, – бормочет он сквозь зубы. – Никогда не называй меня по имени.
Ребенок не отвечает. Он понимает, как сильно сдавил ей горло. Наверное, она просто не может ничего сказать. Он убирает руку – она плохо слушается – и кладет ее обратно на ручки кресла.
– Мы отправляемся к доктору Колдуэлл, – говорит Паркс. – Если у тебя есть вопросы – прибереги их для нее. И чтобы я больше не слышал ни малейшего писка.
Она замолчала.
16
Но это отчасти благодаря тому, что он сразу покатил кресло по коридору. Стальная дверь была открыта, дальше вверх по лестнице – бац, бац, бац, – все выше и выше.
Для Мелани это было сравнимо с путешествием на паруснике на край света.
Стальная дверь была недостижимым горизонтом всю ее жизнь, с самого начала, как она себя помнит. Она понимает, что родилась не здесь, но это было в очень далеком прошлом, как история в действительно старой книге, написанной на языке, на котором уже никто не говорит.
Это больше похоже на отрывок из Библии, который им читала однажды доктор Селкрик, где Бог создавал мир. Не Зевс, другой Бог.
Шаги. Вертикальное Пространство, которое они преодолевают, похоже на коридор, у которого один конец лежит на чем-то большом. Чем выше они поднимаются, тем слабее становится запах химического спрея, которым был наполнен весь коридор. Звуки снаружи, доносящиеся через неплотно прикрытую дверь.
Воздух. И свет. Сержант спиной открывает дверь и выталкивает ее в день.
Тотальная перегрузка.
Потому что воздух теплый и он дышит, обволакивая кожу Мелани, как живой организм. И свет настолько яркий, будто кто-то окунул весь мир в бочку с нефтью и поджег.
Она жила в пещере Платона, рассматривая тени на стене. Теперь она повернулась лицом к огню.
Из груди Мелани вырвался звук. Болезненный выдох из груди – того темного, влажного места, наполненного запахами горьких химических веществ с привкусом ацетона (от маркеров, которыми пишут на доске).
Она вяло катится вперед. Мир проникает в нее через глаза и уши, язык и кожу. Его слишком много, и он не собирается останавливаться. Она как слив для воды в углу душевой. Даже закрыв глаза, свет все равно проникает в нее сквозь веки, создавая узоры, переливающиеся всеми цветами радуги. Она вновь открывает глаза.
Она терпит, сравнивает и начинает понимать.
