Ее заметил и Боэмунд.
— Что скажешь, Деметрий? Мог он сделать это сам?
Мучимый угрызениями совести убийца сводит счеты с жизнью?
— Не могу сказать, — честно ответил я.
Какое-то время Боэмунд молчал. Лицо его приняло сосредоточенное выражение, он перестал обращать внимание на своего нервно переступавшего с ноги на ногу коня. Наконец он приказал:
— Похороните его. Я подумаю об этом сегодня ночью и буду молить Господа, чтобы Он вразумил меня. Деметрий, я жду тебя завтра утром.
Он ускакал, и я тоже вернулся на дорогу, стараясь держаться ближе к мужчинам и женщинам, возвращавшимся в лагерь. Если бы я столкнулся с Куино один на один, мне не помогло бы и заступничество Боэмунда.
Я шел по дороге, пытаясь причесать свои мысли и придать им более или менее привычную форму. Никто не видел Рено со дня убийства Дрого, и, хотя с той поры прошло уже шесть дней, у меня не было сомнений, что его смерть связана со смертью Дрого. Кто из них погиб первым и от чьей руки — своей или чужой — пал Рено, оставалось только гадать. Рено мог пролежать в канаве и два дня, и неделю, хотя степень разложения его останков говорила в пользу первого. Мне хотелось как можно скорее забыть ужасное зрелище, но среди всего этого гноя, изъеденной плоти и тряпья я успел увидеть нечто очень важное. Когда норманн стал переворачивать своей пикой изуродованный труп провансальца, я заметил на спине у мертвеца крестообразный шрам.
8
Всю ночь меня мучили кошмары. Я просыпался снова и снова, сожалея о том, что рядом со мною нет Анны, в объятиях которой я забыл бы о терзающих меня страхах. Ни свет ни заря я поднялся и, ежась от холода, поспешил к Боэмунду. От этого визита не приходилось ждать ничего хорошего: меня мучили опасения, что норманнский военачальник задаст слишком много вопросов и не на все из них у меня найдутся ответы. К тому же я не был уверен, какие ответы он хотел бы услышать, потому что его, кажется, действительно потрясла находка трупа Рено. Что, если Сигурд и граф Раймунд были правы и моя роль сводилась к тому, чтобы назвать Рено убийцей Дрого? Что, если Боэмунд захочет, чтобы я публично объявил о том, что Рено убил своего друга и в припадке отчаяния бросился на нож? Поступить так я не мог, но в то же время нельзя было до бесконечности длить разрушительную для нашего войска неопределенность.
Мои тревоги, как это зачастую и бывает, оказались напрасны. Знамя Боэмунда не развевалось над его шатром, и одинокий страж бесцеремонно отослал меня прочь:
— Стало известно, что в горах появились турецкие разбойники. Господин Боэмунд отправился на их поиски и вернется только к ночи.
Облегчение смешивалось в моем сердце с разочарованием. Действуя самостоятельно, я мог невзначай перейти дорогу Боэмунду, преследующего какие-то свои, неведомые мне цели. Встреча с Куино могла стоить мне жизни, а поиски Одарда делали подобную встречу более чем вероятной. Видимо, мне оставалось одно — вместе с Татикием инспектировать палатки на предмет прорех в крышах. Поглощенный невеселыми раздумьями, я незаметно для себя пересек лагерь норманнов и вышел к реке.
В этот ранний час берега Оронта были почти безлюдны. Выше по течению на прибрежных камнях сидело несколько женщин, торопившихся выполоскать белье прежде, чем воды замутятся потоками лагерных нечистот. Над водой виднелось несколько черных вешек там, где были расставлены рыбачьи сети, а на противоположном берегу стояли двое мальчишек, пытавших удачу в ловле рыбы на лесу. Наверное, они насаживали на свои крючки листья, потому что снеди у нас оставалось не так уж много. Река неумолимо несла свои воды, такие же черные, как и затянувшие небо тучи. Я любовался ее течением, сидя на камне спиной к огромной горе, в тени которой утопала вся равнина.
Время шло. Сырость начала проникать мне под плащ. Мальчишки на другом берегу вновь и вновь неутомимо забрасывали удочки, хотя и без всякого успеха. В вышине кружила стая птиц, ветка оливы плыла по реке, лениво ворочаясь на быстрине. Внезапно я услышал доносившиеся снизу странные скребущие звуки. Над крутым берегом появилась пара грязных детских рук и ухватилась за оголенный речным разливом корень. Затем моему взору предстали копна черных волос, чумазое лицо и наконец совершенно мокрое тело. Мальчик был совершенно нагим, срам его был скрыт под налипшей на тело грязью. Не так ли выглядел Адам, когда Бог вдохнул в него жизнь? Не замечая моего присутствия, мальчик потянулся к корням, под которыми лежала сложенная туника, потом повернулся в мою сторону, взвизгнул и едва не свалился в реку. Мое изумление было ничуть не меньшим.
— Симеон?! — воскликнул я, неожиданно узнав скрытое под слоем грязи лицо.
— Что?
Он согнулся, словно его ударили ниже пояса, и, прикрыв рукой наготу, попятился назад, пытаясь спрятаться за валуном. Для слуги, к тому же живущего в таком огромном лагере, подобная щепетильность казалась странной. Видимо, он поверил бесконечным норманнским байкам о порочных наклонностях греков.
— Оденься! — приказал я ему.
Пока Симеон натягивал тунику, я устроил целое представление: пускал по поверхности воды плоские камешки и наблюдал за тем, как образуются «блинчики». Наконец я спросил:
— Скажи-ка, что ты здесь делал? Смотри, какое сильное течение — стоит зазеваться, и окажешься возле причалов Святого Симеона! Плавать-то ты умеешь?
Мальчишка отрицательно замотал головой, обдав меня брызгами, словно отряхивающаяся собака. Только теперь я заметил, что он держит в руке пучок каких-то растений.
— А это у тебя что?
— Это мое! — Он испуганно отпрянул. — Эти травы растут возле самой воды, в укромных местах.
— Меня не интересует твоя добыча, — твердо сказал я, хотя мне трудно было подавить голод. Я чувствовал запах черемши и дикого шалфея, и ароматы эти вызывали бурю в моем желудке. — Я хочу с тобой поговорить, вот и все.
Мальчишка бросил взгляд в сторону норманнского лагеря.
— Если я стану разговаривать с тобой, Куино изобьет меня до полусмерти. Он поклялся в этом.
— Вот как? — Если Куино пытался скрыть какие-то секреты, то мне тем более хотелось услышать про них. — А что он сделает, когда узнает, что ты втайне от него промышляешь травами и не рассказываешь ему о своих похождениях?
— Он…
— Повелитель твоего хозяина, господин Боэмунд, поручил мне выяснить обстоятельства смерти Дрого. Уже двое людей из вашей палатки убиты. Чем дольше мы будем пребывать в неведении, тем хуже для всех нас. Расскажи, что тебе известно, и господин Боэмунд позаботится о твоей безопасности.
— Я ничего не знаю. — По грязным щекам мальчика покатились слезы. — Знал бы, кто это сделал, давно бы рассказал!
— Иногда человек невольно узнает больше, чем хотел бы. Слуги о многом слышат от своих хозяев. Скажи мне правду.
Симеон шмыгнул носом и отер лицо рукавом.
— Ты прямо как Дрого. Он тоже часто говорил о правде.
— Да? Он был набожным человеком? Нет ничего постыдного в том, чтобы рассказать о добродетелях своего господина, — заметил я, стараясь его подбодрить.
— Он часто молился, особенно после того, как умер его брат. После этого он вообще стал каким-то другим.
— В каком смысле?
— Его что-то мучило. И во время марша, и здесь, в Антиохии, тяжело приходилось всем, но он, казалось, страдал больше других.
— Наверное, услужить ему было непросто, — предположил я.
— Зато он был справедливым! — Симеон опустил голову, так что волосы скрыли от меня его лицо. — Мне кажется… Мне кажется, его душой завладел демон.
— Демон? — изумленно переспросил я. — Ты его видел?
Симеон перешел на шепот, словно хотел поведать мне страшную тайну.
— Я слышал, как он борется с ним по ночам. Он молил Господа Бога о том, чтобы тот открыл ему очи, но Дьявол вновь и вновь помрачал ему зрение!
— Крест! — неожиданно осенило меня. — Крест, вырезанный на спине у твоего господина. Это была часть его наказания? Его борьбы с Дьяволом?
Симеон поднял на меня глаза. Подражая старшим, он хотел отпустить бороду, однако несколько длинных волосин на подбородке делали его еще моложе.
— Откуда ты знаешь о кресте?
— Я видел труп Дрого. Такой же крест был вырезан и на спине у Рено. Может быть, и Куино с Одардом носят на себе такие же знаки?
Мальчишка испуганно сжался.
— Я и сам не знаю, что все это значит. Это произошло в декабре, за несколько дней до праздника святителя Николая. Они вернулись в палатку поздно ночью, и у них на спинах были повязки. На следующее утро, когда мой господин стал одеваться, я заметил у него на спине проступивший сквозь повязку кровавый крест и решил, что Господь чудесным образом отметил своих избранников.
— Ты так и не узнал, что произошло?
— Они никогда не говорили друг с другом на эту тему. Однажды я спросил хозяина. Я думал, что ему захочется отпраздновать этот знак Божьей милости, но он огрел меня стременем. Больше я не спрашивал.
