Тонким женским почерком к этим словам было добавлено: «и глубокую симпатию».
IX. В городе на Таганьем Рогу
Изменчива и своенравна погода на Дону: минула уже середина декабря, но неожиданно потеплело. Однако в это утро промозглый туман, поднимаясь густыми облаками с низин, пронизывал насквозь. На дороге изредка показывались зыбкие, неясные очертания деревьев и проплывали, как тени, мимо всадников — Позднеева и Алексея. Они ехали, словно по призрачному царству, в полной тишине, нарушаемой только приглушенным стуком конских копыт. Но вот показались сперва бедные хаты таганрогского пригорода, потом деревянные домики и, наконец, дома, сложенные из беловато-серого камня.
Тревожное чувство владело Позднеевым. Ему хотелось, очень хотелось поскорее увидеть Ирину. Не то чтобы он там, в Петербурге, любил ее крепкой, всепоглощающей страстью, нет, этого не было. И все же прежнее его увлечение вспыхнуло с новой, неожиданной для него самого силой. Встречался он с Ириной у Радомских всего несколько раз, а все же крепко запомнились ее большие зеленовато-серые глаза с длинными ресницами, каштановые, с золотым отливом волосы.
Большое уважение питал Позднеев к тонкому уму, наблюдательности, огромному жизненному опыту Суворова, но ему казалось невероятным, чтобы недалекий, добродушный сэр Крауфорд мог быть вражеским разведчиком. С его толстых, оттопыренных губ никогда не сходила беспечная улыбка. «В жизни есть только одна хорошая сторона — возможность смеяться», — сказал он как-то Позднееву. Взгляд его выпуклых голубовато-серых глаз всегда был благожелательно-безразличным ко всему, что его окружало. Казалось, на его лице было написано: «Я доволен собой, это, право же, главное, самое важное, а все прочее едва ли стоит сколько-нибудь серьезного внимания».
Всадники остановились у серого двухэтажного дома на одной из главных улиц Таганрога — Греческой. У подъезда была укреплена большая вывеска; на синем фоне ее выведено золотыми буквами по-английски и по-русски: «Высочайше утвержденная и находящаяся под покровительством Российского правительства экспортно-импортная торговая фирма „Сидней, Джемс и компания“».
Верхний этаж дома занимали Крауфорды.
Алеша остался на улице, держа на поводу коней, а Позднеев вошел в подъезд. Крутая узкая лестница — ее едва можно было разглядеть в полутьме подъезда — вела на верхний этаж. «Интересно, много ли у них служащих и сколько из них сынов туманного Альбиона, сиречь англичан?» — подумал Позднеев и, вместо того чтобы направиться по лестнице наверх, снял свой темно-синий подбитый мехом плащ, перекинул его через руку, потом, тихо открыв двери, вошел в помещение фирмы.
Несмотря на распахнутые форточки, повеяло густым пряным запахом дорогих колониальных товаров: мускатных орехов, перца, ванили, гвоздики, корицы, имбиря. Мешки были сложены тут же, вдоль стен. В длинной, с низким потолком комнате, разбитой каменной аркой на две части, стояли за конторками служащие фирмы, было их с десяток, а один сидел посередине за массивным письменным столом и начальническим басом распекал своих подчиненных за нерадение и нерасторопность. На каждой конторке горел канделябр — на улице все еще стоял густой туман, хотя было уже около полудня.
«Греки, должно быть, — решил Позднеев, окинув беглым взглядом служащих, — но четверо — те, что с бакенбардами, и бритыми подбородками, — несомненно англичане».
Около двери, в которую вошел Позднеев, было темновато, поэтому появление Позднеева не сразу было замечено. Но вот краснолицый толстый начальник, важно восседавший за столом, взглянул случайно в сторону входа, увидел стоящего у двери человека в темно-зеленом мундире, в треуголке, расшитой галунами, с адъютантскими аксельбантами и орденом Георгия на груди. Красное лицо начальника конторы, окаймленное огненно-рыжими бакенбардами, заметно побледнело, губы перекосились, точно от испуга.
«Что это он, за привидение, что ли, принял меня?» — удивился Позднеев.
— Кто вы, что вам надо? — дрожащим фальцетом крикнул начальник, только что распекавший своих подчиненных рокочущим басом.
Вопрос был задан по-английски, и Анатолий, подойдя к столу начальника, учтиво поклонился и ответил по-английски:
— Я премьер-майор Позднеев, штаб-офицер для поручений при командующем Кубанским корпусом генерал-поручике Суворове. Прибыл по приглашению сэра Арчибальда Крауфорда и леди Ирен. Прошу объяснить мне, как пройти в их квартиру.
— По приглашению сэра?.. Ах, вот как!
Лицо начальника изменилось: вернулся румянец, толстые щеки раздвинула блаженно-радостная улыбка.
— Позвольте представиться, — громыхал он вновь басовито, — старший клерк фирмы, зовут меня Джек Саймондс, весь к услугам вашей милости. Я сам, сам, провожу вас, милорд!
Не переставая кланяться, он запер ящик стола.
«Видно, не доверяет своим клеркам», — мелькнуло у Позднеева.
Саймондс выбежал из-за стола и, колыхая тучным животом, побежал мелкими шажками впереди Позднеева. На лестнице, держа в руке канделябр и освещая путь гостю, Саймондс продолжал бормотать:
— Большая честь для нашей фирмы… ваше благосклонное посещение… большая честь!..
В комнате, куда слуга впустил Позднеева, ему пришлось дожидаться недолго. Не прошло и двух минут, как за дверью послышалея шорох. Стремительно вошла Ирина в белом платье с зеленым шелковым поясом. Большие глаза ее сияли влажным блеском. «Наконец-то!..» — сказала она тихо дрогнувшим голосом. Позднеев стал целовать ее руки, но она поспешно отдернула их: за дверью послышались тяжелые шаги.
Сэр Крауфорд, высокий и толстый, вошел с беспечной улыбкой, открывавшей ряд желтоватых, длинных, точно, клыки, зубов.
— Доброе утро, сэр! Вы совсем не изменились. Все тот же уверенный взгляд. Видно, прошлогодняя дуэль с графом Радомским никак не отразилась на вашем здоровье, ха-ха-ха! — отрывисто засмеялся Крауфорд. — Горяченький у вас характер, достоуважаемый сэр, горяченький! Мне все, все известно! Вы ничего от меня не скроете, правда, Ирен? — смеялся Крауфорд, шутливо грозя пальцем Позднееву.
Ирина ничего не ответила, перелистывая дрожащими пальцами ноты на клавесине.
А Крауфорд продолжал беззаботно болтать:
— Да-да, знаю и о том, что из секунд-майора вы произведены в премьер-майоры. Для молодого человека ваших лет — ведь вам только двадцать пять? — это уже большой успех! И полученный вами орден Георгия, который недавно учредила ваша императрица, — тоже немалое отличие. Все это — дорога к высшим чинам, ха-ха!
— Не гонюсь за чинами, — сухо ответил Позднеев. — Ведь вот ваш же Бернс — недавно я читал его стихи — говорит: «Чины и титулы — лишь отпечаток золотой монеты».
— Бернс? Какой же он «наш»? Да ведь это ж поэт про-сто-на-родья, вдобавок шотландец, — кисло усмехнулся Крауфорд, но сейчас же благополучно захохотал: — А впрочем, это остроумно! Но, поймите, иногда бывает и наоборот. Вот так именно случилось со мной: жизнь в Петербурге стоила мне так дорого, что я предпочел не тратить там пригоршнями золото, а бла-го-ра-зум-но получать его здесь. Остроумно сказано, не правда ли? Ирен, ты хоть головой кивни из вежливости. Не хочешь? Ну и не надо, я и сам знаю, что шутить умею!
Крауфорд взял под руку Позднеева и, отведя его немного в сторону, сказал доверительно:
— Вы знаете, дорогой сэр, по правде говоря, я разорился. Ввязался у себя в Англии в многообещавшие земельные спекуляции, они окончились крахом, и я очутился бы в долговой тюрьме, если бы старина Сидней, мой давний приятель, не предложил мне работу в этой фирме. И вот я принужден заниматься коммерцией, которую ненавидел всегда от всей души. Но, во-первых, мне платят в месяц по пятьдесят фунтов стерлингов, ведь это ж солидная сумма. Пятьсот рублей золотом на ваши деньги! А кроме этого я буду иметь некоторое участие в прибылях фирмы. И, наконец, я все равно не могу показаться в Англии из-за тучи кредиторов, которые облепили бы меня, как мухи мед, ха-ха-ха! И еще: ведь надо же что-то скопить себе на старость, а вместе с тем хотя бы слегка позолотить старинный герб Крауфордов, ха-ха-ха! Правда, Ирен?
Видя расстроенное, опечаленное лицо Ирины, понимая, что пока не удастся остаться им наедине, Позднеев сказал:
— Простите, дорогой сэр, мне надо бы умыться с дороги и отдохнуть немного…
— Ах, ах, что ж это я совсем, совсем забыл!.. Так обрадовался, увидев вас, что невольно разболтался. Мы отведем вам комнату рядом с комнатой капитан-лейтенанта вашего Черноморского военного флота виконта де Монбрюна… Я его совсем не знаю, но полковник Лоскутов, комендант Таганрога, просил приютить его на несколько суток. А ровно в три часа прошу пожаловать к нам на обед. Ваши лошади уже на конюшне. Сейчас и они будут сытно и вкусно обедать, ха-ха-ха! Пойдемте, я сам отведу вас.
