меня есть мораль. Кроме того, если им суждено оказаться на дне, то это будет мой фирменный пиздец.
Раздается тихий стук в дверь, и я поднимаю взгляд, чтобы обнаружить Леви, стоящего в дверном проеме, Романа чуть позади него с двумя массивными волками, выглядывающими в щели.
— Кто окажется на дне? — Леви нервно спрашивает, его голос дрожит и не уверен, чего я никогда не слышала от этого зверя.
Маркус встает, проклятие слетает с его губ, когда боль пронзает его грудь.
— Ты чертовски хорошо знаешь, кто, — говорит он с сильным раздражением в голосе.
Леви кивает, опустив глаза в пол, принимая то, что грядет, без вопросов. Он поднимает взгляд из-под густых ресниц, его обычно бронзовая, теплая кожа приобретает болезненный оттенок белизны.
— Могу я войти? — спрашивает он, неуверенность в его тоне выводит меня из себя. — Твои раны нужно осмотреть, и наложить швы…
— Ты, блядь, заблуждаешься, если думаешь, что я позволю тебе приблизиться ко мне, — выплевываю я, ненависть в моих глазах пронзает его насквозь, в то время как я изо всех сил стараюсь не расплакаться, сам вид его отбрасывает меня назад, на последние сорок восемь часов, к каждому моменту, когда его руки опускались на мое тело.
— Пожалуйста, — бормочет Роман, подходя ближе к Леви, в его обсидиановых глазах тяжелое сожаление, он выглядит абсолютно недовольным собой. — Твои раны необходимо промыть и перевязать должным образом. В противном случае ты можешь подхватить инфекцию, и процесс заживления займет больше времени. Пожалуйста, просто позволь нам привести тебя в порядок, и тогда, клянусь, мы больше никогда к тебе не прикоснемся, если только ты не попросишь.
Я снова смотрю на Маркуса, который, похоже, вот-вот упадет в обморок.
— Ты не можешь это сделать? — Спрашиваю я, доверяя ему всю себя, несмотря на тот факт, что, с какой стороны ни посмотри, в его жилах все еще пульсирует кровь ДеАнджелисов.
— Давай, детка, — говорит Маркус, его дыхание становится поверхностным и затрудненным. — Я знаю, что ты не слепая. Я едва ли продержусь еще минуту, прежде чем погаснет свет. Я знаю, это тяжело, но ты можешь доверять им. Они не причинят тебе вреда.
Я качаю головой.
— Тогда я подожду, пока ты восстановишь свою энергию. Я не хочу, чтобы они прикасались ко мне.
— Шейн, — бормочет Леви, медленно проходя в дверь. — Посмотри на себя. Ты порвала внутренние швы, когда пыталась сбежать отсюда, и у тебя проступила кровь через все повязки на теле. Ты не можешь рисковать и ждать. Нам нужно как можно скорее дать тебе лекарства и морфин. Твой организм долго этого не выдержит. Пожалуйста, просто позволь нам сделать это для тебя.
— ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО СО МНОЙ, — кричу я, слезы жгут мне глаза, когда я пытаюсь сесть. — Ты стоишь здесь, требуя, чтобы я безоговорочно доверяла тебе, доверила тебе свое тело, когда ты ничего не сделал, кроме как разрушил его. Ты причинил мне боль, Леви. Ты должен был быть хорошим. Ты уничтожил меня. Как я могу доверять тебе, если ты не смог сделать то же самое для меня?
— Мне жаль, — говорит он с опустошением, написанным на его лице, те самые два слова, которые братья однажды пообещали мне никогда не произносить. — Если бы я мог вернуть все это назад, клянусь тебе, я бы это сделал.
— Я же говорила тебе, — повторяю я срывающимся голосом. — Я говорила тебе столько раз, но ты не слушал. Каждый раз. Ты отказывался верить, что вы двое могли что-то упустить, что бедная похищенная девчонка могла говорить правду. Вместо этого ты предпочел сомневаться во мне, несмотря на все признаки, говорящие тебе, что ты ошибался. Ты предпочел поверить, что я пыталась навредить Маркусу, что я каким-то образом доберусь и до тебя, и теперь твоя ошибка обошлась тебе дороже, чем ты можешь себе представить.
— Что ты хочешь этим сказать? — Спрашивает Роман, его глаза сузились, он осторожно наблюдает за мной, когда Леви падает на колени в изножье моей кровати, его лоб опускается на жесткий матрас.
Я сжимаю челюсть, гнев закипает глубоко внутри, когда я смотрю на двух мужчин, которые выглядят как совершенно незнакомые люди, а не как те, которых я привыкла видеть.
— Это значит, что если раньше я не хотела вас доставать, то после того, что вы со мной сделали, можете быть уверены, что теперь я точно хочу. Вам нужно быть начеку. Я поправлюсь, и когда я это сделаю, вы двое будете стоять там и принимать по стойке смирно.
Роман отводит взгляд, как только тело Маркуса обмякает рядом со мной. Я судорожно вздыхаю и поворачиваюсь в его сторону.
— Маркус? — Требую я, тряся его за руку, паника пронзает меня, как пуля, вылетающая из патронника. — Маркус? Черт. Очнись.
— Он просто потерял сознание, — бормочет Роман. — С ним все в порядке, он скоро придет в себя, но ты можешь не увидеть этого, если не позволишь нам подлатать тебя.
Я качаю головой, хватаясь за край хирургической кровати, чтобы попытаться сесть.
— Если вы, парни, так хороши в том, что делаете, то у вас не должно возникнуть проблем с тем, чтобы объяснить все мне. Вы, засранцы, никогда больше не притронетесь ко мне, даже если это будет означать спасение моей жизни. Это понятно?
Плечи Леви опускаются еще больше, а когда Роман смотрит на меня, в его взгляде сквозит сожаление.
— У тебя внутренние швы, которые нужно зашить, Шейн. Не будь дурой, потому что хочешь доказать свою точку зрения. Знай свои пределы. Я знаю, что ты хочешь держаться от нас подальше, но делая это, ты только причиняешь себе еще большую боль.
— Да пошел ты, Роман, — рявкаю я, кипя от злости каждой каплей энергии, оставшейся в моем теле, ненавидя то, что после всего, что я сделала, чтобы сохранить себе жизнь, он все еще сомневается, как далеко я зайду. — Я сказала, что могу это сделать.
Роман оглядывается на Маркуса, прикидывая варианты, и я не сомневаюсь, что он рассматривает возможность нокаутировать меня и сделать это самому, но он не посмеет, не сейчас и особенно не тогда, когда Маркус потом надерет ему задницу. Он и так влип, и, судя по тому, как Леви опирается на колени, Романа абсолютно некому поддержать.
Роман вздыхает и проходит через комнату, прежде чем ввести код к запертому шкафу и вытащить оттуда столько средств первой помощи, что хватило бы на целую больницу. Он оглядывается на Леви, ловит его взгляд, прежде чем указывает на их потерявшего сознание брата.
