и удерживает, обхватив руками мои ноги сзади.
— Не волнуйся, малышка, — звонко произносит Леви, в его глубоком голосе слышится волнение. — Я обещаю, нам будет очень весело.
5
ЛЕВИ
По комнате разносится ритмичный писк кардиомонитора Маркуса, и только этот звук помогает мне сохранять спокойствие. Мои пальцы чешутся от барабанных палочек, но даже они не могут унять ярость, бурлящую в моих венах.
Как, черт возьми, она могла так с ним поступить? Это все было частью ее безумной игры? Подобраться достаточно близко, чтобы нанести удар? Заставить нас пасть? Это чертовски грязно, но мы не должны были так удивляться. В этом мире единственные люди, на которых я могу положиться, — это мои братья.
Черт, Маркус не предвидел, что она придет, но будь я проклят, если позволю ей разыгрывать, то же дерьмо со мной. Этого, блядь, никогда не случится. Черт, если она не усвоит свой урок после попытки убить моего брата, тогда я, черт возьми, позабочусь о том, чтобы она знала, что никогда больше не выступит против нас.
Шейн, блядь, Мариано. Я не собираюсь лгать, у этой маленькой сучки стальные яйца. Если бы я не был так чертовски зол на нее, я бы наклонил ее над этим гребаным хирургическим столом и трахал в эту тугую задницу, пока она не кончит.
Будь она проклята. Эта ее дерьмовая власть надо мной летит к черту вместе с ее тугой маленькой пизденкой. Блядь, да она будет там в своей стихии. Держу пари, она даже встала бы на четвереньки перед дьяволом и позволила бы ему поступить с ней по-своему. Но с ней шутки плохи, потому что такая девушка, как Шейн Мариано, собирается вонзить свои драгоценные маленькие коготки и править его чертовым королевством, пока не сожжет все дотла вокруг него.
Она гребаное пламя.
Тихий стон разносится по комнате, и мы с Романом поворачиваем головы к нашему брату. Маркус — гребаный боец, и будь я проклят, если бы он позволил гребаной пуле свалить его вот так. Черт, я бы сам убил его, и, блядь, мне бы это понравилось.
Я перевожу взгляд на Романа, который сидит в полной тишине в другом конце комнаты. Он был таким с тех пор, как Шейн впервые сбежала. Она проникла ему под кожу глубже, чем он когда-либо признается, и он чертовски зол, что позволил этому случиться. Роман всегда был защитником, тем, кто занимается дерьмом, с которым, по его мнению, мы с Маркусом не сможем справиться. Он наш гребаный старший брат, но у него самое тяжелое сердце, которое я когда-либо видел. Он взваливает на свои плечи всю эту тяжесть, и именно поэтому он был тем, кто пошел за ней. Он не думал, что я смогу справиться с этим, не думал, что я должен был это делать. Черт, он уже знает, каково это — потерять женщину, в которую был влюблен, и он не хотел, чтобы это случилось со мной, но, черт возьми, я далек от того, чтобы влюбляться в эту маленькую лгунью.
В последнее время наш отец использует нашу маленькую игровую площадку для своих игр, и хотя его люди взяли наш дом штурмом, чтобы найти одного из своих пропавших пленников, наш отец возложит на нас личную ответственность, если Маркус умрет. Роман не сводит глаз с Маркуса, зная, что весь ад обрушится на нас в тот момент, когда наш брат испустит последний вздох. Хотя нашему отцу потребуется время, чтобы восстановить свою охрану после того, как он отправит сюда волну ублюдков. Любой бы подумал, что этот засранец уже усвоил свой урок, но этот ублюдок не настолько умен.
Мой отец получит по заслугам, и когда он это сделает… Черт возьми, это будет прекрасное событие — то, что мы будем праздновать долгие годы.
Глаза Маркуса медленно открываются, и облегчение, разливающееся по моим венам, не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Я сажусь прямее, когда Роман делает то же самое, наклоняясь вперед, чтобы быть ближе к нашему самому ебанутому, любимому брату.
— Марк? — Роман бормочет, его лицо пепельное, а ужас в глазах сияет, как два маяка света в самую темную бурю, наконец-то позволив себе быть уязвимым для своих эмоций.
Маркус кладет руку на грудь, и когда боль становится заметной, его лицо искажается жестокой гримасой.
— Что за хрень? — он бормочет, делая глубокий вдох и пытаясь сесть, стоны и кряхтение вырываются при каждом его движении.
— Не строй из себя гребаного героя, — быстро говорю я, наблюдая, как он устраивается обратно на кровати, тоже чертовски недовольный этим. — У тебя разойдутся швы.
Марк бросает на меня злобный взгляд, но, блядь, это лучшее, что я когда-либо видел.
— Леви прав, — говорит Роман. — Тебе нужно оставаться на месте несколько дней, чтобы раны зажили. Пуля чуть не пробила тебе сердце. Мы чуть не потеряли тебя, чувак.
Марк хмыкает, морщит лицо и проводит рукой по груди, не в силах сдержаться. Он опускает взгляд, замечая толстую повязку на груди, прежде чем поднять взгляд на капельницу, прикрепленную к запястью. Он бормочет что-то себе под нос и безжалостно срывает капельницу, прежде чем выбросить ее.
— Где она, черт возьми? — спрашивает он, переходя сразу к делу.
— Не беспокойся о ней, она никуда не денется, — говорит Роман. — Мы пока не собираемся ее убивать. Мы подумали, что ты захочешь оказать нам эту честь. Но клянусь, парень, если ты будешь слишком долго тянуть с этим, я не могу гарантировать, что не опережу тебя.
Странное чувство разрывает мне грудь от того, как легко он говорит о лишении Шейн жизни, но я держу рот на замке. Роману не понравилось бы, если бы я передумал. В конце концов, мужчины ДеАнджелис не меняют своего решения. Мы делаем вывод и придерживаемся его, и Шейн знает это. Она знала о последствиях того, что произойдет, если она нажмет на курок, и она все равно это сделала. К черту мое сердце и чувство вины, омрачающее его, нам нужно довести это до конца.
— Блядь, — бормочет Марк, закатывая глаза, и снова обращает внимание на меня. — Кто она, черт возьми, такая? Было слишком темно. Я не смог хорошенько разглядеть ее из-под капюшона.
Я выпрямляюсь, и бросаю взгляд на Романа, в то время как мое сердце начинает биться немного быстрее в груди.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? — спрашиваю я, когда
