Рывок, еще рывок. Палуба нависла, словно поверхность моря, и Федосей, резким движением вскинув голову, вынырнул из-под неё, перекатился и встал на дрожащие ноги.
Тут бы сесть, прислониться к чему-нибудь, смахнуть пот со лба да выругаться так, чтоб кровь взбодрилась, потекла быстрее, только где там!
Едва ходившая ходуном грудь стала вздыматься чуть потише, Федосей дрожащей рукой расстегнул кобуру, огляделся… Совершенно пустая палуба упиралась в далекие горы. Чуть левее угольно-черной вершины Арарата в небе, располосованном расплывающимися черными полосками, кружили с десяток самолетов. Разобрать, кто там свой, а кто чужой, было невозможно. На Федосеевых глазах один из аэропланов беззвучно вспыхнул и, таща за собой черный хвост, покатился к земле. Пилот только кулаки сжал. Непонятно. То ли горевать, то ли радоваться…
Красвоенлет, спохватившись, обернулся.
И с другой стороны пусто. На душе стало легче. Кажется, эта палуба у них явно предназначалась для посадки аэропланов, а поскольку с начала боя прошло вряд ли больше двадцати минут и беляки еще не израсходовали ни патронов, ни горючего, то…
Попади он на верхнюю палубу, было бы гораздо хуже..
Пока ему везло. Может быть, и дальше удача от него не отвернется? Она хоть дама и легкомысленная, а любит инициативных и предприимчивых.
Ревевшие над головой моторы ясно показывали, где находятся аппараты, готовые к взлету. Только там незваный гость мог найти помощь. Надежды на чужие крылья у Федосея было больше, чем на собственный парашют. Оставляя себе единственный выход, он, встав на колени, отцепил шелк, проводив взглядом его падение. Теперь у него оставался один способ выбраться отсюда – улететь. Причем улететь «по-тихому».
С легкой заминкой рука отпустила застежку кобуры. В очках-консервах, шлеме и кожаном реглане его скорее примут за своего. Может быть, и прорываться с боем никуда не придется. Он глубоко вздохнул – выдохнул, вздохнул – выдохнул…
Спокойствие и сосредоточенность. Ну и естественность, конечно…
Не торопясь, дошел до лестницы и так же неторопливо полез вверх, по-хозяйски твердо ставя ноги на железные ступени.
Первое, что бросилось в глаза, – люди. На верхней палубе, под трепетавшим на ветру «юнион джеком», царила деловитая суета – пилоты и механики занимались своей работой – катили баллоны со сжатым воздухом и тележки с заправленными пулеметными лентами, ковырялись в моторах, готовились к вылету. За шумом двигателей почти ничего не было слышно – люди привычно объяснялись знаками, но Федосей и не рассчитывал разжиться тут военными тайнами – ноги бы унести…
Стараясь не показывать любопытства, оглянулся. Все тут было примерно как на «Товарище Троцком» – ряд аэропланов стоял справа, освобождая место для взлета. Колеса воздушных машин сжимали колодки. Сейчас механики возились у переднего, готовя машину к вылету – от него уходила пустая тележка из-под огневого запаса, а навстречу ей быстро шагал пилот. Вот она, удача!
Федосей зашел за самолеты и, пригибаясь, чтоб не задеть крылья, нависшие над трехверстной пропастью, заспешил к переднему биплану. План был прост, как революционный лозунг «Даешь»! – оглушить пилота, занять его место и улететь, пока тут не сообразят, что к чему. В этой суматохе у него были неплохие шансы провернуть все так, чтоб убраться отсюда целым … Были! Только бы немного везения и чуть-чуть удачи!
Из-за хвоста он увидел, как пилот приподнялся в кабине и крутанул в воздухе рукой. Мотор взвыл, тугая струя ветра отбросила полы Федосеева реглана назад, обожгла холодом щеки, а аэроплан, вздрагивая крыльями, медленно тронулся вперед, разворачиваясь на взлет.
Пора!
Федосей вскочил на крыло, ухватился за расчалку и, хватанув ни о чем не подозревающего пилота за воротник, со всех силы потащил на себя, вытаскивая из кабины.
Сил бы у него хватило, но подвел воротник. Кусок бараньей шкуры затрещал перепрелыми нитками и остался в руке красвоенлета. От этого чудовищного усилия Федосея чуть не снесло с крыла, но тут очнулся англичанин.
Он заорал от неожиданности и сам подскочил с места. На мгновение оба замерли – летчик с разинутым в крике ртом и Федосей с чужим воротником в руке…
За шумом и грохотом их, конечно же, никто не услышал, но зато Федосея теперь заметили механики. Оба, еще не понимая, что происходит, замахали руками и затрусили за аэропланом, а тот уже развернулся и, набирая скорость, рвался к концу палубы, спеша вернуться в родную стихию.
Англичанин от неожиданности не схватился за пистолет, а достал незваного гостя прямым в челюсть.
От удара Малюкова отбросило на крыло, и неуправляемый самолет завалился, срываясь со стартовой платформы вниз и входя в последний в своей жизни штопор… От этого движения биплан крутануло, и англичанин, не удержавшись в кабине, вылетел на крыло, сбивая цеплявшегося за расчалку красвоенлета…
Обнявшись, они сорвались в бездну…
Турецкая Республика. Гора Большой Арарат. Атмосфера
Июль 1929 года
…Считается, что ночь – не лучшее время для прыжков с парашютом.
И это, безусловно, так.
Однако выбирать не приходилось. Точнее, выбор был, но весьма условный. Выброситься можно было бы и днем, но при этом слишком была высока вероятность долететь до земли только в виде трупа. Два аэроплана, что летали сюда с наблюдателями на борту, вернулись просто чудом. Как говорили сведущие люди, столько дыр в одном самолете, сколько они привезли отсюда, просто не могло поместиться… Если уж даже на подступах большевики так охраняют свои секреты, что с ним не могут справиться регулярные части, то уж самый центр секрета они должны охранять еще крепче.
Пилот взмахнул рукой. «Приготовиться!»
Опустив на лицо вязаную маску, капитан королевских военно-воздушных сил Джеральд Глоссоп поправил очки-консервы и перебросил ногу вниз, на крыло. Если на месте наблюдателя было просто холодно, то теперь, когда между ним и ветром не осталось никакой преграды и тот голодным волком набросился на человека, холодно до омерзения. И даже вспоминать не хочется, что вроде бы лето вокруг. Только на четырех километрах высоты и летом холодно, и зимой.
Ногами капитан чувствовал, как самолет вибрировал, словно тоже дрожал от холода, но ему-то что? Через несколько часов машина будет стоять в теплом ангаре, и внутри у него будет копаться механик, смазывая и налаживая шестеренки, а вот капитану теплый ангар совершенно не светил. Лучшее, на что он мог рассчитывать, – так это на то, что ветер станет потише.
Правда, того, что кто-нибудь будет копаться и в его внутренностях, он вовсе не исключал. По-всякому могло получиться… Если большевики и впрямь начеку…
Посланная сюда днем авиаразведка не обнаружила ничего интересного, кроме склада материалов и непонятно как затащенного сюда красными паровоза, о чем и доложила по команде, но кто-то на самом верху психанул, и командование рискнуло отправить сюда доверенного человека, чтоб тот сам, лично, потрогал руками то самое «ничего», которое тут было.
«Это, конечно, хорошо, когда тебе так доверяют, – подумал офицер, – но у всего есть оборотная сторона…»
С этой мыслью он и разжал руки.
Оборотной стороной доверия была перспектива сломать шею или замерзнуть.
Поток воздуха смахнул человека, растворив в себе самолет. Аэроплан ушел в облако и исчез, оставив вместо себя свист в ушах. Вместо звездного неба над головой вились облака.
Борясь с желанием рвануть кольцо, капитан досчитал до пяти и только тогда размашистым движением отбросил скобу на шнуре в сторону.
Матерчатый треск на груди утонул в свисте, а небо над головой перекрыл темный шелковый купол.
Спустя десять минут капитан уже стоял на земле, прислушиваясь к тому, что творилось вокруг.
Придавив парашют камнями, он осторожно пошел навстречу ветру.
По всем расчетам, он должен был приземлиться километрах в двух от строительной площадки, и уверенность в этом не покидала его до того момента, пока через три десятка шагов из темноты не выплыла длинная стена барака.
Он прошелся вдоль неё, слушая, как между плохо подогнанных досок свистел ветер. Держась рукой за стенку, дошел до окна. Стекла в раме не нашлось. Внутри на черном полу лежали сугробы наметенного, но нерастаявшего снега. Безусловно, когда-то тут были люди. Хотя бы те, кто построил этот дырявый барак, только вот жить в нем они вряд ли захотели бы. Для жилья дома строят по-другому…
Не верить собственным глазам он не мог, тем более что все остальные чувства говорили ему о том же. Не так давно тут были люди. Может быть, неделю назад, может быть, два дня, но теперь от них ничего не осталось. Он оглянулся. Привыкшие к темноте глаза различали стены бараков, штабеля досок и даже несколько настоящих рельсов, брошенных там, где было поровнее, но вещи в отсутствии людей были мертвы. К тому же в воздухе не было ни одного из запахов, что отмечают жилые места – запахов еды и дыма.
