— Нету! — сказал я.
— Где же?
— Съел.
— Ах, он его проглотил! Так я и знала: он что-нибудь проглотит! У меня давно было нехорошее предчувствие.
Мама завопила на весь дом, и к нам сбежались соседи — никогда у нас дома столько народу не было. Они узнали, в чём дело, и по очереди стали смотреть мне в рот.
— Я совершенно ничего там не вижу, — сказал один сосед.
— Нужно сделать рентген. И тогда станет ясно. А пока пусть гуляет, — сказал другой сосед.
Мама спросила:
— Не опасно гулять с цветным карандашом в животе?
— Конечно нет. Он ведь не взорвётся. Если я как врач что-нибудь понимаю в цветных карандашах. — И он подмигнул мне. Я почувствовал в подмигивании что-то особенное. Оно мне понравилось, и сразу захотелось, чтобы он ещё раз мне подмигнул. Я специально стал смотреть ему прямо в глаза. — Врачи иногда ошибаются. Тут очень странный случай. И может быть, сложный. Нужно как следует подумать, прежде чем посылать его гулять.
Соседи думали. Врач загадочно улыбался. Я неотступно стоял перед ним. Ему стало не по себе, он отошёл в сторону. Я кинулся за ним следом, обогнал, стал напротив и гляжу прямо в глаза.
Одна молодая мать сказала:
— Мой ребёнок никогда ничего не глотал, а тем более карандаши. Я не знаю, что сказать в таком случае.
Старик сказал:
— Однажды я проглотил красное стекло. Я тогда чуть не умер. Но ничего, пронесло. И сейчас я, как видите…
Моя мама опять завопила:
— Боже мой, весь целиком длинный карандаш! И он был красного цвета!.. Что теперь с ним будет?
Маленькая девочка сказала:
— Нужно пощупать его живот. Если карандаш весь целиком — он ведь длинный, — его можно прощупать.
Соседи окружили меня, а врач в это время незаметно вышел. Они стали мять мне живот, как тесто. Я испугался и заорал.
Девочка сказала:
— Да, точно, он в животе! Если бы его там не было, он не стал бы так орать.
Напуганный, я залез под рояль. Оттуда смотрел за остальными. Все вокруг стали спорить. Никогда у нас так не галдели.
Мне было тогда года три или два.
«Неужели они хотят вытащить у меня цветной карандаш?»
Я уже верил, будто вправду его проглотил. И мне было так интересно, и я ни за что не хотел бы отдать его никому другому.
Потом их что-то отвлекло, все успокоились, соседи начали расходиться. Родители занялись другими делами, про меня забыли, и я вылез из-под рояля.
Я нашёл отцовский пиджак, вынул у него из кармана коробку с цветными карандашами и открыл её: красный карандаш, он был всех короче, почти на три четверти отточен, лежал там вместе с другими — маленький красный карандашик.
Я спрятал коробку как можно дальше, чтобы думали, будто я все карандаши проглотил вместе с коробкой — ещё интереснее!
Но всё как-то прошло незаметно.
Так никто и не может найти эту коробку с цветными карандашами. Наверно, она лежит там до сих пор.
Я ведь не помню, куда я её тогда спрятал.
Но ни за что не хочу забыть случай с красным карандашом, потому что он был самым первым, как я себя помню.
Когда он вернётся
Была война. Мы жили в далёком южном городе. Отец был на фронте. Мама работала на фабрике, и я иногда после школы навещал её. У нас кончались занятия, на фабрике начинался перерыв. Я всегда спешил к обеду.
В этот день я налетел на директора фабрики, он видел меня частенько, я хотел проскочить, но он вдруг спросил:
— Постой-ка, в школе ты хорошо учишься?
— Хорошо. — Я всегда хорошо учился.
— А сколько тебе лет? — спросил он.
— Пятнадцать.
Это была неправда, мне было двенадцать. Хотелось на войну. И я врал. Всем. Всегда. Я знал, что и пятнадцать маловато. Но… врать — меру знать. Война-то идёт…
— Почему бы тебе не работать у нас курьером? — спросил директор. — Если это, разумеется, не отразится на учёбе. Ведь ты старший в семье?
— Почему бы мне не работать, говорите? — Я обрадовался. — Конечно, я самый старший и никогда не устаю!
— Поработаешь пару часиков, — сказал он, — учёбе это не повредит, надеюсь.
— Я старший, — сказал я, — не повредит.
— Отлично, — сказал он, — разнесёшь нашу почту, будет тебе жалованье, как положено.
— Да я только и мечтал о жалованье! Если вы меня возьмёте на работу, — сказал я, — я буду работать не покладая рук.
— Не покладая ног, — сказал он.
— Когда начинать?
— С завтрашнего дня, — сказал директор. — Начинай работать с завтрашнего дня не покладая ног.
Теперь мне некогда будет сбивать палкой тутовые ягоды с дерева; некогда будет заниматься пустяками, теперь мне всё время будет некогда. Курьер — занятой человек, доверенное лицо, работает не покладая ног!
Он похлопал меня по плечу. От радости я бы тоже его похлопал, но неудобно курьеру хлопать по плечу директора.
На другой день я носился как сумасшедший со своей сумкой по разным учреждениям, просил расписаться, получал ответные письма и был горд. Я был счастлив. Помощник в семье!
— Посиди немножко, — сказала секретарь директора, — бумаги не готовы, подожди.
— Понимаете, мне трудно ждать. Я уже заведён и не могу остановиться, — сказал я ей доверительно. — Чтоб веселей было, понимаете, я завожу как бы вроде моторчик и мчусь по улице то на мотоцикле или на машине, а иногда на самолёте для разнообразия. Мне всегда весело и легко разносить вашу почту и даже интересно.
Она меня не поняла. Очень уж была задумчива. Рассеянно спросила:
— Свой мотоцикл? Надо же!..
— Да нету у меня никакого мотоцикла, как вы не поймёте, ради интереса завожу моторчик… и несусь.
— Какой моторчик?
— Никакой.
— Ах вот оно что, ловко придумано, — она глубоко вздохнула, — пожалуй, у меня так не получится…
— Ну что-нибудь другое получится, вы только понарошке для себя придумайте, и больше ничего.
— Нет, мне невозможно представить, — сказала она задумчиво, — что вот этот стол куда-нибудь мчится… трудно мне в это поверить… Однообразная работа утомляет…
— Наверняка вам тоже можно что-нибудь придумать, — сказал я, — сейчас я для вас что-нибудь придумаю… сейчас соображу.
Я прикусил язык и стал думать.
— А знаете что, — сказал я, — почему бы вам, например, не представить, что вы… нет, это вам не подойдёт, так сразу у меня не выходит…
— Ну вот видишь.
— Но я непременно что-нибудь придумаю, вы только не спешите.
Она оторвалась от почты и стала на меня смотреть с ожиданием. С интересом.
— Но, по-моему, тут придумать ничего невозможно. А что, ты сказал, для меня не подойдёт?
— Я подумал, может быть, вам… петь во время работы? В классе у одной девчонки есть тетрадка песен. Вы бы себе эти песни переписали…
— Нет, это мне действительно не подойдёт.
— Просто я подумал, почему бы вам потихоньку не напевать разные песни, это вашей работе не помешает… Девчонка та, у которой тетрадка, всё время в классе поёт, только тихо, и это ей здорово вредит в учёбе.
— Ну вот видишь, — сказала секретарь.
Вдруг мне в голову ударила неожиданная мысль:
— А что, если вам делать вид, будто вы влюблены в своего директора? В такого директора стоит влюбиться! Он такой молодой, да и вы… Он меня на работу устроил.
— Делать вид?
— А что вам стоит? Будто вы в него влюблены, только и ждёте, когда он появится, понимаете? Вам станет интересно сидеть за своим столом. И ждать, когда он появится.
— А ты откуда знаешь?
— Когда эта девчонка с тетрадкой появляется, у меня весело на душе становится, вот и всё. А директор при чём?
— Я не знаю…
— А если я в него действительно влюблена? Как это тебе в голову пришло?
— Я о вас думал. Мне хотелось, чтобы вам было интересно сидеть за вашим столом.
— Но он-то в меня не влюблён.
— Я не знал…
Она приложила палец к губам и сказала:
— Оно ведь так и есть. Я влюблена. Но никому об этом говорить не полагается. Никто не должен знать. Ловко тебе удалось вывести меня на откровение!
— Да я и не думал вас выводить.
— Однако вывел. Но тогда молчи. Так вот от этого мне совсем не легче сидеть за этим столом…
Она влюблена в своего директора, а он её не любит? Ведь он не женат! Я знаю. Все знают. Да что это такое! Как же так?! Такая красивая. Я бы в неё влюбился не раздумывая.
Я не знал, что сказать.
— Ну вот видишь, — сказала она.
— Не поверю, — сказал я. — Он помог нашей семье, устроил меня на работу…
— Если он устроил тебя на работу, вовсе не значит, что он должен меня любить.
Я начал укладывать почту. Она вдруг сказала:
— Принеси-ка мне всё-таки ту тетрадку.
— Какую? — Я уже забыл.
— Ну, той девчонки. Если она, конечно, согласится…
— Да она мне всё отдать готова. Да и потом учительница, в конце концов, всё равно у неё отнимет. Ведь она ей в учёбе вредит, я же объяснял.
