Все трое молчали. Черный, маслянистый, как нефть, струился Нил. Пламенело золотое отражение небоскреба.
Наконец Ибадат произнес:
– Вы наш друг, доктор Леонид. Мы знаем, как вы переживаете по поводу государственного переворота в Египте, сочувствуете нашим «братьям», павшим в борьбе. Верим в искренность ваших слов. Этот человек был недавно в Каире, представился знатоком египетских древностей. Он искал возможность направить «братьев» в Сирию. Чтобы мы, потерпев поражение в Египте, взяли реванш в Сирии. Мы сказали ему, что это вряд ли возможно. Наши люди травмированы, ушли в подполье. Должно пройти время, чтобы шок исцелился. Теперь же мы рекомендуем ему отправиться в сектор Газа, где существует целая армия отмобилизованных палестинцев, ведущих ежедневные бои с Израилем. Там он найдет пополнение своих рядов.
– И он отправился в Газу? – спросил Торобов.
– Да, это было пять дней назад.
– И по сей день он в Газе?
– Этого мы не можем сказать. Он больше не давал о себе знать.
Им принесли сладости – пахлаву, хрустящий снаружи и сочный внутри «Балах Эль-Шам». Торобов вкушал арабские лакомства, от которых отвык за годы жизни в России. Думал, что Фарук Низар вновь ускользнул, играет с ним, заманивает в ловушки, изматывает, готовясь нанести разящий удар.
– Я слышал, что после прихода к власти ваших военных блокада сектора Газа снова усилилась. Как попадают в Газу?
– Со стороны Израиля это исключено. Там стена, войска, пулеметы. Попадают из Египта, нелегально, через туннели.
– Я могу попасть?
– Поезжайте на машине к границе, к пропускному пункту. Там есть проводники-бедуины. Заплатите, и они приведут вас к туннелям. Еще заплатите, и через туннель попадете в Газу.
Его кружение в водовороте войн, революций продолжалось. С Фаруком Низаром их сочетала тайная связь, создающая из людей неразрывные пары. Художник и модель. Врач и пациент. Жертва и палач. С Фаруком Низаром они сложились в такую пару, меняясь в ней местами.
– Я вам благодарен за встречу. Вы оказали мне неоценимую услугу, – сказал Торобов.
– Завтра на площади Тахрир состоится митинг студентов. Они требуют стипендий, протестуют против дороговизны. В их требованиях нет политики, но за ними стоят «братья». Мы не сломлены, продолжаем борьбу. Революция победит. Приходите на площадь, вам будет интересно.
– Непременно приду.
Он не заметил, как черный нос баржи разрезал отражение. Только увидел, как за кормой винты взбивают кипящее золото. Ресторан качнуло, и голова сладко поплыла.
Он вернулся в отель поздно ночью. Лег на огромную двуспальную кровать, которая утопила его в своей глубине. На тумбочке лежал Коран в кожаном переплете с лазурной арабеской. Торобов взял книгу. Не раскрывая, положил на грудь, чувствуя ее тяжесть. Не страниц, не плотной бумаги, украшенной изысканными орнаментами и волшебной арабской вязью, похожей на электронную волну с молниеносными всплесками. Тяжесть была не материальной. Была тяжестью имен, которыми были наречены все сущие во вселенной явления.
В этой книге, как в чудесном ларце, таились зори, звезды и луны. Весенние цветы и бури пустыни. Львы, и орлы, и крохотные твари с прозрачными тельцами и крыльями. В этой книге сберегались царства, дворцы и храмы, земные дороги и морские пути. В ней жили правители и богословы, хулители и святотатцы. В ней было начало мира, восхитительного, как молодая заря, и его конец, ужасный, как черный труп. И если открыть ларец, из него бесконечным потоком польется божественная речь, перетекая из невидимого в видимый мир.
Торобов держал на груди Коран, и ему казалось, что сердце сквозь кожаный переплет читает восхитительные вероучения и грозные предостережения. И это чтение сердцем наполняло его благоговением.
Он прочел наизусть несколько аятов и услышал благоухание, словно в номер внесли и поставили в вазу букет цветов. Он продолжал читать и услышал музыку, которая была прекраснее всех симфоний и опер. В ней был звук упавшего с дерева яблока, песнопение пролетевшей по небу звезды и ночной женский шепот.
Он лежал, закрыв глаза, и видел лазурь. Из лазури раздался голос, громогласный, как камнепад, и нежный, как шелест лепестков. Этот голос вопрошал: «Кто ты?» И тут же отвечал: «Это ты!»
Торобов чувствовал к Тому, Кто вопрошал, обожание и любовь. Сон, который внезапно его одолел, был сном о милой бабушке, что держала его детскую руку и вела по Тихвинскому переулку среди сверкающих весенних ручьев.
Глава 12
Утром Торобов собирался вызвать такси и отправиться из Каира по долгой дороге через Синай к сектору Газа. Этот ломтик Палестины, находящийся под контролем ХАМАС, истерзанный израильскими бомбами, влек его к себе. Он знал, что все пропускные пункты были закрыты. В Газу попадали нелегально, через туннели, соединяющие палестинский анклав с Египтом. Граница с Израилем был непроницаема, укреплена бетонной стеной с видеокамерами и пулеметами. И он был готов, нарушая египетский закон о границе, воспользоваться туннелем.
Торобов был знаком с лидерами ХАМАС, оказывал им услуги, осуществлял контакты Хамас с российским МИДом и внешней разведкой. В Газе оставались его знакомцы, в их числе Хабаб Забур, один из командиров боевого крыла ХАМАС. Автор громких нападений на израильские блокпосты и диверсий на Западном берегу реки Иордан. К нему собирался пробраться Торобов и разведать местонахождение Фарука Низара.
Он уже вызвал такси, но вдруг вспомнил сообщение «братьев» о митинге студентов. Ему захотелось очутиться среди бурлящей толпы, увидеть множество коричневых, как смола, лиц, ощутить жар «арабской весны», которая все еще тлела в глубинах народа. Он поддался странному искушению и отправился на площадь Тахрир.
Было солнечно. Площадь казалась огромной, с размытыми краями. Синяя дымка окутала правительственные здания, Национальный музей, отель «Нил», помпезную громаду «Мугаммаа». Памятник Омару Макраму плыл в голубом тумане. Стоял гул и рокот, какой бывает на море. Площадь заполнялась толпой, но оставалось еще много свободного места. Подходили колонны. Одна изливалась из улицы Каср аль-Айн, бренча, скандируя, взмахивая кулаками, развевая черно-бело-алые флаги. Другая – из улицы Талаат Харб, распевая, танцуя, неся над головами смешные чучела президента Сиси и его министров. Люди шли группами, поодиночке, от моста Каср аль-Нил, из метро. Толпа вязко наполняла площадь, колонны смешивались, образуя медленные водовороты.
Торопова затягивали эти медленные течения. Он радовался тому, что становился частью этого месива, оно не отторгало его, вовлекало в огромный плавильный котел, который медленно разогревался. Было множество молодых, очаровательных лиц, сияющих глаз, белоснежных зубов. Иногда попадались девушки в розовых и зеленых хиджабах. Но большинство длинноволосые, с модными прическами, чернобровые, с малиновыми губами, пленяющие своей смуглой арабской красотой. Юноши не стеснялись их обнимать, некоторые целовались, и все вместе, впадая в раж, скандировали веселую чепуху:
– Господин президент, поживи как студент! У студента в животе как воды в решете!
Кругом сновали торговцы. Предлагали апельсины, орехи, выпечку. Другие раздавали листовки, брошюры, полосатые, черно-бело-алые флажки. Вдалеке, у памятника Омару Макраму стояла хрупкая цепь полицейских. Высилась трибуна, на которой расхаживали устроители митинга.
Торобов чувствовал молодую энергию толпы, которая питала его силой и свежестью. Он был среди тех, чей язык понимал, чьи лица любил, чье стремление к свободе и благополучию разделял. Знал, среди какой тьмы рождалось это стремление. В толпе был заметен тучный старик в чалме, с посохом и всклокоченной бородой, которого течение принесло из тусклых и грязных предместий. Он что-то проповедовал, открывал беззубый рот, топотал изношенными сандалиями.
Становилось тесно. Площадь нагревалась, как тигель. Торобов, стиснутый, чувствовал, как по площади из конца в конец перекатывались упругие сгустки. Достигали места, где он стоял, сдавливали, так что становилось трудно дышать, и катились дальше.
Над головами летало прозрачное электричество, жгло, сыпало искры. Люди касались друг друга, и их било током. Кукла президента Сиси, воздетая на шест, дергала руками и ногами. Качался плакат с надписью: «Студенты хотят есть». Пожилой человек в вязаной шапочке, с седеющей бородкой поднял вверх Коран.
Вдалеке на трибуне заговорил микрофон, гулко, с металлическими перезвонами, бессловесно отражаясь от зданий, улетая в синюю дымку, где знойно туманился Нил, и дальше, к мечети Омара Макрама. Площадь казалась огромной квашней, в которой взбухало черное тесто. Торобов чувствовал магму, которая изливалась из бездонных глубин Востока. Из таинственных недр, откуда исходили народы, пламенные пророки, мистические вероучения. Этому извержению не было конца. В глубине земли зарождались новые народы, зрели новые вероучения, обитали неродившиеся пророки. И он, Торобов, востоковед и разведчик, был не в силах заглянуть в эту живородящую бездну.
