– Нет.
– Почему? – она искренне огорчилась.
– Не хочу, – Нечай пожал плечами.
День третий
Дюжий надзиратель дергает Нечая к себе, и ему становится страшно. Другие колодники угрюмы и спокойны – они рады избавлению от смерти, и клеймо принимают едва ли не с благодарностью. В воздухе пахнет горелым, хотя дует холодный ветер. Надзиратель сзади берет Нечая под руки и держит так крепко, что Нечай не может шевельнуться. От страха пот выступает на лбу. Второй надзиратель хватает его за челку и за подбородок и выворачивает лицо вбок, скулой в сторону третьего, в руках которого клещи с зажатым в них клеймом. Нечай глотает слюну, стискивает зубы, и косится на раскаленное до оранжевого цвета железо: он чувствует его жар издалека. Из пятерых колодников, которых клеймили перед ним, не закричал ни один. У Нечая дрожат колени, и, наверное, все это видят. Он стискивает зубы так, что они сейчас начнут крошиться. Никто не считает до трех, не ждет – все происходит быстро и буднично: Нечай успевает понять, насколько это горячо за миг до того, как железо впивается в скулу, словно длинные ядовитые шипы, боль накрывает лицо целиком и тугими волокнами разбегается в стороны – по вискам, к затылку, на шею; боль прогрызает череп насквозь, боль шипит и пузырится, боль воняет паленой плотью и рвется вверх сумасшедшим криком. Нечай ловит этот крик налету и зажимает его в горле, но он все равно выбивается наружу – хриплым стоном и градом слез. Его отпускают и отталкивают в сторону, надзиратель тянется за следующим колодником, а боль грызет щеку, и от нее темно в глазах… Кто-то хлопает его рукой по плечу, кто-то посмеивается и говорит, что он молодец. Они все старше его в два раза.
Нечай проснулся на печи с мокрым от слез лицом, прижимая руки к шраму на скуле – хотя прошло полгода, как ведун-отшельник свел ему клеймо, тот еще побаливал, а иногда вспыхивал жгучей болью, словно плоть навсегда запомнила прикосновение раскаленного клейма. Трехлетняя племянница гладила его по волосам неуклюжей ручонкой и клевала губами в макушку, приговаривая:
– Не пъачь, не пъачь…
Нечай усмехнулся, вытер слезы рукавом, повернулся на спину и подбросил девчонку вверх, под потолок. Она завизжала и засмеялась. Он пощекотал ее немного, но тут на грудь залез малой Колька – ему не было двух.
– Кола! Кола! – требовательно постучал он кулаком Нечаю в бок.
– И Кольку тоже? – Нечай рассмеялся, посадил девочку рядом и поднял малого на вытянутых руках, потряхивая и щекоча. Колька счастливо взвизгивал и хохотал солидным баском.
Как хорошо…
Из хлева в дом поднялась мама, и, услышав на печи возню, тут же предложила Нечаю:
– Молочка выпьешь теплого?
– Ага, – немедленно согласился он.
Внизу просыпались старшие дети, Мишата успел выйти на двор, а Полева возилась у печки.
– Мише бы молока хоть раз предложили, – проворчала она себе под нос.
– Мишата каждый день молоко пьет парное, – ответила мама.
– Потому что встает рано, а не дрыхнет до полудня! – чуть не взвизгнула Полева.
Мама надула губы и гордо прошла мимо невестки с кринкой в руках.
– Пей, сынок, не слушай ее. Злая она.
– Вот жизнь у бездельника! – заголосила Полева, – молоко в теплую постельку подают! Внукам бы налили лучше!
– И внукам налью, – поморщилась мама, – дети твои от молока нос воротят, их еще уговорить надо!
– Потому что Миша работает от зари до зари, вот детки и сыты всегда!
Нечай сел на печке, подобрав под себя ноги и пригнув голову, которая уперлась в потолок. Из его кринки малые пить никогда не отказывались, все втроем расселись кружком вокруг него, и ждали своей очереди хлебнуть молочка.
Мишата вернулся в дом, когда мама нацедила им вторую кринку, а старшие дети сели за стол, закусывая молоко вчерашним хлебом, разогретым в печи. Вообще-то, день был постным, но Мишата искренне считал, что день начинается с рассвета, а заканчивается на закате.
– Ты что так долго, Мишенька? – ласково спросила Полева, – что-то случилось?
Мишата махнул рукой и тоже уселся за стол.
– С соседом говорил. Страсти рассказывает – сегодня человека мертвого опять нашли.
– Ой! – Полева прижала ладони к лицу, а племянники навострили уши.
Мама тоже покачала головой и присела послушать Мишату.
– Не наш, с постоялого двора. Они только поужинать останавливались и лошадей поменять. Ехать пора – а его нет. Пошли искать. Ну и нашли…
– А где? В лесу? – нетерпеливо спросила Полева.
– Да нет, на Речном конце, у брошенной бани, на самом берегу. Поэтому и нашли только под утро – на песке лежал, под берегом. Они факелами светили – им же все уши успели прожужжать про нашего оборотня. И ведь страх какой господний…
– Ой! – снова вскрикнула Полева и Мишата замолчал.
– Ну, тять, какой страх-то? – дернул Мишату за рукав старший сын.
– Голову ему оборотень оторвал… – вполголоса ответил Мишата, – так и лежал: тело отдельно, а голова к воде скатилась. И глаза открыты.
– Надо ж… Еще Микулу не схоронили… А тут – опять, – покачала головой мама.
Нечай вышел из дома незадолго до обеда. Узнать про смерть проезжего хотелось поподробней: ему не давала покоя мысль, что вчера, когда он ходил вокруг бани, кого-то убили в этот самый час. Или мертвый человек уже лежал на берегу, у задней стены? А может, именно его шаги слышал Нечай за спиной? И именно он стучался к ним в дверь, хотел, чтобы его нашли?
А еще, очень хотелось выпить. У него остался рубль, и пропивать его можно было долго.
Конечно, Нечай выбрал неподходящее время: в ту минуту, когда он вышел на дорогу и направился к трактиру, ему навстречу появился десяток всадников, во главе которых ехал сам Туча Ярославич. Сопровождали его «гости» – у него всегда гостили дальние родственники: те, кто успел пропить и прогулять свое богатство, остался без земли, но менять образа жизни не собирался.
Туча Ярославич был дородным, крупным человеком, с красивым красно-коричневым лицом, его седая, кудрявая шевелюра развивалась на ветру и напоминала гриву льва. В седле он сидел уверенно, прямо, на плечах его, по старинке, лежала долгополая соболья шуба, прихваченная золотой пряжкой у ворота, под ней блестел золотой вышивкой красный кафтан, и по всему было видно, что в Рядок прибыл хозяин. В хороших лошадях он тоже понимал толк: и под его разодетыми гостями, и под ним самим легкой рысью скакали вороные кони арабской породы.
Нечай хотел потихоньку пройти мимо, но Туча Ярославич остановил коня, поравнявшись с ним.
– Стой! – коротко велел он и преградил Нечаю дорогу рукоятью шелковой плети, которую держал в руках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
