Брэд решил подыграть ему.
— Одиннадцатый.
— Ясно. Примерный рост?
— Сто девяносто — двести.
— Секретор?[3]
— Нет. Никаких телесных выделений не обнаружено ни на одном месте преступления. Ни волос, ни кожных тканей, ни отпечатков пальцев.
— Дело у вас с собой? — Роуди протянул руку.
— Нет.
— А Птичка так ничего про себя и не рассказала, — напомнила Андреа.
— Нет с собой дела? Так какой же помощи вы от меня ждете? — возмутился Рауди.
— А что он делает с женщинами? — спросил Энрико.
— Убивает. — Брэд посмотрел куда-то между ними. — Делает им макияж, чтобы выглядели красивее, а затем убивает и приклеивает тело к стене.
Наступило общее молчание.
Лицо у Андреа перекосилось, и она разрыдалась, прижав ладони к глазам.
— Какой ужас! Ужас, ужас…
— Да, страшное дело. Скажите, а никто из вас не знает или не знал обитателя этого центра, который подходит под данное описание? Рауди, директриса утверждает, вы помните всех, кто когда-либо жил здесь.
— Мне надо принять душ, — заявила Андреа. — Все тело зудит. Одиннадцатый размер, рост метр восемьдесят два. Большие руки, такими нетрудно шею сломать. Нет, таких не принимают. Говорите, он косметикой пользуется?
Брэд поколебался.
— Да.
Андреа снова заплакала, размазывая по лицу грим.
— Все в порядке, Дри, — впервые заговорила Райская Птичка. Голос у нее оказался приятный, негромкий, но уверенный и властный. — Здесь нам ничто не угрожает. Здесь мы дома. У нас есть охранники и мисс Элисон. Да и Рауди с Энрико не позволят, чтобы с нами что-нибудь случилось, верно?
— Ни за что, — подтвердил Рауди.
Энрико нахмурился.
Андреа подошла к Райской Птичке. Та взяла ее за руку и потрепала девушку по плечу.
— Не позволяй им пугать себя. Представь, что это просто литература.
— Птичка пишет романы, — пояснил Рауди. — Однако же должен сказать, при всем желании не могу припомнить никого здесь, кто подходил бы под ваше описание. Если вы, конечно, говорите о некой личности, демонстрирующей склонность к такого рода насилию. Тем не менее, если бы вы мне дали посмотреть дело, я почти наверняка пролил на ситуацию хоть какой-то свет.
— Вы уверены, что заняты сегодня вечером? — Энрико посмотрел на Ники.
— Да. Но еще раз спасибо, — улыбнулась она.
Брэд сделал глубокий вдох и внезапно ощутил быстротечность времени. Серийный убийца неумолимо кружит поблизости, подбираясь к очередной жертве, а ему приходится часами сидеть в компании душевнобольных. Ему стало ослепительно ясно, что сколь бы неординарны и одаренны ни были Рауди и его друзья, помочь остановить убийцу они не в состоянии.
— Райская Птичка так ничего про себя и не рассказала, — повторила Андреа.
Брэд кивнул, соображая, как побыстрее отсюда уйти. Но Андреа была преисполнена решимости.
— Она права. Почему бы вам не рассказать о себе, Райская Птичка? — предложил он.
Та вспыхнула:
— Вряд ли я чем-нибудь могу быть вам полезна.
— Она видит мертвецов, — сказал Рауди.
«Психопатические галлюцинации», — подумал Брэд.
Птичка даже не попыталась возразить.
— И духов, — добавила Андреа.
— Вы хотите сказать, призраков?
— Что-то в этом роде. — Андреа пожала плечами. — Стоит ей прикоснуться к телу убитой, и она будет знать, кто убил. Разве не так, Птичка?
— Сомневаюсь. И хватит болтать, Дри.
— Но ведь это правда.
— А вы давно здесь, Птичка?
— Семь лет. Мне тогда было девятнадцать.
Чем-то эта девушка отличалась от остальных обитателей. Кажется, он нашел ответ: как истинная женщина, Птичка не раскрывает своих тайн.
— И вам ничего не припоминается, когда я описываю убийцу? Может, видели кого-то похожего?
Она на секунду задумалась.
— Нет.
Андреа выглядела недовольной.
— Птичка не доверяет мужчинам. Ее однажды обидели. — Она снова заплакала, и Райская Птичка принялась ее утешать.
«Каково быть на месте этих двоих? — вдруг подумалось Брэду. — Каково это — жить рядом с ними?»
Последние десять лет он провел, оплакивая утрату Руби, этого ангела, посланного с небес. Ее оторвали от него, и он буквально рассыпался на куски. Все эти годы искал Руби замену.
Разумеется, его боль несравнима с той тайной болью, что испытывает Райская Птичка. Что привело ее сюда, в это пристанище отверженных? Кто любил эту несчастную женщину? Какие надежды ведут ее по жизни?
Он испытал прилив сострадания, смешанного с острым чувством стыда. По сравнению с этой женщиной у него — царская жизнь. И все же он проводит ее в одиночестве и тоске. Жалея себя.
Нахлынувшее чувство было таким сильным, что Брэд даже испугался, как бы другие не заметили, при всех его стараниях оставаться хладнокровным. Он отвернулся.
Ники взяла инициативу в свои руки.
— Кое-кто утверждает, что людей можно чувствовать, подзаряжаться их… энергией, даже после того как тех не стало. Может, это ваш случай, Птичка?
— Трудно сказать, как мне все открывается. Просто открывается. Врачи говорят, это зрительные галлюцинации, психоз, шизофрения. Я вижу нечто и не могу сказать, что это — память или игра воображения.
— Именно так врачи и должны говорить. Но вы-то с ними не согласны?
— Повторю: ничего не могу сказать. Вижу — и все.
— Вы принимаете лекарства?
— Нет.
— А я — да, — встряла Андреа. Ее хорошенькое личико снова исказилось. Казалось, слезы вот-вот в очередной раз заструятся по щекам.
— У нее только что закончился недолгий период депрессии, — пояснила Птичка без тени скуки или пренебрежения и, повернувшись к Андреа, спросила с искренним участием: — Хочешь принять душ?
— Должна. Мне надо идти. Извините. Извините, извините. — Она поспешно вышла из комнаты, позволив себе под конец разрыдаться по-настоящему.
— Как это понять: мы что, не получим свои тысячу двести долларов? — спросил Рауди. — Дайте посмотреть дело и выложите все известные вам факты. И поверьте, это будут самые дешевые для ФБР тысяча двести долларов за всю его историю.
— Что же касается вас, миледи, — подхватил Энрико, — добро пожаловать в любое время. Буду вас ждать и покажу вам небеса.
Ники взяла Брэда под руку.
— Но у меня уже есть любовник. Тем не менее очень любезно с вашей стороны.
Энрико демонстрировал полную невозмутимость и продолжал ухмыляться. Брэду захотелось исподтишка показать этому непробиваемому нахалу кукиш.
Он перевел взгляд на Птичку и увидел, что та не сводит с него глаз. В выражении этих манящих глаз крылась какая-то тайна, словно Птичка сама была одним из призраков, которые ей якобы являются.
«О чем она думает?»
Ники извинилась перед присутствующими — спешим, мол, — и они с Брэдом направились в приемный покой, где и нашли Элисон. Та уже приготовила список обитателей центра за все семь лет его существования, вместе с диагнозами, описанием терапевтических средств и предполагаемыми сроками пребывания.
— Ну как там наша исследовательская группа, чем-нибудь помогла?
— Это было весьма поучительно, — откликнулся Брэд. — Но ничего конкретного. Боюсь, мы не продвинулись ни на шаг. Райская Птичка — интересный персонаж. Говорят, ей призраки являются?
— Вы познакомились с Птичкой? — Элисон просияла. — Замечательно! Дайте ей хоть раз прикоснуться к любой из ваших жертв, и вы узнаете, как та погибла. — Элисон осеклась. — Только, увы, это невозможно. Она никогда не решится.
— Да и ФБР вряд ли пойдет на такое.
— На такую глупость? Но дело в том, что Птичка страдает от двух жестоких фобий, и одна из них — агорафобия. Страх открытого пространства уже семь лет держит эти ворота закрытыми для нее.
Брэд знал, что такое угнетающий страх. На самом деле это на удивление обычная вещь. Ему вспомнилась история в Майами, когда молодая женщина умерла с голоду у себя дома, потому что боялась без причины выйти на улицу, даже просто купить еду. Он и сам, сразу после смерти Руби, испытал нечто подобное. Угнетала одна только мысль о контактах с внешним миром. Страх этот через несколько недель рассеялся, но сохранилось живое сочувствие к тому, кто его испытывает.
— Не то чтобы это такая уж редкость среди наших постояльцев. Мир их отринул, подверг остракизму, заставил чувствовать себя изгоями, так что им лучше оставаться одним либо в обществе таких же, как они.
— Какой у нее диагноз?
Элисон удивленно посмотрела на него.
— Вам стоило бы ее спросить.
— Шизофрения?
— Честно говоря, все еще не могу сказать точно. До помещения сюда психиатр больницы штата диагностировал шизофрению и биполярное расстройство. Помимо агорафобии она страдает от глубокого укоренившегося недоверия к мужчинам — они раздражают ее более всего.
