Пожилые, молодые и совсем юные альфонсы врывались в ее жизнь, какое-то время поддерживали в ней тлеющую иллюзию того, что она желанна, волнующа, обольстительна, — и пропадали, нередко прихватив с собой все, что только можно было вытянуть у этой тронувшейся умом молодящейся старухи.
Сгорая со стыда, Андрей пытался отрезвить мать, вернуть ее к реальности — и наталкивался на злое сопротивление. Мало того, что мать не хотела его слушать. Настала пора, когда своим появлением он портил ей настроение только потому, что теперь люди видели, какой у нее взрослый сын, а значит, могли высчитать и ее истинный возраст… Она перестала гордиться Андреем — она начала его стесняться.
И это причиняло ему особенную боль.
«Что же ты наделала, мама, — думал он теперь, лежа в гостиничном номере „Мажестик“, закинув руки за голову и бездумно разглядывая витиеватую лепнину на потолке. — Ведь ты оставила меня совсем, совсем одного…»
Кира с некоторым опозданием поняла, что глупо завтракать в номере, когда погода радует душу с самого утра — и попросила принести ей кофе и тосты на утопающую в розовом свете зари террасу.
На ней было легкое белое платье с красными маками. Не очень подходяще для раннего завтрака, но это было единственное летнее платье в ее гардеробе. Там, в номере, запертое в темницу чемоданного нутра, дожидалось своего часа другое — нежное, волшебное, серебристо-жемчужное. Кира совершенно не представляла себе, по какому случаю она оденет свою единственную драгоценность, но почему-то не сомневалась, что случай этот не за горами…
Покрытые ажурными скатертями столики с расставленными вокруг каждого белыми стульями с высокими витыми спинками по случаю очень раннего часа пустовали — если не считать одного, самого ближнего к балюстраде. Не успела она оглядеться в поисках подходящего для себя места, как с этого стола грузно вскочила и призывно замахала руками грузная дама:
— Сюда! Сюда! Прошу вас, умоляю, вы не должны, вы не можете мне отказать! Ах, если бы вы знали, как я казнила себя вчера, что упустила вас, вас и того приятного молодого человека! А все из-за итальянцев, господи, да что это за нация, они подняли такой треск, что у меня уши заложило, представьте! Хотя надо отдать им должное, Петенька пришел в себя очень скоро — но что я говорю — идите сюда, садитесь напротив — ах, какой вид отсюда, не правда ли, — позвольте, позвольте, я сама налью вам кофе, из своего кофейника, он еще вполне горячий… Петя! Петя! Куда же это мальчик запропастился, он должен обязательно поблагодарить вас, свою спасительницу! Я еще вчера ему говорила: Петюнчик, встретишь ту тетю — обязательно скажи «спасибо»!
Женщина, в которой Кира узнала мать вчерашнего тонувшего мальчика, суетилась над ней, как наседка над цыпленком. В одну минуту Кира оказалась обласканной настолько, что почувствовала изрядную долю неловкости — право же, если судить по справедливости, то вся эта благодарность должна предназначаться отнюдь не ей!
— Вы давно здесь отдыхаете? — спросила она только затем, чтобы прервать поток признательности.
— Ах, давно, Кирочка, давно, уже скоро уезжать… Возвращаться опять в эту душную, пыльную Москву. Но никуда не денешься, а потом, вы знаете, я так волнуюсь за нашего папочку! Отправил нас сюда, а сам укатил на какой-то саммит… Бог его знает, что это за саммит и как там кормят! Я очень переживаю, Кирочка, ведь у моего мужа язва!
— Но ведь он тоже наверняка знает, что у него язва.
— Деточка, вы не знаете этих мужчин. Стоит моему Михаилу увидеть что-нибудь жареное — и он теряет контроль, абсолютно теряет контроль! Представляете, крупный руководитель, без пяти минут генеральный директор металлургического комбината, волевой человек, его все подчиненные боятся — и становится тряпкой от одного только вида жареной утки!
Пряча улыбку, Кира посмотрела на распирающие легкое летнее платье формы собеседницы и подумала, что эту женщину тоже не обвинить в отсутствии аппетита.
— Кирочка, — благодарная мать успела узнать ее имя и представилась сама: Нелли Аркадьевна, — Кирочка, а где же ваш молодой человек? Тот, с которым вы вместе спасали моего мальчика? Вы должны сказать мне, как его найти, я обязана поблагодарить…
— Но я не знаю, — перебила Кира, — я не имею ни малейшего представления, где он может быть… И вы ошибаетесь, Нелли, он вовсе не мой молодой человек.
В самом деле? — ахнула толстушка. Недоумение долго продолжало сотрясать оба ее подбородка. — Боже мой, какая жалость, вы так прекрасно смотрелись вместе!
— Когда же вы успели это заметить? — улыбнулась Кира.
— Намекаете, что я была целиком поглощена Петечкой? Милая моя, у меня фотографическая память — ведь запомнила же я вас, и не просто запомнила, а узнала с первого раза!
Из-за угла террасы показался Петя. От вчерашней бледности не осталось и следа — мальчик был вполне бодр, красовался в коротких шортиках и цветастой маечке с Суперменом и целил в Киру из пистолета, очень похожего на настоящий.
— Привет. — Кира помахала ребенку рукой.
Он сложил губы трубочкой, издал звук автоматной очереди «тра-та-та-та-та!» и с независимым видом, отвергнув помощь, вскарабкался на соседний стул.
— Это ты меня вчера спасла? — спросил он, хватаясь за сахарницу и вытряхивая из нее весь сахар к себе на тарелку.
— Ну… пусть будет, что я.
— А где тогда мой медвежонок? Ты его украла?
Кира расхохоталась.
— Петя! Что ты говоришь?! — вскричала Нелли Аркадьевна, выхватывая у ребенка сахарницу. — Как ты можешь грубить тете? И где ты пропадаешь все утро?! Немедленно поцелуй тетю и скажи ей «спасибо»! И выбрось, сейчас же выбрось эту гадкую игрушку — сто раз тебе говорила, чтобы ты не смел ничего подбирать у лежаков! Чей это пистолет? Его, наверное, забыл какой-нибудь другой мальчик!
— Ничего не забыл и никакой не мальчик, — ответил Петя низеньким баском. Он опять поднял пистолет, прищурился на Киру, нажал на спуск — дуло расцвело и тут же погасло настоящим огоньком. — Это такая зажигалка. Мне дядя подарил.
— Зажигалка! — Нелли всплеснула обгоревшими руками. — Еще чего не хватало! Ты же устроишь пожар! Вернись и отдай ее дяде обратно! Немедленно!
Мальчик смотрел на мать исподлобья. Подумав, он засунул пистолет под себя и поерзал на нем, утверждая свое право на владение оружием.
— Петя! Ты слышал, что тебе велит мама? Отдай дяде пистолет и скажи ему, что мама не позволяет тебе брать подарки от незнакомых дядей!
— Он не посторонний, — оттопырил губу ребенок. — Это тот дядя, вчерашний. Ты сама сказала, чтобы я как увидел, так к нему и подошел. Я подошел. И тоже спросил, где мой медвежонок. А он засмеялся и сказал, что вместо медвежонка у меня теперь будет пистолет. И дал!
