Когда он припарковал машину. Клер уставилась на него с удивлением. На потрепанной вывеске значилось «Шар-Су ун». Здание было весьма непрезентабельным и нуждалось в покраске. К тому же они были не в лучшей части города.
— Ле делай выводов, пока мы не окажемся внутри, — предостерег Джоэл. Положив ладонь ей на спину, он провел ее в помещение, взял у нее пальто и наклонился, чтобы снять с себя туфли.
— Здесь такой обычай, — шепнул он. Клер поставила свои туфли рядом. Маленький человечек в черном восточном одеянии предложил им белые бумажные шлепанцы, но они не воспользовались ими. Топая босыми, если не считать чулок, ногами, вслед за официантом Клер вопросительно оглянулась на Джоэла. Это приличное место?
Она не увидела никаких столов, и, насколько могла судить, заведение состояло из серии комнат. Мужчина подвел их к узенькой лестнице, остановился у высокой двери в форме ширмы и поклонился.
Преодолев мгновенное колебание, Клер ответила поклоном. Мужчина радостно улыбнулся ей. А через минуту она оказалась в совершенно ином мире.
Крошечная комната была вся в золотых коврах, а на полу лежали толстые золотые подушки вокруг низкого черного лакированного столика. Две стены были расписаны золотистыми ласточками, парящими на рассвете. В углу дерево бонзай склоняло свои тонкие ветви над миниатюрным фонтаном, который подсвечивался крошечными белыми огнями снизу.
Хотя Клер немного растерялась, оказавшись в такой маленькой, как кладовка, комнате, она была зачарована.
— Тебе нравится?
— Безумно нравится, — ответила она и утонула в подушке, положив ноги сбоку. Она с улыбкой наблюдала, как Джоэл пытался пристроить свои длинные ноги. Наконец он уселся в позе индуса на ближайшем расстоянии от нее. Глаза его туг же обратились к ней, теплые, как Карибское море на солнце, бесконечно синие и непостижимые.
Она отвела взгляд. Мы просто будем общаться, сказала себе Клер. Просто общаться и хорошо проводить время…
— Ты мне доверишь заказать для тебя еду?
— Может быть, но в следующей жизни. — Она уже ела японские блюда раньше, и сырая рыба ей совсем не понравилась.
— Не хватает смелости?
А что ты о ней знаешь, мрачно подумала Клер. Но с Джоэлом было так удобно, что она почувствовала, как ее настороженность постепенно исчезает. Каждое блюдо приносил крошечный официант в бесшумных шлепанцах; он недолго оставался, лишь для того, чтобы удостовериться, что блюдо им нравится, и молча исчезал. Клер заказала стандартные блюда и почувствовала себя заинтригованной, когда перед Джоэлом возникла целая шеренга красиво расставленных тарелок.
Он поднес вилку с кусочком чего-то к ее губам.
— Просто попробуй, — терпеливо сказал он.
— А как это точно называется? Он покачал головой.
— Тебе придется рискнуть.
Она рискнула и, с наслаждением проглотив предложенное лакомство, с большим уважением посмотрела на блюда перед Джоэлом. Он подвинул тарелки ближе к ней.
— Доктор познает, что риск может доставлять удовольствие, — поддразнил он Клер.
— Ну ладно, не воображай. А что это?
Он так и не сказал ей и продолжал болтать о себе до конца обеда. Ко времени чаепития, когда Клер наклонилась, чтобы разлить чай из покрытого эмалью изящного чайника, Джоэл нашел удобное положение, опершись о подушку у стены и вытянув длинные ноги под столиком.
— Кто бы мог подумать, что тебе понравится осьминог? — беззаботно изрек он.
А Клер уже не интересовало, что это она ела с таким удовольствием.
— Я съела весь твой обед, — виновато произнесла она.
— Причем с волчьим аппетитом, — опять поддразнил он.
Они вели приятную беседу, но у Клер не выходило из головы то, что он рассказал о себе.
Джоэл вырос в одном из этнических районов Чикаго. Мать бросила семью еще до того, как он пошел в школу, а отцу не очень-то хотелось работать. В десять лет он впервые устроился на работу, конечно скрыв свой возраст, в кафе, специализировавшееся на гамбургерах. Он убирал со столов и мыл посуду — этой работой он кормил себя.
Между таким началом и положением владельца двух преуспевающих ресторанов лежал большой тяжкий труд. Он не особенно распространялся об этом, но дал Клер понять, что научился сперва использовать кулаки, а потом уже голову. И она поняла, что он смог подняться только за счет своей силы воли и ярой решительности.
Клер также было нетрудно догадаться, что он одинок.
Потягивая чай из крошечной чашечки, Клер почувствовала сострадание к этому человеку рядом с ней, но виду не показала. Джоэл рассказал ей свою историю не для того, чтобы вызвать сочувствие — ему это было не нужно. Ему нужно было совсем другое, и каждый раз, когда он смотрел на нее, она знала, чего он хотел.
Возможно, виной тому был терпкий чай, медленно согревавший горло, а может, чарующий миниатюрный фонтан в углу или ощущение того, что они совершенно одни в таинственном мире этой маленькой комнаты… но сердце ее говорило, что она хочет того же. Откинуться назад, свернуться рядом с ним на подушках, забыть свое одинокое прошлое и просто дать близости случиться.
— А ты хорошо устроилась, я все болтаю и болтаю, — спокойно сказал Джоэл. Она налила ему вторую чашку чаю.
— Мне хотелось тебя слушать. Он жестом пригласил ее прислониться к нему.
— Мне тоже хочется послушать.
— Что?
— Клер, ты прекрасно знаешь что, — пожурил он ее. Он приткнул к стене еще одну подушку, рядом с собой.
Клер на секунду задумалась, а потом все же облокотилась на нее, выпрямила ноги и вытянула их под столиком, как Джоэл. Если бы сейчас вошел официант, он ничего особенного в этом не нашел бы. Только у Клер могли возникнуть странные порочные мысли насчет того, как по-мужски выглядят его длинные мускулистые ноги рядом с ее женскими, тонкими.
— Ты хочешь краткую историю моей жизни? — спросила она.
— Да, на закуску.
Она поставила на столик чашку с чаем и откинулась назад.
— Моя жизнь была не такой, как твоя, — спокойно начала она, — у меня все было легко, Джоэл. Меня всегда любили, и мне ни в чем не отказывали. Мой отец был профессором Чикагского университета, я обожала его. Самой ужасной вещью для меня стала его смерть, я с трудом ее пережила. Я думаю, ничто в жизни не сможет ранить меня сильнее.
Он подтянул колено, положил на него локоть и, удобно устроившись, стал смотреть на Клер. Шелковистые пряди ее волос поблескивали отраженным светом.
— В медицинской школе было легко?
— Нет, — она прикрыла глаза в полуулыбке, — но я так хотела учиться там.
— Ты всегда хотела быть врачом?
— Моя мама могла бы рассказать, как уже в четыре года я притащила домой голубя с пораненным крылом с Мичиган-авеню. — И добавила с усмешкой:
