лучше подняться к себе.
От долгого сидения все тело затекло, к тому же она замерзла, несмотря на одеяло. Потягиваясь и зевая, она направилась в дом, оставив Ланцета сторожить возвращение хозяина.
* * *
Эшес плелся домой, едва переставляя ноги, но зато сумел отработать даже первую половину дня, которую провел с Твилой. Если так пойдет и дальше (вернее, если он выдержит), то успеет накопить оставшуюся сумму к середине следующего месяца, а то и раньше.
Заперев ворота, он повернулся и обнаружил, что на крыльце его кто-то поджидает. Сначала он решил, что это Роза или Твила, но, подойдя ближе, понял, что ошибся. Стоящий на земле фонарь освещал тонкую закутанную в изящный плащ фигурку. Неверный свет придавал ей налет сказочности, и Эшес подумал, что уснул, не дойдя до порога, и завтра очнется, лежа на земле и слюнявя ступени. Но тут неизвестная шевельнулась, и он ее узнал.
Зашуршали шелковые юбки с атласной оторочкой, а жемчужины на платье заискрились оранжевым в свете масляной лампы. Гостья откинула капюшон, высвобождая серебристый парик – такой могли бы свить лунные пауки.
– Добрый вечер, Ми, – вздохнул Эшес, приближаясь. – Зачем ты здесь?
Служанка баронессы отвела руку, как для пируэта. Сейчас она как никогда напоминала заводную Коломбину, танцующую по ночам тайком от хозяина-кукловода. О таких мечтают маленькие девочки, глядя в витрины столичных магазинов, а получают баронессы, живущие на холмах с калеками-мужьями.
– Мастер Блэк, – сказала посланница утвердительно и моргнула, совершенно как кукла. – От ее светлости.
Узкая ручка протянула ему крохотный свиток, запечатанный серебристым сургучом.
– В чем дело? – нахмурился он, беря его. – Барону опять худо?
Вместо ответа Ми снова моргнула, будто на сей счет инструкций не было, а собственного мнения у нее не имелось. Но Эшес уже и сам сообразил, что, будь это так, за ним прислали бы экипаж, а значит, дело не срочное, а еще вернее, личное. Последняя мысль ему совсем не понравилась.
– Баронесса велела ждать ответа? – спросил он, разламывая печать.
– Ее светлость сказала, что ответа, скорее всего, не будет.
Эшес помедлил.
– Тогда я прочту его в доме. Я не видел экипажа, ты пришла пешком? Сама доберешься обратно?
Ми снова моргнула.
– Доброй ночи, мастер Блэк.
– И тебе, Ми.
Но уже поднимаясь на крыльцо и проглядывая первые строчки, Эшес понял, что доброй эта ночь не будет. Прежде чем зайти в дом, он обернулся: во дворе снова было темно и пусто.
Из-за угла выскользнула тень. Ланцет, похоже, пережидавший визит гостьи за домом, виновато ткнулся носом в его ладонь. Эшес распахнул дверь и пропустил его вперед:
– Это ничего, дружок, порой и мне куклы кажутся жуткими.
* * *
Он сразу прошел в свой кабинет, зажег свечу и потянулся за щипцами, чтобы снять нагар, но обнаружил, что Роза уже сделала это до него. Эшес откинулся на стул, и глазам предстали знакомые витиеватые буквы, достойные руки придворного каллиграфа:
Добрый вечер, милый Эшес.
Или, вернее, ночь? Скорее второе, ибо жизнь столь несправедлива в распределении благ, что нередко предлагает все лучшее людям порочным и низким и вынуждает достойнейших трудиться в поте лица за объедки с их стола. Впрочем, рано или поздно каждый получает по заслугам. Именно поэтому, должно быть, столь отрадно засыпать еженощно с мыслью, что твоя совесть чиста (в этом месте с кончика пера сорвалась случайная клякса), не правда ли?
Но я слегка отвлеклась. Счастлива сообщить, что барону гораздо лучше, и я, от его имени, шлю скромному врачевателю самую горячую признательность. Не в этом ли величайшая услада и облегчение: знать, что твое призвание помогает избавлять мир от язв, пусть порой для этого приходится вымазать руки по самые локти?..
С наилучшими пожеланиями,
Мараклея
P.S.: Кстати, о достойных деяниях – слышала, под твоей крышей поселилась прелестнейшая пташка. Уверена, вы оба еще скрасите в самом недалеком будущем один из моих скромных ужинов.
Дочитав, Эшес скомкал письмо и кинул его в угол. Потом поднял и поднес к свече, мрачно наблюдая, как пламя, давясь и отплевываясь копотью, пожирает тонкую телячью кожу.
Когда на месте послания осталась только гарь, он достал из саквояжа шелковую нитку, иголку, подхватил свечу и, пошатываясь, вышел в гостиную. Даже не взглянув на оставленный на столе ужин, пошарил в углу возле очага и достал прямоугольную зеленую бутыль. Огонь уже почти потух, и подернутые белесым налетом угольки мерцали, как притаившиеся в темноте глаза. Эшес яростно затоптал их, плюхнулся в кресло и вынул пробку. Резкий запах пополз по комнате. Вдев нитку в ушко, он опустил ее в узкое горлышко. Когда шелк напитался, вынул нить, сделал прокол пониже локтя и протянул под кожей. Накатившее чувство было сродни тому, какое испытываешь в детстве, засыпая после маминой сказки: тебя уносит в счастливое царство спокойствия и безмятежности, и ты веришь, что наутро мир будет на месте: светлый, чистый и полный надежд.
Где-то далеко упала бутылка, пару раз пересчитала ребрами пол и затихла.
Глава 5, в которой Твилу облапошивают
Твила встала еще затемно и спустилась, стараясь не скрипеть половицами. Охра еще не пришла, а Роза не встала, про мастера она ничего не знала, хотя закрытые ворота указывали на то, что он вернулся. Она понятия не имела, до которого часа ей придется быть у вдовы, но, рассудив, что до позднего, наведалась в кухню и завернула остатки вчерашнего ужина с собой в узел.
Уже направляясь к двери, она услышала невнятное бормотание и едва не вскрикнула, обнаружив в кресле перед потухшим очагом мастера. Он спал глубоким сном, приоткрыв рот, и хмурился даже во сне, будто сморило его в самый разгар спора с кем-то. На нем была та же одежда, что и вчера, а рубаха совсем засалилась, и Твила догадалась, что он не поднимался наверх. По всему первому этажу был разлит какой-то резкий незнакомый запах, но выяснять, что это, времени не оставалось. Она подошла к креслу, поправила голову мастера, чтобы та не соскользнула со спинки, и поспешила к двери. Снаружи только что подал голос первый петух.
Уже у ворот Твила сообразила, что не знает, где прачечная вдовы, – забыла вчера спросить. Она в панике бросилась сначала в одну, потом в другую сторону, но остановилась, понимая, что от этого никакого толку, только упустит время. Что делать? Вернуться в дом и разбудить Розу? Пока она решала, прогорланил второй петух, который, казалось, кричал голосом старухи: «Кукареку,
