— И Джун тоже, — беспечно говорит Элай, — которая на два года младше меня и на год старше Габби. У нас с Джун была совместная программа, затем Джун поладила с Габби, когда я познакомил их, пока мы занимались в библиотеке. Я тот самый клей, который сделал нас троих соседями по комнате, когда они ещё учились на первом курсе, а я остался для магистратуры.
Что-то в выражении лица Джонатана меняется.
— А. Понятно.
Элай наклоняет голову.
— Это, наверное, прозвучит странно, но…ты выглядишь знакомым.
Джонатан с минуту пристально смотрит на него.
— Да, если подумать, ты тоже.
— Детей нет, верно?
— Боже, нет, — отвечает Джонатан. — Пока что, во всяком случае.
Я пытаюсь и совершенно не могу представить себе Джонатана, обладающего хоть одной каплей нежности в теле.
— Ты же знаешь, что детям нужны такие вещи, как тепло, улыбки и беседа, которая превосходит сухой сарказм, верно, Фрост?
Джонатан бросает на меня испепеляющий взгляд.
— Может, мы ходим в один и тот же спортзал? — тепло говорит Элай, пытаясь сгладить неловкость.
Джонатан бросает взгляд в его сторону.
— Да, может, так оно и есть. Я завсегдатай заведения на…
Оставляя этих двоих наедине с их раздражающим маленьким сеансом сближения, я высвобождаюсь из объятий Элая и направляюсь в комнату отдыха, чтобы повесить пальто. Их беседа продолжается без меня, и к тому времени, когда я возвращаюсь, они выглядят давними приятелями, разворачивают праздничные тарелки с печеньем (которые я заказала для сегодняшнего мероприятия, так как была слишком измучена, чтобы печь) и спорят о вредном воздействии сахара на организм.
Я громко прочищаю горло. Они смотрят на меня.
Постукивая по своим наручным часам, я выгибаю бровь, идеально подражая Джонатану. Уголок его губ приподнимается, прежде чем он прикрывает рот рукой и прочищает горло.
— Как в зеркало посмотрел, — говорит он.
Я показываю ему язык.
— Вот так я уже не делаю.
Игнорируя Джонатана, я поворачиваюсь к своему бывшему лучшему другу, ставшему предателем, и говорю ему:
— Тридцать минут до начала, Элайджа.
Мой телефон начинает вибрировать в кармане платья, когда Элай и Джонатан возвращаются к болтовне. На самом деле, я запоздало осознаю, что он вибрировал уже какое-то некоторое время. Извлекая его, я чувствую, как мои плечи напрягаются. Очередное сообщение с незнакомого номера. Но я знаю, кто это.
«Ты получила цветы?»
«Я хочу поговорить».
«Пожалуйста, Габби. Прошло шесть месяцев. Разве ты не можешь дать мне ещё один шанс?»
— Что такое? — спрашивает Элай, наблюдая, как я сжимаю телефон до побеления костяшек пальцев.
Я качаю головой, блокируя номер, затем засовываю телефон обратно в карман платья.
— Ничего. А теперь прошу меня извинить. Мне нужно поговорить с мистером Фростом.
Проходя мимо Джонатана, я указываю пальцем в сторону комнаты для персонала. Джонатан что-то бормочет себе под нос, затем следует за мной.
Дойдя до арочного прохода, ведущего на кухню, я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом. Он отрывает взгляд от моей задницы. У него хватает такта выглядеть немного смущённым, и на его щеках появляется румянец.
— Закончил? — спрашиваю я.
Он отводит взгляд.
— Я не хотел… — он прочищает горло, теребя воротник. — У тебя мишура на…
— А, — я ощупываю себя сзади, и вот оно, симпатичная полоска серебряной мишуры, прилипшая к моей заднице. Я снимаю её и тоже прочищаю горло. — Ладно. Хорошо. Вернёмся к делу. Мне нужна твоя помощь с мероприятием и автограф-сессией после этого.
Джонатан выгибает бровь и прислоняется плечом к стене, скрестив руки на груди.
— Моя помощь в проведении мероприятия, которое диспропорционально увеличит твои продажи, — он прищёлкивает языком. — Дохлый номер, Ди Натале.
— Джонатан, — я подхожу ближе, понижая голос. — Пожалуйста. Мне нужен кто-то, кто будет держать толпу в узде. Родители могут быть чванливыми говнюками.
Он наклоняется и говорит:
— Я знаю. Вот почему я не утруждаю себя попытками иметь с ними дело.
У меня вырывается рычание.
— Я обещала Элаю, что ты позаботишься об этом и дашь пинка любому, кто переступит черту.
— И это моя вина? — Джонатан опускает взгляд и достает из кармана телефон, который раз за разом пиликает.
— Джонатан, это не может подождать?
— Ты настоящая лицемерка, Габриэлла, учитывая, что ты только минуту назад проверяла свой телефон, — он хмуро смотрит на экран, вытирая лоб свободной рукой. Я замечаю, что его лицо влажное, как будто он вспотел. Его рука немного дрожит.
Всего на мгновение моё сочувствие берёт верх над раздражением.
— Ты в порядке?
— Нормально, — огрызается он, убирая телефон в карман, затем проходит мимо меня к вешалке для одежды.
Я разеваю рот, поворачиваясь и следуя за ним.
— Мы же разговариваем.
— Разговор окончен, — он расстегивает свою сумку-мессенджер, где лежит ноутбук, в который он вечно утыкается, когда клиентов нет поблизости. У него есть защитное покрытие на экране, так что я ни хрена не вижу. Поверьте мне, я пробовала. Взвалив сумку на плечо, он врывается в бухгалтерию и с глухим стуком захлопывает за собой дверь.
Опешив, я стискиваю зубы и смотрю в потолок. Ирония из ироний, мы стояли под омелой.
— Габриэлла! — зовёт Элай.
— Что? — я спешу обратно в главную комнату и вижу Элая. Он сидит в кресле, которое я поставила у газового камина, и держит в руке печенье в форме снежинки. Рядом с ним гигантская стопка «Раскрась Свои Чувства».
— Боже милостивый, — произносит он в равной степени с ужасом и благоговением, когда видит, сколько экземпляров ждут его подписи. — Это много.
Улыбаясь, я протягиваю ему пригоршню тонких черных фломастеров.
— Приготовьтесь раздавать автографы, мистер Голдберг.
Он смотрит в окно магазина на растущую очередь снаружи и бормочет:
— Я надеюсь, что сегодня на матче будет тройной овертайм.
— Зная мою удачу, Элай, так и будет.
***
Несмотря на моё ворчание по поводу этого вечернего хоккейного матча, я не могу удержаться от улыбки, когда мы входим и впервые видим арену. Мне нравится атмосфера — скрежет лезвий по льду, холодный, сухой воздух, наполняющий мои лёгкие.
Волна счастья захлестывает меня, когда я поднимаю телефон, делаю снимок, а затем отправляю его своим родителям.
Я: Почему на каждом хоккейном катке царит одна и та же волшебная атмосфера?
Мой телефон тут же издаёт сигнал.
МАМА: То ощущение, когда отмораживаешь задницу, вдыхая запах потных тел и прелой хоккейной экипировки?
ПАПА: Ты имеешь в виду ощущение приятной прохлады, когда любуешься великолепными образцами потеющей спортивной славы?
ПАПА: Твоя мама только фыркнула в ответ на это. Я оскорблён.
МАМА: Я заглажу свою вину позже.
Меня передёргивает. Они стопроцентно сидят на противоположных концах дивана и поддевают друг друга ногами, пока пишут это.
Я: Прекратите флиртовать в семейном чате. Это отвратительно.
МАМА: Я закончила, обещаю.
ПАПА: Кто играет, малыш?
Я: Парень Элая. Он в местной лиге5.
ПАПА: Эти ребята довольно опытные. Должно быть, интересно зрелище. Что вызвало у тебя желание пойти?
Я: Элай. Он оказал мне неплохую услугу на работе, так что я возвращаю ему услугу, выступая учебником по хоккею.
Элай берёт меня под локоть, когда мы начинаем подниматься на трибуны, а я сосредотачиваюсь на том, чтобы попрощаться с родителями. Как только он приводит нас к нашим местам, я убираю телефон в карман.
— Извини, застряла в семейном чате.
— Всё нормально, — сидя рядом со мной, он осматривает арену и улыбается, когда замечает Люка. Его улыбка превращается в гримасу, когда Люк вминает другого парня в бортик. — Я не могу поверить, что твой отец занимался этим. Он самый большой плюшевый мишка на свете, а хоккей такой…
