И старому графу, в свою очередь, странно было слышать, что он интересовался болезнью детей его арендатора!
— Видите, Хиггинс, — заметил он с горькой усмешкой, — вы все во мне ошибались! Один Фаунтлерой меня понял. Когда вы захотите узнать что-нибудь хорошее обо мне, обратитесь к моему внуку. Едем, Фаунтлерой!
Мальчик прыгнул в карету, и она покатилась опять по дороге; и до самого поворота к замку граф все время улыбался странною улыбкой.
8. УРОК ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ
Дни проходили, и лорду Доринкорту часто приходилось улыбаться этой странной улыбкой. Чем больше он сближался со своим внуком, тем приветливее делалась эта улыбка. До приезда маленького лорда старый граф стал тяготиться одиночеством, болезнью и своими семьюдесятью годами. После многих лет, посвященных единственно буйным удовольствиям, было не очень-то приятно сидеть одному с больной ногой, протянутой на скамейке, и не иметь другого занятия, как сердиться и кричать на испуганного лакея. Старый граф был слишком умен, чтобы не видеть, что слуги терпеть его не могут и что гости, которые изредка у него бывали, никакого расположения к нему не чувствовали: некоторых только забавляли его язвительные замечания, не щадившие никого. Пока граф был здоров и силен, он ездил с места на место ради развлечения, но, когда здоровье надломилось и все ему надоело, он заперся в Доринкорте со своей подагрой и не имел другого общества, кроме книг и газет. Но нельзя же весь день читать — и часто скука его одолевала; дни и ночи казались бесконечными; граф сделался еще аздражительнее и грубее.
И вдруг явился маленький внук, и, к счастью ребенка, дед тотчас же понял, что может гордиться им. Очень может быть, что не будь Седрик такой красавец, старый граф, пожалуй, невзлюбил бы его, несмотря на душевные качества. Он решил, что мальчик красив и бесстрашен оттого, что в нем течет кровь Доринкортов и что он будет гордостью семьи. Когда граф услыхал рассказы мальчика, увидел, как он хорошо воспитан, несмотря на полное непонимание своего нового высокого положения, — он его горячо полюбил и начал заниматься ребенком. Для личной забавы старик разрешил Седрику осчастливить бедного Хиггинса. Сам граф был к нему совершенно равнодушен, но ему хотелось, чтобы народ заговорил о его внуке и чтобы мальчика сразу полюбили. Ему доставляло удовольствие везти Седрика в церковь и видеть возбуждение толпы при его появлении. Он знал, что будет много толков о красоте Седрика, о его благородной осанке и что про него скажут: «Настоящий лорд!» Граф Доринкорт был надменный старик, он гордился своим титулом, своим положением и тем, что последний потомок его дома был вполне достоин своего знатного рода.
В то утро, когда Седрик впервые сел на пони, граф был так доволен, что почти забыл про подагру. Он сел у окна библиотеки и смотрел на первый урок верховой езды своего внука. Старик ожидал, что Седрик немного струсит, как почти все дети, но Фаунтлерой был только в сильном возбуждении, ведь он никогда еще не ездил на лошади. Конюх водил пони под уздцы взад и вперед по двору, мимо окон библиотеки. Но этого было недостаточно мальчику.
— Дедушка! — крикнул он. — Не могу ли я ехать один и пошибче? Можно пустить лошадку рысью?
— А ты уверен, что усидишь? — спросил граф.
— Мне хочется попробовать.
Граф сделал знак конюху. Тот снова сел на свою лошадь и взял пони на длинный повод,
— Ну, теперь рысью! — скомандовал граф.
Это было немалое испытание для маленького наездника: ехать рысью было не так легко, как шагом.
— Ме-ня о-чень тря-сет, — сказал Седрик конюху, — а вас тря-тря-сет?
— Нет, милорд, со временем и вы привыкнете. Приподнимитесь в стременах.
— Я все время при-поднима-юсь.
Он подпрыгивал в седле очень неловко; лицо раскраснелось, дыхание прерывалось, но он держался изо всех сил и сидел прямо, насколько мог. Граф продолжал глядеть на него из окошка. Наездники исчезли за деревьями, а когда через несколько минут вернулись, Фаунтлерой был без шляпы, щеки горели, как маков цвет, губы были сжаты, но он не переставал ехать рысью.
— Стой! — крикнул дед. — Где твоя шляпа?
Конюх приподнял свою и весело отвечал:
— Шляпа упала, ваша светлость, но лорд не позволил остановиться, чтобы поднять ее.
— Струсил? — сухо спросил граф.
— О нет, милорд! — воскликнул конюх. — Он и не знает, что такое страх. Я многих учил верховой езде, но ни одного такого не вцдел.
— Устал? — спросил граф внука. — Хочешь сойти?
— Трясет гораздо больше, чем я ожидал, — откровенно отвечал мальчик, — и я немного устал. Но сойти мне не хочется. Хочу выучиться ездить как следует. Отдышусь чуть-чуть и поеду за шляпой.
Если бы какой-нибудь умный человек решил подсказать Седрику, чем порадовать деда, он ничего лучше придумать бы не сумел. Когда мальчик опять рысью поехал за шляпой, бледное суровое лицо старика покрылось легкой краской, глаза радостно сверкнули из-под густых бровей — граф сам не ожидал, что ему будет так приятно. Он сидел неподвижно, с нетерпением ожидая возвращения внука и конюха. Вскоре он услышал быстрый топот лошадей; Фаунтлерой был все-таки без шляпы — ее держал конюх; мальчик еще больше разрумянился, волосы развевались по ветру.
— Вот, дедушка! — закричал он, останавливаясь перед окном, — я и галопом скакал! Конечно, у меня получилось не так хорошо, как у того мальчика с Пятой авеню, но все-таки я усидел.
С этого дня Седрик, конюх и пони сделались большими друзьями. Редкий день проходил без того, чтобы сельские жители не видели всех троих весело скачущими по дороге или по лугу. Дети выбегали, чтоб посмотреть на лошадку и ее бравого маленького наездника, который прямо и твердо сидел в седле. Маленький лорд каждый раз снимал шляпу и здоровался, но не гордо, как подобает лорду, а просто и радушно. Иногда он останавливался и разговаривал с ребятишками. А однажды конюх принес в замок историю, как маленький лорд остановился у сельской школы, сошел с лошади и потребовал, чтобы хромой мальчик поехал домой на пони.
— Он ничего и слышать не хотел, — рассказывал конюх кучерам, — не позволил, чтобы хромой мальчик сел на мою лошадь, потому что она гораздо выше пони и мальчик может с нее упасть. «Он хромой, — говорит, — а я нет, и я с удовольствием пройдусь пешком». Мы так паренька и посадили на пони, а милорд шел около него, посвистывая, руки в карманах, шапка на затылке. Когда мы подошли к его дому, мать выбежала посмотреть, что случилось, а лорд приподнял шляпу и говорит: «Я привез вашего сына, у него нога болит, ему мало опираться на палку. Я попрошу дедушку купить ему костыли». Можете представить ее удивление! А со мной чуть не сделался удар!
Конюх боялся, что граф, узнав об этом, рассердится, но старик только рассмеялся и велел внуку повторить рассказ. Через несколько дней карета графа остановилась перед домиком, где жил хромой, и из нее выпрыгнул Фаунтлерой. В руках у него были новые костыли. Он подал их матери мальчика со словами:
— Дедушка вам кланяется и просит принять костыли для вашего мальчика. Мы надеемся, что ему лучше.
Садясь опять в карету, он сказал графу:
— Вы, дедушка, не велели кланяться, но я думал, что вы забыли, и прибавил это от себя.
Граф засмеялся и не стал возражать. Дружба между дедом и внуком с каждым днем возрастала. Седрик не сомневался, что его дед лучший человек на свете, и вера в его щедрость и благородство тоже с каждым днем укреплялась. Желания маленького лорда всегда удовлетворялись. Он часто удивлялся подаркам, которые получал. Стоило ему сказать слово, и желание тут же исполняли. Может быть, такое воспитание испортило бы его чистую душу, если бы он не проводил ежедневно в Корт-Лодже несколько часов с матерью. Она следила за его развитием и старалась противодействовать вреду, наносимому мальчику баловством деда. После длинных разговоров с матерью Седрик возвращался всегда в замок немного задумчивый.
Одно поражало и приводило его в недоумение: отчего это дедушка и мать никогда не видались? Когда дед отвозил его в Корт-Лодж, он не выходил из кареты; когда старик изредка посещал церковь, Седрик один подходил к матери, говорил с нею на паперти или провожал ее до дома. И вместе с тем каждый день из замка в Корт-Лодж посылали фрукты или цветы. Больше всего мальчика тронул со стороны деда один поступок. Неделю спустя после того, как миссис Эррол впервые пришла в церковь пешком и возвратилась домой одна, Седрик собирался навестить мать. Он вышел на крыльцо и вместо большой кареты увидел маленькую коляску, запряженную прекрасной гнедой лошадью.
— Это подарок для твоей матери, — отрывисто проговорил граф. — Ей нельзя ходить пешком по всей окрестности, ей нужен экипаж. Конюх, который теперь правит, останется в Корт-Лодже, чтобы смотреть за лошадью. Помни, что это подарок от тебя.
