Некоторую сумбурность Юлиного монолога Глеб отнес на счет девичьего смущения и застенчивости, и это еще выше поднимало Юлию в его глазах. Согласитесь, смущающаяся и застенчивая девушка (это в наше-то модерновое время!) дорогого стоит! Глеб вдруг ощутил необыкновенное сердечное волнение, словно его то возносило под облака, то опускало на дно морское. «Вот в таком состоянии охваченные любовным безумием мужики и начинают говорить стихами», — промелькнуло у него в голове.
И точно, живи он в восемнадцатом веке, наверняка бы выдал что-нибудь вроде: «Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды…» Тем более что охрана Никандровых вкупе с прочей челядью вполне тянули на приличных размеров орду, разве что не киргиз-кайсацкую. А когда дева красоты и скромности возвела его в сан рыцаря, пановская голова совсем пошла кругом и над ней окончательно сомкнулись бурные волны, не совсем морские, но зато амурские. Только пузыри пошли по поверхности… Само собой, имеется в виду не дальневосточная река, чьи волны источают запах китайского фенола, а волны романтического сиреневого тумана, напускаемого богом возвышенной любви на заболевших нежной страстью индивидуумов. Амур полноправно царил в душе Глеба и, подобно модному блатному архитектору, беспрепятственно возводил там прекрасные воздушные замки. Меж этих великолепных сооружений, с любимой женой, нежно прижимающейся щекой к его плечу, он идет по усыпанной желтым песочком дорожке, среди цветов и душистых трав, и везет детскую коляску с двумя очаровательными крошками… Нет, крошки, мальчик и девочка, уже подросли и держатся ручонками за папины брюки и мамину юбку, а в коляске гулькает еще одна голубоглазая девчурка, ужасно похожая на маму, или мальчуган, тоже голубоглазый… А бог плотской, приземленной любви Эрот притулился где-то в самом темном углу его души и завистливо смотрит на триумф своего божественного конкурента.
В общем, пока Юлия превозносила благородного героя, своим примером реабилитировавшего мужское племя, а Амур, совместив воздушную архитектуру с вокалом, торжественной эпиталамой взывал к небесному коллеге: «О, Гименей! Бог Гименей!» — а бог законного брака Гименей исполнял соло на трубе марш Мендельсона, в задуренной любовью голове Глеба промелькнули все романтические иллюзии, какие только может напридумывать себе инфицированный нежной страстью молодой человек. Все бредовые мечты, в том числе опасные для психического здоровья самого мечтателя, побывали тут. «Пусть, пусть будет даже белая фата, — в стиле караоке прошептал про себя временно помешанный антропос. — Я на все согласен».
Прекрасные опасные мечтания Пана прервала Юлия, протянув мечтателю плотный конверт, который вынула из-под подушки. Глеб машинально принял это непочтовое отправление и сразу нащупал внутри пачку чего-то, предположительно бумажного. И тут сознание его странным образом расщепилось. Разумом он понимал, что получил законвертированную бяку, никоим образом не совместимую с прекраснодамско-рыцарскими отношениями. А сердце по инерции продолжало одурманивать его любовным бредом… Мол, Юлия тоже питает к нему нежные чувства и выразила их в любовном послании, возможно, даже в стихотворной форме. Судя по толщине бумажной пачки в конверте, там была целая любовная поэма, где вместо точек только строчки и все на букву «л». Глеб вскрыл конверт и убедился, что разум, как всегда, оказался прав.
Из конверта выглядывала толстая пачка долларов. Гименей завершил торжественную трубную мелодию жалобным писклявым пуканьем, и оба бога испарились с возвышенно-любовной эстрады без следа, как поп-звезды, не поладившие с начальством телеканала. Только приземленный Эрот усидел в своем темном углу и не без ехидного торжества провещал оттуда: «Я же говорил! Я же предупреждал!» Воздушные замки в душе Панова обрушились со страшным грохотом, как небоскребы, построенные гастарбайтерами, и последний миг придавленных обломками романтических иллюзий озарило роковое откровение: «Бой-френдам прекрасные девушки не суют подачки в конвертах, а любимым женихам — тем более!» Профессиональная выдержка не подвела и помогла Пану сохранить на губах умильно-благостную улыбку, но женская интуиция все же подсказала Юлии, что происходит что-то не то. Она истолковала это «не то» в соответствии с действительностью и извиняющимся тоном объяснила Глебу, что большей суммой она в настоящее время, к сожалению, не располагает. Вот когда прилетит папа…
Несостоявшийся кандидат в бой-френды и женихи все с той же приятной улыбкой снял со своих коленей мурлыкающего Брута, посадил его на атласное одеяло вблизи Юлиной талии и туда же, в район Брутова хвоста, положил конверт с деньгами.
— Я в детстве очень любил сказки про рыцарей. В этих сказках прекрасные дамы одаривали рыцарей только своей признательностью. Я на рыцарское звание не претендую, но свои детские воспоминания хочу сохранить в первозданном виде. Вы меня поблагодарили за мою незначительную услугу, и этого более чем достаточно, — Глеб улыбнулся еще шире и по возможности искренней. — Надеюсь вскоре увидеть вас уже абсолютно здоровой и такой же энергичной, жизнерадостной и современной девушкой, как при нашей первой встрече… «С макаронами на голове и клипсой в носу», — последнее пожелание Пан, естественно, не озвучил.
В это время за спиной Панова послышался звук открывающейся двери. Он обернулся и увидел на пороге комнаты яркую брюнетку лет двадцати с небольшим и узнал в ней горничную Лиду, с которой ранее смог познакомиться лишь «орально», когда она громогласно отшила свою хозяйку, навязывавшую ей Усладу и Руслану, и визуально, но только издали. А увидеть ее вблизи ему довелось лишь сейчас. «Эффектная девица, о такой никто не скажет: “Пройдешь — и не заметишь”», — мысленно прокомментировал Глеб выдающиеся во всех смыслах прелести пикантной особы.
Небрежно постучав в уже открытую дверь, брюнетка переступила порог комнаты и сделала несколько шагов, направляясь к вычурному то ли шкафу, то ли комоду красного дерева в стиле Людовика — надцатого с инкрустацией из самоцветов тоже старофранцузского происхождения, но была остановлена хозяйкой бесценного комода:
— Лида, ты же видишь, я разговариваю с человеком. Неужели трудно подождать несколько минут за дверью? Обязательно нужно мне мешать?
— Вы же сами велели найти ветровку, — дерзко возразила строптивая брюнетка, явно не собираясь отправляться за дверь, и при этом посмотрела на Панова. — Наверное, ее засунули в этот шкаф, — и она указала пальцем на старофранцузский раритет.
— Тут ветровки нет. Я просила тебя поискать ее в гардеробной. И между прочим, два часа назад! Неужели двух часов тебе не хватило, чтобы выполнить мою просьбу?
— В этой свалке ничего не найдешь и за четыре часа! — продолжала дерзить горничная.
Бледные щеки болящей Юлии покрылись легким румянцем:
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Какая свалка?
— Вот точно такая же! — смелая Лида подошла к старофранцузскому шкафу и распахнула самоцвето-инкрустированные дверцы. Из внутренностей аристократической мебелины вывалилась беспорядочная куча предметов женского интимного туалета.
Щеки Юлии расцвели кумачом:
— Я тысячу раз просила тебя навести здесь порядок!
— Да я тысячу раз порядок наводила — на следующий день опять та же мешанина!
— Потому что ты каждый раз все раскладываешь по-разному. Чтобы что-то найти, приходится все переворачивать вверх дном! Ты никак не можешь понять: каждая вещь должна лежать на своем, раз и навсегда отведенном для нее месте. Хотя бы брала пример с Оксаны, она все делает аккуратно.
— Ах, мне брать пример с Оксаны?! — взъерепенилась Лида. — Ладно. Тогда я тоже буду бить Усладу и Руслану мокрой тряпкой по мордам, когда они нагадят на ковер в зале. А ваши милые собачки делают это постоянно! Не зря бедняга Дэн и покойный дорогой мой… наш Никитусик называли их Уся-Руся!
— Что?! Как?! Мокрой тряпкой?! Усладу и Руслану?! — разгневанная Юлия всплеснула руками, захлебываясь в бурлящем эмоциональном потоке боли и возмущения.
Но тут в комнату вбежала Оксана, явно подслушивавшая за дверью, и набросилась на Лиду:
— Ты все врешь! Я не била Усладу и Руслану мокрой тряпкой! Я просто вытирала им мордочки, потому что ты ткнула собачек носами в их это самое! — и несправедливо обиженная Оксана разрыдалась.
Тут начался настоящий бедлам: Юлия кричала, Услада и Руслана тявкали, Брут шипел, Оксана рыдала, а Лида, пытаясь перекричать хозяйку, опровергала Оксанины обвинения и одновременно обличала разрюмившуюся коллегу в нанесении собачкам тяжкого морального вреда посредством мокрой тряпки. Только подоспевшие медики не позволили бедламу плавно перерасти в бои без правил. Они выгнали из спальни и Лиду с Оксаной, и Глеба, а сами остались успокаивать, утешать и врачевать потрясенную внезапно открывшейся неприглядной правдой больную.
