«Как Улисс, отверг я обольщенья…»
Как Улисс, отверг я обольщеньяЗапада обманчивых Цирцей.Всё ясней мне было превращеньеБедных спутников моих в свиней.
1938
«Двадцать лет по лестницам чужим…»
Двадцать лет по лестницам чужим,Двадцать лет окольными путямиК цели неизвестной мы спешим.Наш народ давно уже не с нами.
Он велик, могуч и молчалив.Хоть бы проклял нас, но нам ответил.Мы забыли шум родимых нив.Всуе трижды прокричал нам петел.
Отреклись мы от родных глубинИ прервали связь святую сердца.Дожили до роковых сединС кличкой иностранца, иноверца.
Чем отверженности смыть печать,На какую смерть идти и муку,Чтобы сердцем снова ощущатьКруговую верную поруку?
1938
СТАРЫЙ ЭМИГРАНТ
Когда-нибудь, чрез пять иль десять лет,Быть может, через двадцать – ты вернешьсяВ тот небывалый, невозможный свет:Ты от него вовек не отречешься.
Увидишь родину. Но как понятьТо, что от первых лет тебя пленило?Ты иначе уже привык дышать,Тебе давно чужое небо мило.
Согбенный и восторженный старикВ заморском платье странного покроя,Прошедшего торжественный двойник –О, как ты встретишь племя молодое,
Привыкшее размеренней дышатьИ чуждое твоим любимым бредам,Стремящееся мир пересоздать,Ведущее к светилам и победам?
Подслушаешь с надеждой и тоскойПорыв, задор в кипучей юной песне.И побредешь, качая головой,Сокрыв в груди – всё глубже, всё безвестней –
Безумные, бесцельные мечты.Минуя улицы и площади столицы,За городской чертой увидишь ты,Где тают в далях призраки и лица,
Просторы древние. И где-нибудь в тиши,Где тракторы еще не прогремели,У позабытой дедовской межиТы остановишься, достигнув цели.
И ты поймешь: земной окончен путь.Вот ты пришел в назначенную пору,Чтоб душу сбереженную вернутьБескрайнему родимому простору.
1938
«Всем в родимом краю незнакомый…»
Всем в родимом краю незнакомый,После стольких дорог и чужбинБуду, странник, сидеть на соломе,Блудный родины сын.Верно, кто-нибудь мне улыбнется,Смысл пойму мной утраченных слов.Тихой родины ветер коснетсяПоседевших висков.И в ответ этой ласке, ликуя,И сильнее земного концаПеснь польется, волнуя, связуяТайной силой сердца.
1940
К МУЗЕ
Твои слова размеренны и скупы.В них тлеет пламя прежнего огня.Ты словно с болью разжимаешь губыИ редко посещаешь ты меня.
Ни нежности, ни слез, ни упованьяНе вызовешь, – а всё бы ты могла.Твоих очей, где неземное знанье,Пророческая не туманит мгла.
Но силою от счастья отреченьяИ жертвуя мгновенной красотой,Ты обещаешь горькие прозреньяИ новою смущаешь высотой.
1941
БАЛЛАДА О ПЯТИ ПОВЕШЕННЫХ
Огромное небо наполнилось ветром восточным.И августа дрему нарушил крылатый пришлец.И было всё странно в то утро и зыбко, неточно –Порывистей волны Дуная и резче биенье сердец.Степей черноморских дыша раскаленною силой,Пять трупов повешенных ветер в лазури качал.И небо казалось огромною братской могилой.Но, гнев затаивши в груди, я стоял и молчал.Кто были они, молодые, за дело святоеОтдавшие жизнь, завершившие краткий свой путь?Не знаю. Но, верно, славянское имя простоеНаполнит волненьем потомков стесненную грудь.И там, где сливаются югославянские реки,Свой путь направляя к великой советской стране,На перекрестке эпох они опочили навеки,Но тень их висит надо мною, но голос их слышен во мне.И, глядя спокойным и судящим взором поэта,Сдержав возмущенье в груди и отчаянья стон,Свидетелем стал для еще не рожденного света.И живы во мне мертвецы, чтоб ожить для грядущих времен.И видел над площадью рабской, где гнется покорная шея,Где сердце оковано страхом и торжествует тевтон:Грядущие ветры с востока несут, пламенея,Полотнища алых и непобедимых знамен.
Белград, август 1941
«За узкою тюремною решеткой…»
За узкою тюремною решеткойРождается неясная заря,Неверный свет седой земле даряС улыбкою стыдливою и кроткой.
Еще один осенний вялый день,Подхлестанный надеждою и страхом,Рассыпется пустозвенящим прахом,И новая падет на землю тень.
И Баницы задремлет каземат.– Что завтра, друг, – расстрел, освобожденье?А где-то там леса гудят, шумят,И в гуле том – борьба, свобода, мщенье…
1941. Концлагерь «Баница». Белград
БАЛЛАДА О ДОМЕ
Ты видел ли тот мертвый дом?Скажи, в какой стране?Не всё ль равно, и пусть на сломОн обречен – во мнеОн отразился, чтоб потомСтолетия стоятьИ тесным памяти кольцомСердца людей сжимать.
Висел лохмотьями бетон,Ободранный скелетЧуть прикрывая. Сотни тоннСмесили мрак и свет.Там провалился потолок,Там грузно пол осел.Повеял легкий ветерокВ подвале сколько тел?
Как будто запах туберозИсходит из щелей.– Молчи. Напрасен твой вопрос.Тот запах всё сильней.Смотри наверх – на лоскутыС цветочками обой,На небывалые кустыНад скрюченной трубой,
Там застеклили небесаЛазурью пропасть рам:Сияет древняя красаИ слышен птичий гам.Не вспоминай. И в день-деньской,Спасая свой паек,Уйди скорее с головой.Тебе и невдомек,Как там живой жилец могил,Когда пронесся шквал,До пояса закопан был,Пять суток умирал,Пока стеклом тот человекНа кисти вены не пресек,Чтоб на сознанье снизошлаСпасительная мгла.
– К чему вопить и проклинать!Настанет тишь да гладь.И будут много, много губ,Победу празднуя опять,Трубить в миллионы труб.Должны мы есть и пить, любить,Трудиться, веровать и жить…Не надо траурных венцов.Оставим мертвым хоронитьНенужных мертвецов.Забудем плач, стенанья, вой, –Живым понятен лишь живой.Но он – Европы мертвый сын,Из тысячи руинВосстанет призрак роковой,Безвестный гражданин.Безумен, полупогребен,Поднимет руку он,И хлынет кровь, и потечетНад арками побед.И будет праздник ваш смущен,И в ликованьях слышен стонНеутоленных лет.
1941, Белград
«Кто не сидел в подвалах, не дрожал…»
Кто не сидел в подвалах, не дрожал,Прижавшися к дверной неверной створке,Кто не мечтал впотьмах о черствой корке,Не ощутил уколов сотен жалВ своем усталом сердце, кто не ждалПогибели от торжества лазури,От случая, судьбы иль просто дуриНезримых сил, и кто не проклиналИ день, и час, и жизни гнет бетонный,Когда обвалы заглушали стоныИ кровь мешалась с гарью и песком, –Еще не сын Европы обновленной:В его душе, еще не потрясенной,Не прозвучал богов урочный гром.
1941
«Над победителем и побежденным…»
Над победителем и побежденнымЗажжется та же алая звезда,И канут в бездну быстрые года,И мир предстанет снова обновленным,Умолкнут звуки боевых фанфар,И в обмороки превратятся взрывы.И там, где дикий бушевал пожар,Пройдут стада и всколосятся нивы.И только стих суровый сохранитПроклятья и стенанья той эпохи,Когда в сердцах взорвался динамитИ жизнь распалась на сухие крохи.
1941
НА 1943 ГОД
