Обрывки и куски воспоминаний сложились в цельную картину их приезда сюда. Дорога показалась слишком долгой, потому что единственным его желанием было остаться наедине с женой. Потом они очутились в этом разваливающемся доме, и Эллиот пришел в себя только когда его нож оказался у горла Хэмиша, и сквозь тьму до него донесся голос Джулианы.
Сознание вернуло ему еще один фрагмент – ощущение блаженства от тепла Джулианы, от ее прикосновений, от аромата, свойственного только ей. Затем миг, когда он погрузился в нее, и все! Больше он ничего не помнил.
Тьма забрала у него даже это. Она хотела забрать у него Джулиану, забрать мир и спокойствие, которого он достиг.
«Нет! Не позволю!»
Эллиот погрузился в ванну, и вода приняла его тело со шрамами на спине. Махиндар держался в стороне и не пытался помыть его или еще каким-нибудь образом помочь. Эллиот намылился сам, при этом выплеснув много воды на пол, потом поборол нетерпение, вытянулся на спине и позволил Махиндару побрить его. Не обращая внимания на недовольство индийца, сам досуха вытерся и оделся.
Когда он сошел вниз, Хэмиш с шумом носился по холлу. Эллиот все никак не мог решить, чем мальчишка занят. Еще он заметил огромную выбоину в потолке из резного камня всего лишь в нескольких дюймах от того места, где крепилась люстра.
Он проследовал в утреннюю гостиную и обнаружил там трех леди с чайными чашками в руках. Где-то в глубине дома часы отзвонили три раза. Эйнсли улыбнулась ему, а Рона, его чопорная невестка, бросила благосклонный взгляд.
Джулиана посмотрела на него поверх чашки, потом поставила ее на стол. Глаза ее были полны беспокойства.
Он что, настолько плохо выглядит? Надо было посмотреться в зеркало, но в спальне не оказалось ни одного. Кроме того, Эллиот привык избегать зеркал. Во всем, что касалось порядка в одежде, он полностью доверял Махиндару, об остальном просто не вспоминал.
– А вот и Эллиот пожаловал, – объявила Эйнсли. Голос у нее был чересчур радостным.
– Это именно я. Где же мне еще быть?
Он услышал собственное ворчание, но не мог заставить себя замолчать. Эйнсли – его сестра-сорванец – блистала в каком-то невиданном платье, настоящем произведении искусства, которое меняло цвет при каждом ее движении. Рона – дородная и величественная – была одета в темное платье. По ее разумению, такой цвет больше соответствовал ее возрасту, пятидесяти с гаком. На голове шляпка с оборочками, бантами и вуалеткой. Ему казалось, что всю свою жизнь он видел на Роне одну и ту же шляпку, что в будни, что в выходные. Такая же шляпка была на ней и во время визитов, и во время приема визитеров, и когда она отправлялась к доктору, и когда – за покупками. Если он вдруг вспоминал о Роне, первое, что возникало у него перед глазами, – ее шляпка.
Он все это оценил одним взглядом, а потом его внимание переместилось в другую часть комнаты. И единственным важным для него существом стала Джулиана.
Батистовое платье на ней было кремового цвета с тонким черным кантом по лифу, планке, воротнику и манжетам. Спереди юбки волнами спускались вниз. Высокий воротник подчеркивал изящную линию подбородка, заставляя обращать внимание на маленькую ямочку в левом уголке рта. В темно-рыжие волосы была продета кремовая лента, колечки волос свисали на лоб и завивались сзади, на шее.
Джулиана напоминала фарфоровые статуэтки, которые ему доводилось рассматривать в магазинных витринах в Европе – элегантные дамы, которые навсегда застыли в одной позе, а их фарфоровые ручки удерживают развевающиеся фарфоровые юбки.
Однако в Джулиане не было холода фарфора. От нее исходило тепло, она дышала, она жила.
Джулиана смотрела на него голубыми глазами. Такого цвета бывают васильки или небо весной. Только у женщин Шотландии встречаются такие глаза. Так что Джулиана была здесь к месту, в его доме.
– Эллиот, – сказала она, звучание ее ласкового голоса доставило ему удовольствие, – Рона приехала за кольцами.
Кольца? Эллиот посмотрел на свою левую руку с толстым золотым кольцом. И вспомнил, как надевал кольцо на палец Джулианы, давая обещание быть верным. Честным и преданным.
Как будто он мог представить себе, что дотрагивается до какой-то другой женщины!
– Я полагаю, – встряла Эйнсли, продолжая говорить преувеличенно оживленным тоном, каким говорят в комнате больного, – что ты все-таки додумался заказать собственные кольца.
Он додумался. Теперь он вспомнил, что перед тем, как пойти в церковь и дожидаться Джулиану, отправил Махиндара к их семейному ювелиру, чтобы сделать заказ. И вспомнил, как Патрик – его братец-добряк – отводит его в сторонку и кладет ему в ладонь два холодных кольца, которые не покидали пальцы Патрика и Роны со времени их женитьбы тридцать лет назад.
– Я уже позаботился, – сказал Эллиот. Он стянул кольцо с руки, подошел к Роне, положил его ей на ладонь и закрыл ей пальцы. – Спасибо.
Глаза Роны заблестели от слез, потом она опустила кольцо в маленький мешочек. Там оно тренькнуло о другое, и Эллиот увидел, что рука Джулианы тоже без кольца.
– Мы благодарны вам, – сказала Джулиана, наливая чай в четвертую чашку. – Это было великодушно.
– Все очень логично. – Рона сделала вид, что слез не было. – По-другому и быть не могло. Эллиот, что ты собираешься делать с этим ужасным домом?
А Эллиот наблюдал, как Джулиана наливает ему чай. Она твердо удерживала чайник над чашкой с блюдцем, ровная струя горячей жидкости лилась точно в чашку. Наполнив ее, она такой же уверенной рукой, не обращая внимания на солидный вес чайника, поставила его назад на поднос и достала из сахарницы изящные серебряные щипцы.
Тут она заколебалась. Любая жена должна знать, сколько кусков сахара кладет в чай ее муж. Однако Джулиане с Эллиотом не приходилось пить чай вместе. Во всяком случае, после того, как им исполнилось по четырнадцать лет.
Рона наклонилась вперед и шепнула:
– Один кусок, дорогая.
– Вообще-то я предпочитаю без сахара. – Он потянулся забрать у Джулианы чашку.
Она держала ее вместе с блюдцем так изящно, что его неуклюжие пальцы могли без опаски дотронуться до ее руки. Эллиот поступил по-другому. Он подставил ладонь под ее руку, и чашка с блюдцем перекочевали к нему.
У Джулианы приоткрылись губы, а в глазах поплыл жар. Жар такой же интенсивности заполнил и его жилы. И память вернула Эллиоту все целиком, что произошло минувшей ночью.
Ему необходимо сесть. Сесть рядом с ней. Но Джулиана устроилась на краешке узкого креслица, оставшееся тут место занимали складки платья. Имелся еще один диван, на котором можно было бы уютно расположиться, но его уже заняли Рона с Эйнсли, сидевшие бок о бок. Два стула и оттоманка завершали набор мебели, выстроившейся вокруг чайного столика. Остальная мебель была скрыта под пыльными холстами.
