– Как! – воскликнул я. – Что вы такое говорите! Где? Когда?
– Я вошла к нему… утром… Я всегда первая захожу к нему, даю микстуру, он ведь забывает пить капли… а на его лице… подушка… – И она снова залилась слезами. – А еще… еще… мое… колье…
– Да что с вашим колье?
– Его… нет… Боже мой! Колье… его украли!
На мое счастье, вскоре приехал Никодим Спиридонович, ибо я не знал, что делать с женщиной, с которой случилась истерика. Мы вместе помогли Агнессе Федотовне перейти в гостиную, усадили ее на диван, позвали горничную. Грушенька тоже ревела как белуга, но принесла нюхательной соли и воды для баронессы. Кое-как удалось успокоить Агнессу Федотовну, и она повторила то, что успела рассказать мне.
Никодим Спиридонович держался на редкость спокойно и сразу же приступил к допросу:
– Где хранилось ваше колье?
– В комнате Фридриха, – всхлипывала Агнесса Федотовна. – Эта комната далее всех, поэтому мне показалось надежным держать драгоценности у барона. Колье стоит безумных денег… Второй раз мне не заказать такую вещь! Боже, я разорена! Я нищая…
– А что, сударыня, все драгоценности похищены? – спросил он.
– Только колье… оно лежало отдельно… в ящике бюро.
– Ну, значит, вы не полностью обнищали, – вывел Никодим Спиридонович. – Сударыня, кто знал, где вы держите колье?
– Да, почитай, все знали, кто бывал у меня. Я показывала его всем, ведь мое колье неповторимо! Другого такого нет! Всем хотелось рассмотреть его ближе, подержать в руках. А когда Фридрих занемог, его навещали. Собираясь выехать, я брала колье из бюро при тех, кто сопровождал меня и был в это время у Фридриха.
– И кто же вас сопровождал?
– Да все, кто вхож в мой дом… Вон и Влас Евграфович сопровождал…
– А вчера у вас кто-нибудь был?
– Были… как обычно… разошлись за полночь.
– Простите, сударыня, а… на ночь никто не остался?
– Вы не смеете! – разгневалась она.
– Значит, не остался, – поспешил заключить Никодим Спиридонович. – А теперь, сударыня, проводите нас к барону.
Она поднялась с трудом, мы прошли анфиладу комнат и коридор, вошли к барону. Он лежал на кровати под одеялом, лицо его было накрыто большой подушкой. Я остался стоять в дверях. Признаюсь, мне такие зрелища не по нраву. Агнесса Федотовна облокотилась спиной о стену рядом со мной, она едва держалась на ногах. Тем временем Никодим Спиридонович, взявшись пятерней за подбородок, ходил взад-вперед, осматривая комнату. Осматривал долго, выдвинул по очереди ящики бюро и комода, проверил окно, только потом подошел к кровати с балдахином, оглянулся на нас и снял подушку с головы барона.
Агнесса Федотовна закрыла лицо руками и сползла по стене на пол. Позади – из коридора – взвизгнула горничная, а я кинулся к баронессе, помог ей сесть в кресло. Взгляд мой упал на посиневшее лицо барона, и я тут же отвел глаза. Барон живым-то был пренеприятным внешне, а удушенный… никаких сил недоставало смотреть на него.
Никодим Спиридонович закончил осматривать труп, вышел и посоветовал Агнессе Федотовне прилечь отдохнуть.
– Да-да, – бормотала она в слезах. – Теперь мне придется отвезти тело барона в Германию – он хотел покоиться в родной земле. Господи, его родственники будут меня корить… Зачем я взяла его с собой?! Груша, пошли за старухами, чтоб позаботились о бароне. Надеюсь, Никодим Спиридонович, вы найдете мое колье и сообщите мне? Такая вещь не может пропасть бесследно.
– Разумеется, сударыня. А когда вы намерены выехать в Германию?
– Не знаю… Как все ужасно! Закончу дела – так и отправлюсь.
Внизу Созон подал нам наши пальто, и Никодим Спиридонович шепнул ему:
– Проводи-ка нас, любезный, до экипажа.
Когда мы сели в мой экипаж, Никодим Спиридонович приказал залезть и Созону. Тот отказывался – мол, не положено с господами лакею сидеть, но пристав прикрикнул на него:
– Лезь, каналья, не то в острог упеку!
– За что-с? – заныл Созон, залезая в коляску.
– Ну-ка, отвечать мне правду! – грозно начал Никодим Спиридонович. – Кто ночевал у баронессы сегодня?
Созон воровато поглядывал то на меня, то на Никодима Спиридоновича, и вдруг лик его перекосила жалобная гримаса – он собирался разрыдаться. Я достал бумажник, вынул десять рублей и положил ему на колени. Мигом жалобная гримаса сменилась на алчную, слезы у лакея высохли, руки задрожали, когда потянулись к деньгам. Однако его опередил Никодим Спиридонович – схватил ассигнацию и поднес к круглому лицу Созона. Тот, уставившись на ассигнацию, покраснел от напряжения, находясь между тяжелым выбором, и шепотом скороговоркой выговорил:
– Вашество, не губите. Коли прознает барыня…
– Не прознает! – рявкнул Никодим Спиридонович. – Слово даю.
– Их светлость ночевали-с, князь Белозерский. Ушли-с на рассвете, барыня еще спали-с. А больше никого не было-с.
– Угу, – промычал Никодим Спиридонович, но, когда Созон пожелал взять деньги, отвел руку назад. – А скажи-ка, граф Свешников тоже ночевал у баронессы?
– Ночевали-с, – не отводил взгляда от ассигнации Созон, хотя и мучился предательством, однако деньги для него были большие, они брали верх. – Его сиятельство граф Свешников часто оставались у барыни.
– Так она одновременно спала с Белозерским и Свешниковым?
– Нет-с, как можно! Одновременно – нет-с. Только по очереди. Одну ночь – граф, вторую – князь, опосля опять граф…
– А ну-ка, признайся: кто-нибудь еще пользуется благосклонностью баронессы? Я имею в виду – ночует у нее? – разъяснил Никодим Спиридонович.
– Ну, так да, – состроил Созон кислую мину, слова предательства застревали в его горле. – Господин Сосницкий ночевал-с. Редко. Все, более у нее никого нет, вот вам крест!
На этом, он думал, допрос закончен, и снова протянул руку к ассигнации. Только Никодим Спиридонович опять не отдал, задал новый вопрос:
– Говори как на духу: с кем баронесса ездила к мастеру забирать колье?
– С его милостью бароном и с его сиятельством графом Свеш…
– Лжешь, каналья! – ухмыльнулся Никодим Спиридонович.
– Не лгу-с…
– Крестись!
– Не могу-с… – захныкал Созон, состроив преомерзительную рожу. – Барыня накажут…
– Да не узнает твоя барыня, – забавлялся Никодим Спиридонович, помахивая ассигнацией. – Правду говори! И получишь десять рублей. Ведь какие деньги, а, Созон?
– Ездили-с к мастеру баронесса и барон. Ну и я. Все.
– А граф Свешников говорил, что барон умер…
– Так это ж шутку барыня придумали-с. Хотели-с представить барона, ну, будто бы он с того света с ими говорит на спириктическом сеянсе. Всем домашним было велено говорить, будто барон умер. Мы и говорили. А барыня сделали так: однажды устроили спириктический сеянс, говорили с господином бароном, а потом он взял и вышел к гостям. Ох и напугал всех! А потом господа смеялись и пили вино, говорили, шутка получилась славная. А я б умер, ей-богу, ежели б со мной так обошлись…
– Больно много шуток… Гляди, каналья, – погрозил он пальцем Созону, – барыне ни слова! А также ни князь, ни господин Сосницкий не должны узнать о нашем разговоре.
– Да как можно-с! – всплеснул тот руками. – Нешто я враг себе!
– Пшел вон, – бросил Никодим Спиридонович, отдав ассигнацию. Созон вылетел из коляски и низко поклонился нам несколько раз. Мы отъехали. – Едемте со мной, Влас Евграфович. Что задумались?
– Несчастная Мария Павловна. Что с ней будет, когда узнает?
– Думаете, ее брат убил барона и забрал колье?
– А кто же? – вздохнул я. – Кстати, он тоже в долгах как в шелках.
– Не пойманный – не вор, – хихикнул Никодим Спиридонович. – Вот кабы с поличным поймать… Однако будьте покойны, поймаем. Послушайте, сударь, вам что же, княжна приглянулась? Так ведь не отдадут ее за вас.
– А мы поглядим! – запальчиво заявил я и вдруг осекся. Что за бредовая мысль посетила меня? И с чего Никодим Спиридонович решил, что я собираюсь жениться на Мари? Глупо. А впрочем… чем черт не шутит… когда бог спит.
– Ну, дерзайте, дерзайте, – пробасил он. – Да только на свадьбу не забудьте позвать. Ох, и люблю я погулять! Вы положительно нравитесь мне, Влас Евграфович. Хваткий вы человек.
Приехали к нему в канцелярию. Мигом забегали люди, приносили сведения. Я не вслушивался в их слова, так как занят был мыслью о княжне. А что, чем в монастырскую тюрьму ее определять, почему за меня не отдать? Лучший способ замять скандал. Я так вдохновился этой идеей, что совсем забыл о недавней цели разоблачить преступника, который был опасен и для меня.
– Влас Евграфович, едемте! – вывел меня из мечтаний Никодим Спиридонович.
По дороге к экипажу он доложил:
– Нашли извозчика, который отдал на двое суток пролетку, получив за это двадцать пять рублей. Каково? Экая щедрость! И для чего, спрашивается? Уж не в вас ли стрелять из той пролетки? А вон тот извозчик. По сведениям, пролетку брал господин, похожий на князя Белозерского.