От этих грубых хлестких слов я столбенею. Смотрю на Глеба, хлопая глазами, и не могу поверить, что действительно все это слышу.
Начальник мое молчание расценивает по-другому. Подходит вплотную, кладет руку мне на поясницу и притягивает к себе.
— Ну вот ты и задумалась. Умная моя красивая девочка. Сейчас возвращайся к себе в кабинет, а после работы поедем с тобой в ресторан. Можем дочку твою с собой взять. Она десерты любит?
Упоминание Машки выводит меня из состояния транса. Я замахиваюсь и со всей силы отвешиваю Глебу пощечину.
— Ни при каких условиях такое животное как ты не коснется моей дочери. Если не подпишешь заявление, я пойду в полицию. И если понадобится, сделаю анализ крови! Уверена, ты мне что-то подмешал.
Лицо Глеба заметно бледнеет и лишь на щеке алеет пятно от моей ладони. Мне жутко страшно. Потому что в этом момент я вдруг понимаю, насколько я одинока и беззащитна. Этот мужчина может запросто меня ударить, и меня будет некому защитить.
— Увольняйся, ненормальная, — глухо шипит он. — Заявление на ресепшене заберёшь.
Я выхожу из кабинета с гордо поднятой головой, хотя внутри меня колотит от ужаса и отчаяния. Лишь когда я остаюсь одна, то позволяю себе разререветься. Оказывается, я так устала справляться одна, без поддержки.
Со мной произошло самое страшное, что может случиться с женщиной, а мне даже выплакаться не кому. Потому что Вольский прав: меня не поймут и не поверят. Скажут, что я сама ходила на свидания и что вино в меня никто не заливал. Я даже дома погоревать как следует не смогу, потому что там Машка. Она у меня очень чуткая и все видит. Если у нее нет отца, то по-крайней мере мать должна быть сильной.
Около получаса уходит на то, чтобы собрать вещи. Понятия не имею, чем я буду платить за аренду квартиры, но оставаться здесь я не могу. Что- нибудь придумаю. Выживать я научилась. Благо у меня есть самый лучший стимул: моя дочь.
С сумкой и большим пакетом в руках иду к лифту. Слез больше нет, только в груди застрял холод. Ничего- ничего. Я со всем справлюсь. Просто нужно перетерпеть.
Не глядя, шагаю в открывшиеся двери и утыкаюсь в кого-то твердого и приятно пахнущего.
— Привет, Кать, — раздается рядом с волосами голос Сергея.
Сердце начинает гулко биться, а слезы вновь подступают к глазам. Так вышло, что в моей жизни, помимо Машки, ближе него у меня никого нет.
— Здравствуй, — я прячу покрасневшие глаза и проскальзываю вглубь кабинки. Двери съезжаются, однако Сергей остаётся стоять на месте.
— Ты куда собралась посреди рабочего дня? — он выразительно смотрит на мой пакет.
Рано или поздно он все равно узнает, что я больше не работаю у Вольского, поэтому молчать не имеет смысла.
— Я только что уволилась. Еду домой.
— Почему уволилась? — голос Сергея становится строгим и требовательным.
— Это неважно.
Мои губы начинают трястись и я отворачиваюсь. Потому что мне стыдно за свое унижение, стыдно, что я такая дура и верила… Нельзя было пить. Нужно было отказаться.
Лифт вдруг трогается, начиная спускаться вниз. Ещё до того, как я успеваю понять, что это Сергей нажал кнопку, мне на плечи ложатся его ладони и разворачивают.
— Он тебя обидел? — ореховые глаза смотрят прямо в мои. Такие родные. Такие же как раньше. — Мы сейчас сядем ко мне в машину и ты все мне расскажешь, поняла, Кать? Правду.
Глава 23
На выходе я едва не падаю, а Сергей подставляет мне свою руку. Я заливаюсь краской с головы до пяток, и встретившись с ним взглядом, замечаю, как потемнели его глаза. Трепет заряжает электричеством пространство между ними, а я обнимаю себя руками, заставляя быть чуточку собраннее и смотреть под ноги.
— Я отвезу тебя домой, — он открывает дверь своей машины и указывает глазами на пассажирское сиденье.
Мне бы отказаться, но я не в том состоянии, чтобы сказать сейчас «нет». Унижение, которое заставил испытать меня Глеб сильно выбило из колеи, а я хочу поскорее оказаться дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Почему ты решила уволиться? — Сергей задает наводящие вопросы, но мне так стыдно ему признаться в том, что совершила ошибку.
Пожимаю плечами и просто молчу. Разве он поймет меня? Посмеется или начнет осуждать, а я не в том состоянии, чтобы выдерживать какие-либо пикировки.
— Давай, заедем в кафе? Ты вся дрожишь… Катя, — он касается мой руки своей теплой ладонью, а я вздрагиваю. — Что случилось?
Я и так едва сдерживаю слезы, а ком в горле такой величины, что кажется я его никогда не проглочу. Хочется сказать ему, что Маша его дочь, что если бы он не отказался тогда от ребенка, мы бы были самой счастливой парой, но не могу ничего из себя выдавить. И глаз поднять не могу, смотрю на его руку, которая сжимает мою, а давящее чувство с левой стороны груди мешает сделать полноценный вздох.
— Мы просто не сработались, — отвечаю сдавленным голосом, и отворачиваюсь к окну. — И никуда я с тобой сейчас не поеду. Отвези меня домой.
Позволяю Сергею гладить кожу на моей ладони, пока слезы градом катятся из глаз. Через несколько мгновений мне все же удается взять себя в руки, а Сергей включает двигатель и машина трогается с парковки. Спустя пять минут он останавливает автомобиль у кафе, в котором я часто заказывала еду Глебу, когда он задерживался на работе или не успевал пообедать в ресторане.
— Это лишнее, Сергей… Я не хочу. Отвези меня, пожалуйста, домой.
— Отвезу, но чуть позднее, — произносит он тоном, не терпящим возражений, а затем выходит на улицу и открывает дверь с моей стороны.
— Я еще не завтракал даже. Составишь мне компанию?
Он смотрит на меня пронзительным взглядом, а затем протягивает свою руку. Несколько мгновений я разглядываю его лицо, а затем выхожу из машины и иду за ним в кафе. Он ведь все равно не отступится от своего. Если уж что вобьет в свою голову…
Но в этот момент я думаю о том, что общение с Глебом многому меня научило, а в частности тому, что я и впрямь больше никому не смогу доверять.
Я чувствую себя скованно и зажато, когда Сергей подзывает официанта и, сделав заказ, смотрит на меня внимательным взглядом, словно пытается прочитать мои мысли. А мне кажется, что у меня и так все написано на лице.
— Что он сделал? Домогался на рабочем месте?
Я бледнею, губы снова дрожат, а сердце стучит, как сумасшедшее в груди. Неужели так заметно, как я унижена и растоптана?
— Н… нет, — запинаюсь я и опускаю глаза. — То есть да. Но это уже неважно. Я уволилась. Мне не нужно было соглашаться с тобой никуда ехать. Я вызову такси, — поднимаюсь на ноги, стараясь не смотреть на Сергея.
Ведь он предупреждал меня о Глебе, но я не приняла его слова всерьез. Сама виновата.
— Сидеть! — строго произносит он стальным голосом. — Ты никуда не уйдешь, пока не скажешь, что случилось между вами. — Он принуждал тебя к сексу?
Я опускаю на него свой взгляд и замираю на месте. Ореховые глаза сверкают злостью, а мое желание сбежать становиться еще сильнее. Но прежде чем уйти, я все же набираю в легкие воздух и выпаливаю на одном дыхании:
— Если ты знал, что он такой бабник, зачем устраивал в эту компанию? Да, он ухаживал за мной, оказывал знаки внимания, но я все время держала его на расстоянии и говорила, что не хочу торопиться, но в Екатеринбурге ему надоело ждать. Он напоил меня, подсыпав в вино какой-то гадости, а потом взял силой. Все? Это все что ты хотел знать?
Я разворачиваюсь и быстрым шагом иду к выходу, на ходу вытаскивая из сумки телефон, чтобы вызвать такси. Неожиданно сильные руки хватают меня за талию и останавливаю почти у самой двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я же сказал, что отвезу тебя. Успокойся, Катя. Идем к столу. Мне жаль, что это случилось…
Слезы текут по щекам, нос заложен, а плечи трясутся. Я позволяю Сергею вернуть меня к столу. Он протягивает мне салфетку, я промокаю глаза, и пытаюсь взять себя в руки. Телефон в кармане его пиджака разливается звучной трелью. Сергей отвечает на звонок, пообещав кому-то что сейчас будет, а я пью маленькими глотками свой кофе и смотрю куда угодно, но только не ему в глаза.
