— Бывают моменты, Кэлхаун, когда Белая Рука ставит под сомнение твои слова. Как ты помнишь, мы договорились захватить этот форт. Ты и твои друзья должны были прибыть сюда с наступлением темноты и просить приюта на ночь. Вас оставили бы переночевать, а ночью вы должны были прикончить патруль, открыть ворота, впустить нас в форт и уничтожить спящих солдат.
Кэлхаун потянулся за бутылкой бурбона.
— Ночь была очень бурной, не было видно ни зги, ветер бушевал как сумасшедший. Мы думали...
— Буран был у вас в голове, а снег шел из этой бутылки с огненной водой. В результате двое часовых остались живы и успели предупредить солдат, и 15 моих лучших людей встретили смерть, но я готов потерять еще часть, но не ради тебя, Кэлхаун, и не ради твоего злого бурбона. Я просто буду мстить за свой народ. Армия белых людей — мои враги и они будут врагами, пока живет Белая Рука. Если они узнают, что нападение совершили пайуты, они не успокоятся, пока не будет убит последний пайут. Я считаю, что это слишком большая цена, Кэлхаун!
— А если не останется ни одного белого, который мог бы рассказать о случившемся? — Кэлхаун помолчал и многозначительно добавил:
— Вознаграждение превысит цену риска!
* * *
Уже пятнадцать минут поезд полз вверх к ущелью Палача. Марика стояла у окна в офицерском купе и смотрела в окно, не замечая присутствия за спиной шести человек. Она видела оставшийся позади изгиб железнодорожного полотна на протяжении двух миль спускающегося по окаймленной хвойными лесами белой долине до самого моста, который издали походил на паутину.
Клэрмонту было не до природных красот. У него на уме вертелись более важные дела.
— Ну как, шериф? — спросил он. — Что-нибудь прояснилось?
— Нет, сэр. Никто ничего не знает, никто ничего не видел. Можно считать, что не прояснилось!
— Я не согласен с вами! — резким тоном произнес Дикин. — Ведь даже самая малость может помочь следствию. Например, я был связан.
Следовательно, убийца не я. Значит, под подозрением остаются лишь восемьдесят человек...
Внезапно раздавшийся громкий лязг прервал его слова.
— О, боже! Что это еще? — вскочил Клэрмонт с кресла.
Марика с ужасом воскликнула:
— О, мой бог! Только не это! Только не это!
На лицах всех шестерых отразилось замешательство, потрясение и ужас, вызванные отчаянным воплем Марики.
Последние три вагона — два с солдатами и тормозной оторвались от состава и стремительно катились в обратном направлении по длинному крутому склону ущелья Палача. Быстро увеличивающееся пространство между оторвавшимися вагонами и последним вагоном с лошадьми, показывало, с какой скоростью неслись вниз по склону оторвавшиеся вагоны.
Солдат, находившихся в этих вагонах охватил переполох, выражавшийся в самой разнообразной реакции — от волнения до паники. Большинство из них металось без всякой цели. Они походили на безумцев. Но четверо солдат, подчиняясь приказу сержанта Белью старались изо всех сил открыть боковые двери, но те не открывались.
Перекрывая шум голосов, один из солдат в панике закричал:
— Какой ужас! Двери заперты снаружи!
А в офицерском купе шестеро мужчин и девушка, будто завороженные, с ужасом смотрели вслед уносившимся вагонам, не в силах помочь погибающим людям. Наконец, вагоны достигли того места, где начинался изгиб. Их скорость неуклонно возрастала и вагоны раскачивались все больше и больше еще мгновение и колеса оторвутся от рельсов.
— Дэвлин! Тормозной! — закричал Клэрмонт. — Почему он бездействует?
Спотыкаясь и падая, он побежал на заднюю площадку, в то время как солдаты почти все столпились у окон, охваченные ужасом и растущим предчувствием неизбежной гибели.
Белью добрался до двери и дернул за ручку. Тщетно! Эта дверь тоже оказалась закрытой. Он выхватил кольт и выстрелил поверх замка с обеих сторон. Он сделал четыре выстрела, не замечая, что две пули рикошетом отскочили от двери и зловеще просвистели через весь вагон. Но то, что угрожало им сейчас, было намного страшнее пуль. После четвертого выстрела дверь наконец поддалась под его отчаянным натиском.
Белью выскочил на заднюю площадку и обеими руками вцепился в поручни, отбросив револьвер. Он шел на смертельный риск, но выбора не было. Он сумел перепрыгнуть на переднюю площадку тормозного вагона, ухватился за поручни и поймал дверную ручку. Он дергал ее, нажимал и крутил со всей силой отчаяния и ужаса, но и эта дверь была заперта. Тогда он прижался лицом к стеклу боковой створки двери и заглянул внутрь. В тот же миг глаза его расширились от ужаса, а лицо превратилось в маску полного отчаяния, как бывает у людей, когда ужасная истина открывается слишком поздно.
Большое тормозное колесо оставалось без присмотра. Рука Дэвлина сжимала Библию, которая валялась на полу. Сам Дэвлин тоже лежал на полу на животе рядом со своей самодельной постелью, а между лопатками у него торчала рукоятка ножа.
Семеро людей в офицерском купе следили за происходящим не произнося ни слова. Подобно Белью они тоже поняли неизбежность гибели людей.
Оторвавшиеся вагоны удалились уже на две мили, но все еще каким-то чудом держались на рельсах, приближаясь к последнему повороту, ведущему на мост.
Марика непроизвольно отпрянула от окна и закрыла лицо руками, когда произошел последний акт драмы: вагоны не одолев этого поворота сорвались с рельс, накренились и взлетели над бездной. В воздухе они словно нехотя перевернулись, а потом все три, все еще сцепленные вместе, одновременно ударились о противоположную отвесную скалу. Раздался оглушительный шум.
Без сомнения, для каждого, кто был в этих вагонах, смерть наступила мгновенно. Сплющенные и разорванные остатки вагонов медленно рухнули в невидимую бездну.
Оставшиеся в живых одиннадцать человек из всех, кто ехал в этом поезде, собрались у второго вагона с лошадьми, который стоял теперь последним вагоном. Многие до сих пор не могли унять дрожь. Они внимательно осмотрели сцепление. Из четырех массивных болтов, три, хотя и расшатанные, были на месте. Клэрмонт невозмутимо посмотрел на них и недоверчиво спросил:
— Но как, как это могло случиться? Взгляните на размер этих болтов!
О'Брайен печально заявил:
— Мне совсем не хочется спускаться в это ущелье и обследовать все на месте. Все равно это без толку — все разбито в щепки. Но мне бы хотелось посмотреть, в каком состоянии было дерево в том месте, где крепились эти болты.
— Но почему доска должна была расколоться, Банлон? — возмутился Клэрмонт. — Вы — машинист, и вы единственный железнодорожник, оставшийся в живых...
— Клянусь богом, понятия не имею! Может, дерево было гнилым. А этот подъем, действительно самый крутой в этих горах... Но все это лишь догадки и предположения. Я не могу понять, почему ничего не предпринял Дэвлин?
