насос — река со всхлипами потянулась в трубу. Вода залила канавы, вдоль которых медленно пополз трактор, неся над сверкающими обмытыми гусеницами косматые дождевые крылья. Бабушки радостно смотрели, как на глазах зеленеет их морковка, скисшая было после обработки ядами.
— Смотри не зевай теперь! — строго сказал Бабкин Санычу и поспешил к себе. В сторожке он записал в своем графике «полив» и поставил число. График был длинный, клеточек в нем много, и заполнен он только в верхней, малой своей половине, внизу же — белая пустота.
СБОРЩИК
Возле хранилища остановилась грузовая машина, и на землю весело посыпались заводские. Шефы привезли с собой доски, гвозди, пилы — им сегодня ремонтировать сгнившие лари в хранилище.
— Бабкин! — приветствовали они звеньевого. — Здорово!
— Здравствуйте, — степенно отвечал Бабкин, с удовольствием рассматривая знакомых парней. Вдруг он насупился — в сторонке лениво стоял механик.
Бабкин посмотрел направо, посмотрел налево и с облегчением вздохнул: Татьяны тут не было. Работали только шефы. Они сколотили ко́злы, положили на них бревна, завизжали пилами. Хорошо запахло сосной.
Миша посматривал с высокого шассика, собираясь уже отъехать, как вдруг заметил неладное: несколько девчат, отойдя в сторонку, начали резать хлеб да колбасу, а парни за углом загремели мелочью. Бабкин вздохнул: и такие «шефы» приезжают иногда в совхоз.
Механик, подойдя к дыре хранилища, тихо позвал:
— Эй, сопливенький, ты где?
— Да я здесь… сейчас я… — раздался из подземелья знакомый голос, а следом за ним выбрался и сам Павлуня, грязный и неуклюжий.
— Пашка! — охнул Бабкин, скатываясь с шассика. — Опять дразнятся? А у нас тебя Алексеичем звали!
Механик начал совать в карман Павлуни собранную с троих мелочь.
— Ты давай потихоньку к магазину, чтобы только наши не заметили, а то скандал! — втолковывал он, но тут вмешался Бабкин и сказал механику:
— Убери свои медяки! И отойди от нас!
— Испугался! — хмыкнул золотоволосый красавец, но от братьев все-таки отошел. Нехотя ухватился за пилу.
— Эх, ты! — с насмешкой сказал ему напарник. — Пилить не умеешь, а — «я, я, механик! Все могу!»
— Подумаешь, работнички, столяры и плотнички! — гоготнул механик и отправился в тень.
Бабкин стоял перед Павлуней. Братец переминался с ноги на ногу, не поднимал глаз.
— Ну, как ты там? — участливо спросил Бабкин.
Павлуня слегка затеплился:
— Я на сборке… — Он искоса посматривал на ровные всходы морковки, на крылатый дождевой трактор, прятал за спину вымазанные прелой капустой руки: — Не веришь… Правда, я сборщик. — Вдруг он усмехнулся и, распуская губы, протянул: — У нас на участке такие де-евочки!
Бабкин широко раскрыл монгольские глаза под русскими рыжими бровями.
— Девочки, говоришь? — И рассердился, топнул ногой. — Марш к людям! Нечего тут!
— Да я чего, я иду, — отвечал Павлуня, становясь прежним испуганным братцем.
Бабкин посмотрел на него и пошел в контору.
В кабинете директора было жарко, хоть все окна нараспашку и вентилятор крутился под потолком. Когда Бабкин появился на пороге в пиджачишке, наброшенном на майку, с соломенной шляпой в руках, на него не обратили внимания. Люди, среди которых было много незнакомых, негромко разговаривали, курили, часто поминая Климовку. Ефим Борисович в сторонке беседовал с невысоким лысым человеком. Этого Бабкин знал: заводской представитель частый гость в совхозе. А возле окна — это, кажется, сам начальник всей районной мелиорации.
— Значит, решено: трубы ведем через Климовку? — спросил он директора, и Бабкин понял, что судьба деревеньки решена бесповоротно.
— А как же Трофим? — спросил кто-то. — Не отдаст он Климовку — вырос в ней.
— Все мы на одной земле выросли! — рассердился Громов. — На советской!
Тут директор заметил Бабкина и спросил, что случилось.
— Я насчет Пашки… — неторопливо начал было Бабкин, но Ефим Борисович перебил его:
— Слушай, может попозже зайдешь, а?
Звеньевой пожал плечами:
— Можно и попозже. Только за это время Пашку напоят, пожалуй.
— Кто?
— Заводские, — вздохнул Бабкин, и лысый представитель сумрачно обернулся к нему:
— Погоди-ка, товарищ! О чем ты? Кто этот Пашка? И кто хочет его споить?
— Есть тут один, — ответил Бабкин. — А Пашка — это мой брат. Он в завод на сборку пришел, а вы его — в хранилище и к самому лодырю приставили. А его нужно к самым хорошим людям.
— Нужно, — бормотал заводской представитель, выискивая в блокноте среди адресов и телефонов свободное местечко. — Все нужно… Как фамилия этого Пашки?
— Зачем же фамилия? — улыбнулся Бабкин. — Вон оно, хранилище, — близко, а там — Пашка. Сами спросите.
Директор и заводские переглянулись. Заводской сказал:
— Ладно, придется заехать. До свидания, товарищ!
Бабкин вернулся на поле и оглядел свое хозяйство. Гудел дизель на понтоне, текла по трубам вода, шумел над морковкой рукотворный дождик.
У хранилища вместе со всеми, очень нехотя, работал механик. Он часто взглядывал на камень, возле которого солнечно сверкало горлышко кокнутой бутылки. Осколки блестели брильянтами, а жгучую влагу впитала пыль.
— Жалко, Гриша? — посмеивались девчонки. — Только зря бегал.
Заводской представитель тоже вместе со всеми пилил, строгал, заколачивал гвозди. Увидев Бабкина, подошел.
— Братец ваш отправлен на завод, а в остальном тоже порядок.
Бабкин посмотрел на хмурого и трезвого механика, на сверкающее горлышко и улыбнулся:
— Порядок. Спасибо вам.
Солнце садилось. Уползла с поля дождевалка, роняя янтарные капли. Бабушки приготовили на завтра рукавички — после полива полезут сорняки. Бабкин записал в своем графике: «Культивация» — и собрался было домой, но тут легко подкатила гладкая Варвара. С тележки, как обычно, выставилась сперва, словно пушка, деревянная нога Трофима, а потом выбрался и он сам — обгорелый, крепкий, насупленный. Отведя Бабкина подальше, спросил, сурово глядя:
— Знаешь?
Бабкин кивнул.
— Все! — сказал Трофим. — Конец Климовке.
«Вот беда-то!» — подумал Бабкин, которому до смерти надоела здешняя тишина и давно хотелось на волю, на широкое поле, на большой народ. Однако вслух он ничего не сказал — зачем огорчать хорошего мужика.
— Вон едет, деятель! — кивнул Трофим в сторону зеленого директорского «уазика».
— Трофим Иванович! — закричал, высовываясь из машины, директор. — Погоди, поговорить надо!
Но Трофим, бурча что-то под нос, уже влезал на свою тележку. Варвара, кося глазом, ждала. Только когда хозяин уселся, она, не дожидаясь команды, мощно понесла тележку по дороге. Засверкали новенькие подковы.
— Обиделся, старый, — сказал директор и обратился к Бабкину: — А ты? Что ты думаешь? Говори прямо, товарищ начальник!
— Все правильно, — ответил звеньевой, — хоть и жалко, а нужно.
«Молодец!» — подумал директор. Он оглядел молча Мишино поле и, не усмотрев в нем ничего плохого, сразу же простился со всеми. А Бабкина отозвал в сторонку.
— Почитай-ка! — сказал Ефим Борисович, подавая ему бумажку. На
