Бьет дикая дрожь, что не остаётся незамеченным от цепкого взгляда индейца.
Нас разделяет тлеющий небольшой костёр.
Вождь подбрасывает мелкие дровишки:
— Будет теплее.
Сдержанно киваю. Мне до боли некомфортно в его присутствии.
— Ты можешь звать меня дедушкой Вихо, не при всех конечно, я, как никак вождь,— пытается шутить старик, улыбаясь так, что вокруг глаз гармошка мелких морщин образовывается.
— Амо,— робко представляюсь я.
— Амо,— вторит мне,— дочь всеми любимой Вэноны,— Будем знакомы. Протягивает мне руку, не выпуская чёрные чётки.
Проигнорировать вежливый жест было бы неприлично, поэтому мы без какой либо тревожной несмело отвечаю на крепкое мужское рукопожатие. Но только ощутив холод чёток на ладони я обжигаюсь.
Перед глазами молниями мигает недвусмысленная картина—старик лбом бьется о землю перед многочисленными духами, чьи лица безбожно изуродованы шрамами, а руки связаны цепями. Они вьюгой кружат вокруг вождя и то ли усмехаются, то ли скалятся.
Видение рассеивается.
Вождь в недоумении приподнимает бровь.
Я быстро высвобождаю руку.
— Для чего я здесь?— решаюсь дипломатично начать. А внутри поджилки трясутся.
— Вернуть то, что принадлежит племени.
— Но я ничего у вас не брала.
— Ты , возможно и нет.
Я выжидающе смотрю, вдруг осознавая, что за маской умиротворения и превосходства вождя скрывается неуемная сила совершенно не вписывающаяся во внешний образ индейца преклонного образа.
За время скитаний я поняла, не без посторонней помощи, что корень преткновения не я, а ониксовый камень на шее.
Я по-хозяйски провожу по нему рукой. Он сразу отзывается ледяным треском. Нехороший знак.
Глаза вождя неотрывно смотрят на медальон. Сомневаюсь, что он не в курсе магической природы камня.
Я мысленно браню себя и злосчастный медальон.
Тем временем, индеец уже разливает желтую дымящуюся жидкость по глиняным пиалам.
— Чай из душицы и зверобоя, на случай важных переговоров,— Юнин рецепт,— заговорщически подмигивает мне.
Я деланно отпиваю, не забывая похвалить ароматное варево и перехожу сразу к делу, по большей части потому что ни минуты дольше не хочу находиться в этом племени:
— Дедушка Вихо, расскажите, пожалуйста, все по-порядку. У кого не спрашиваю почему меня насильно привели,— обиженно свожу брови, добавляю несмело,— обращались грубо и перепугали до смерти.
Индеец искренне удивляется. Пытается что- то сказать, но я не даю ему этой возможности. Уверенно продолжаю, вытаскивая единственный козырь в рукаве:
— Если бы я знала, что у меня есть ваша вещь, я бы непременно вернула.
Глава 23
Индеец удобно развалившись в кресле медленно покуривает самодельную сигару. Клубы дыма кружат душным хороводом.
Уже минут пять он не сводит с меня непроницаемых глаз, их сложно разобрать через серую пелену. Но ему эта завеса не мешает, он сосредоточенно изучает мое лицо, кажется ни одна ресничка не ускользнёт от его пристального взгляда.
На секунду картинка перед моими глазами мигает чередуя странные изображения—то, напротив меня умиротворённо сидит вождь, то молодой зеленоглазый мужчина, пышущий яростью и буквально готовый накинуться меня.
Два лика сливаются в один.
Вождь улыбается.
Он совсем не кажется опасным.
Возможно, старость сгладила злость и агрессию былых лет, а может быть воображение просто играет со мной?
— Как же ты похожа на свою мать,— индеец задумчиво обрывает мои мысли хриплым голосом. Улыбка так и не сходит с его лица.
Мне странно, что он совсем не упоминает о бабушке. Ни единого слова, даже плохого. Будто ее никогда и не было.
— Я слышала ее очень любили....
Вождь кивает в согласии.
— Она была почти идеальным творением тринадцати мирозданий.
— Почти идеальным?
— У всех у нас есть маленькие грехи, обычно они остаются в секрете...— справедливо замечает вождь.
Согласна. Мне ли не знать о секретах? Они фактически и заманили меня в эту ловушку.
Я пытаюсь подобрать правильные слова дабы не разрушить создавшуюся доверительную атмосферу.
Но нетерпеливость оказывается сильнее меня.
Когда Тишина душным паром сжимает в своих объятиях вигвам, я выпаливаю:
— Я хочу уйти. Отпустите меня.
Вождь с любопытством смотрит на меня.
— Я тебя утомил. Иди конечно,— спокойно указывает в сторону выхода.
Этот его щедрый жест моментально переключает рычаг адекватности в голове и я буквально впадаю в бешенство.
— По вашему приказу меня насильно притащили сюда, не нужно притворяться, будто я желанный гость.
Он с минуту смотрит на меня будто сам не веря своим глазам.
— Ну слава богам!— соскакивает со своего кресла и мчится ко мне,— я уж подумал, ты совсем бесхребетная.
Прыткости вождя можно позавидовать. Я не успеваю отпрянуть, как оказываюсь в его крепких объятиях от чего чувствую себя максимально неуютно.
Поэтому я лишь растерянно сижу уставившись в пустоту, в голове лишь одно заключение— они все тут точно полоумные.
Видимо наконец справившись со своими эмоциями, вождь возвращается на своё законное место.
— Ну не могла родится у Маниту такая спокойная дочь. Ты может быть не Вэнона, но дух войны в тебе должен превалировать. Боевая девчонка,— по свойски снова бьет крепким кулаком мне по плечу.
Я в ещё большем недоумении смотрю на старика, который окончательно выжил из ума.
Мысленно отказываюсь от идеи, что этот весельчак мог когда то быть агрессивным индейцем.
— Амо, ты не гость. Ты часть племени. Ты дома,— обводит руками чуть ли не вокруг своей оси,— как бы далеко мы не бежали, все пути всегда ведут домой.
— Дома насильно не держат...— тихо шепчу я.
Вождь вспыхивает будто мошка укусила его в самое сердце.
— Я правильно понимаю, что ты не хочешь оставаться в племени, которому принадлежишь,—делает акцент последнее слово,— к которому принадлежала твоя мать?
— И моя бабушка..— не выдержав поправляю его я.
— Не совсем. Твоя бабушка Мискодит никогда не принадлежала племени полностью,— вождь будто все это время ждал, когда я упомяну ее.
Набрав в легкие побольше воздуха и с видом будто в сотый раз обьясняет глупому ребёнку одно и тоже, начинает свой рассказ:
— Она была рождена чистокровной шошонкой. Когда-то два вечно воющих племени решили заключить мир. Единственный столетиями существующий способ осуществить это— бракосочетание. Все произошло быстро, сначала шошоны пришли к нам и выбрали самую красивую девушку племени, мою сестру Апони, ей тогда едва исполнилось пятнадцать лет,— делает паузу,— С тех пор, я ее больше никогда не видел...
Тяжело вздыхает.
Хватает горсть сухих веток можжевельника. Шатёр моментально заполняется опьяняющим хвойно-древесным ароматом. Вождь прикрывает глаза, смакуя запах каждой клеточкой и быстро скинув с себя грусть воспоминаний продолжает:
— В свою очередь, уже вождь одживбе выбрал невесту для нашего племени,— по мальчишески морщит брови,— упрямую Мискодит. Она была единственным ребёнком в своей семье, к тому же обручённой. Естественно, она наотрез отказалась покидать племя и даже поговаривали, хотела сбежать, во что я охотно верю,— Вихо посмеиваясь пожимает плечами.
Я тоже не могу сдержать улыбки. Это так похоже на мою упрямую бабушку.
— На этой почве чуть не началась очередная война, но у вождей было твёрдое намеренные уважить высших духов прекратив кровопролитие. Тем не менее, дружба двух племён не продлилась долго. И вот очередная война разделила уже наше родное племя пополам.
— Не понимаю.
— Одживбе ненавидели Мискодит, каждая война с шошонами численно уменьшала здоровых сильных индейцев. Гнев по отношению к шошонам распространялся и на неё. В конце концов стало понятно, что у молодой девушки был один единственный путь — долгая мучительная смерть.
Я охаю от неожиданности. Вихо переходит почти на шепот.
