— Ты высокая. Для человека.
Кровь такая… мешаная.
Мама была выше папы на полторы головы. Он носил ботинки на толстой подошве, а она никогда не делала высоких причесок. Наверное, над ними смеялись, даже скорее всего смеялись, но мне эта их разница казалась чем-то естественным.
— Я сказать плохо?
— Нет.
Не его вина, что однажды началась война. И что докатилась она до побережья, до маленького городка, где соседи знали друг друга и потому двери домов никогда не закрывались. И сами эти дома были нарядными, как игрушки, особенно по весне, когда распускались гиацинты — белые, лиловые, красные и нежно-золотистые, сорта «Шампань». Потом наступало время нарциссов… тюльпанов… фрезий, роз и высоких ирисов, чьи восковые лепестки найо Барру добавляла в отбеливающие кремы, в ароматные воды и, кажется, даже в варенье.
Ей просто нравились ирисы.
В лагере она рисовала их на песке и горько плакала, когда кто-то наступал на рисунок. Найо Барру была слишком стара, чтобы выдержать долго, умерла в первый же месяц, так и не сумев поверить в реальность происходящего. А может, и к лучшему, что умерла… в первый месяц — не так страшно было.
— Завтра на рассвете уходим.
Уж лучше говорить о будущем, чем о прошлом.
И Оден, к счастью, не стал приставать с вопросами. Он развернулся и пошел по собственному следу, двигаясь куда как уверенней. Вот и молодец. Пусть тренируется.
Я себя тоже займу.
Выкину проклятые ирисы из головы… а они все не уходили и не уходили. Палисадники. Домашний виноград, который зрел долго, но, вызревая, становился сладким до невозможности. И отец срезал его целыми гроздьями, складывая в дубовые бочки.
Их мыли за неделю до сбора, и я ненавидела эту работу, вечно потом руки в занозах были.
Вино делали все, не на продажу, но принято было; в каждом дворе — свой маленький секрет, который делает вино особым. И я еще помню терпкую сладость муската, цвет его янтарный, золотой…
…убей его, и станет легче.
Лес знал, когда вступить в беседу. Но он неправ: не станет. Я знаю, мне пришлось убить, пусть не пса, но… какая разница? Чужая смерть, как дурман-трава, дает лишь временное облегчение, а потом только хуже.
— Оден, не уходи далеко, — попросила я.
Он добрался до бочага и, сев на краю, трогал воду. Она же радовалась знакомству и спешила играть, подсовывая ему то листья, то пучки травы, то ряску.
И одежду его почистила: намокнув, лохмотья стали почти неподъемными. Я бросила их на ветку: до утра, если повезет, высохнут.
— Там птица. — Нырять Оден не стал. Все-таки на редкость благоразумный у меня спутник. — Прилетела. Убил.
Ворон, и крупный, тоже удача. Мясо, конечно, будет жестким и с душком… пожалуй, его имеет смысл подкоптить слегка. И часть зайца тоже. Остальное сварим.
Плохо, что соль почти закончилась и котелок один, зато, как я и предполагала, чистый. Наполнить водой, поставить на огонь, подбросить пару сухих веток и заняться орехами.
Оден, обойдя поляну по кругу, — чем дальше, тем свободнее он себя чувствовал, — вернулся к гнезду.
— Что помочь?
— Ничего.
Я не гордая, я мыслю здраво: в нынешнем состоянии он бесполезен. Хотя…
— Травы для тебя одинаково пахнут или по-разному?
Подумал и вполне уверенно ответил:
— Разные.
Тогда польза будет. Я развязала узел, в который собирала травы:
— Надо разобрать. Сможешь?
Откажется? Сочтет предложение унижающим род и кровь? Но нет, Оден осторожно разворошил зеленую гору — побеги белокрестника я благоразумно положила отдельно — и вытащил тонкий стебелек.
— Это?
— Ромашка. Хорошо успокаивает. И воспаление снимает. Вообще очень полезная трава, запах у нее резкий, характерный. Зачем тебе?
Псам не нужны травы, у них живое железо есть. У альвов — сок лозы. И только полукровкам да людям приходится использовать то, чем мир богат.
— Интересно. Много всего. Хочу знать. — Он прикусил губу, пытаясь облечь мысли в слова. — Говорить. Отвык. Слушать. Голос. Нравится.
То есть Одену уже давно не случалось разговаривать, и голос мой ему приятен.
— Это мята. — Я занялась мучными орехами. Кожуру их следовало снимать аккуратно, стараясь не повредить розовую рыхлую мякоть. — Она приятно пахнет.
Оден фыркнул и поморщился, с его точки зрения, запах мяты определенно не был приятным.
— Хороша при тошноте, например, если беременность тяжелая… — Ну это ему тоже как-то не грозит. — Еще при сердечных болях. Или когда десны гноиться начинают. Но тогда ее с дубовой корой и липой смешивать надо… Нет, это медвяник, хотя и очень похож.
— Помню. Чай. Вкусный.
Медвяник он нюхал долго, жмурился, возможно вспоминая тот самый вкусный чай.
— Ее для глаз заварю… Котовник.
Котовник Оден брезгливо, двумя пальцами откладывает в сторону, подальше от себя. Понимаю: котовник воняет куда сильнее мяты, и сомнительно, чтобы кошачья травка собаке по вкусу пришлась бы.
Закипает вода. Обдав ворона кипятком, я на несколько минут закапываю тушку в листья — пусть дойдет. Был бы теплым, и без кипятка обошлась бы. Не люблю ощипывать птицу…
…мама покупала кур в мясной лавке, что стояла на перекрестке. И я ходила с ней, училась выбирать по запаху, по виду, отличать корейку от грудинки и вырезки. Найо Лангам был неизменно любезен… он до последнего оставался любезным, даже когда явился в наш дом с зеленой повязкой на рукаве.
Ничего личного.
Предписание.
— Ты молчишь. Что?
— Ничего.
Просто воспоминания.
— Война? Была?
Была. Пришла и осталась. И все вдруг стало другим, особенно люди.
— Кто погиб? — Оден был настойчив, даже назойлив настолько, что мне захотелось его ударить. Какое ему дело, кто у меня погиб? Но я заставила себя вернуться к работе.
Ромашка, мята и подорожник. Несколько молодых побегов малины. Медвяник. Главное, не дать перекипеть. Накрыть плащом и отставить в сторонку. Пусть остынет.
— Все погибли. — Я все-таки ответила, зачем — сама не знаю. — Возможно, что все.
Я ведь не знаю, что с братом. Он остался по ту сторону гор. Погиб? Выжил? Если да, то наверняка изменился. И, быть может, меня ненавидит. Будет забавно, если он свернет мне шею, но в чем-то закономерно.
Оден больше не лез с вопросами, а я вымещала злость на вороне, представляя, что вижу… кого?
…бывших соседей, ставших вдруг врагами?
…лагерную охрану?
…женщину, что сидела на приемке и отбирала вещи? Смена белья. Чулки. Ботинки. Остальное выдадут.
…других, работавших в карантине? Они обривали головы, но не со зла, а чтобы вши не завелись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
