— Юная девушка любая юная девушка — невероятно чувствительна. Как термометр или барометр. Схватывает все, что носится в воздухе. Так и есть, я вам говорю. — Миссис Каллендер с вызовом всех оглядела; ее черные глаза блистали.
Мистер Каллендер пребывал в благодушном настроении.
— Может, и так, — снисходительно вымолвил он. — но о Шарлотте я бы не беспокоился. Да мы и вообще не знаем, приедет мсье Ройе или нет. Знаете же, у него семь пятниц на неделе. Сейчас он, вероятно, где-то на пути в Марракеш.
— Еще бы он не приехал — и тебе это известно! Ты просто не хочешь смотреть в лицо фактам. — (Иногда мистер Каллендер действительно не хотел. Если становилось очевидно, что кто-то из слуг-мусульман систематически крадет провиант из кладовки, он и пальцем не шевелил, дабы разоблачить виновного, а предпочитал выжидать, чтобы изловить его на месте преступления.) — Ты надеешься, что он почему-либо сюда не доедет. Но он доедет, этот грязный, кошмарный человек, и за столом всякий раз будет усаживаться прямо напротив твоей дочери. Хотелось бы верить, что тебе это небезразлично.
Ее супруг несколько изумленно оглядел едоков:
— Не думаю, что она станет падшей женщиной лишь потому, что он будет сидеть напротив за столом, а?
— Абдалла! Otra taza de café! — Мальчик, стоявший у камина, напряженно прислушиваясь к беседе, шагнул вперед и наполнил ее чашку. — Дурачок! — воскликнула она, отхлебнув. — Он уже остыл. — Тот понял и взял со стола чашку, чтобы унести. — Нет-нет. — вздохнула она, протянув за чашкой руку: — Déjalo, déjalo. — И без малейшей паузы: — Зловещая он личность. Вот так воздействует. Женщины такое чувствуют. Я и сама это чувствовала.
Супруг приподнял брови:
— Ага! Стало быть, вот к чему весь этот разговор. Господа! Не следует ли присматривать за моей женой, что скажете? Не кажется ли вам, что это ее не следует подпускать к мсье Ройе?
Миссис Каллендер жеманно запротестовала:
— Боб! Ты положительно несносен!
Мистер Ричмонд тут же испуганно вздернул голову:
— К мсье Ройе? О?
Клайд Браун был единственным из четверых гостей, кто следил за беседой с самого начала. Его водянисто-голубые глаза загорелись интересом:
— Кто этот мсье Ройе? Донжуан Латинского квартала?
Повисло легкое молчание. Ветер постукивал ставнем за окном столовой; снизу доносился грохот тяжелых волн о скалы.
— Донжуан? — отозвалась миссис Каллендер с тонким смешком. — Дорогой мой, вы бы его видели! Да он похож на разъяренного омара, которого только что сварили. Абсолютно омерзителен. И ему лет пятьдесят, не меньше.
— Ты ступила на опасную почву, — произнес мистер Каллендер в свою тарелку.
— Я знаю, дорогой, но ты же не досаждаешь юным девушкам, не впутываешься в истории. А он влипает в ужаснейшие истории. Ты ведь не забыл племянницу сеньоры Коэльо в прошлом году, когда он…
Мистер Каллендер отодвинул стул; скрежет ножек по плиточному полу разнесся по всей комнате.
— Может, и ужаснейшие, и может, вполне заслуживает тех неприятностей, в которые влипает, — объявил он. И быстро, нетерпеливо добавил, повернувшись к супруге: — Я все про него знаю. Чего ты от меня хочешь — чтобы я ему телеграфировал, что у нас нет мест?
Он знал, что она ответит «нет», и она ответила. В городских магазинах всегда отыскивалось такое, чего ей страстно хотелось: шелковый шарфик, перчатки или туфли, — а деньги приходили к ним только от постояльцев пансиона.
— Но я бы надеялась, что ты проявишь больше интереса к тому, что касается твоей дочери, — добавила супруга.
Мистер Бёртон, только что сообразивший, что разворачивается дискуссия, поднял голову от книги и любезно улыбнулся миссис Каллендер. Старый мистер Ричмонд сложил салфетку, протолкнул ее сквозь алюминиевое кольцо и произнес:
— Полагаю, пора возвращаться в город.
Мистер Каллендер объявил, что пойдет к себе в коттедж — у него сиеста. Вскоре за столиком у окна остался только мистер Ван Сиклен — прихлебывал кофе и рассеянно созерцал обветренный пейзаж. Человек молодой, он отпустил бороду во время войны, когда его отправили служить на какой-то далекий тихоокеанский остров; а теперь понимал, что с нею выглядит внушительнее (слишком уж он молод для археолога, говорили ему), и потому не сбривал. Миссис Каллендер поймала себя на том, что разглядывает его: интересно, будет он выглядеть лучше без этого черного убранства или нет — не так романтично, это уж точно, решила она, а может, и лицо у него хиленькое. Он обернулся, и она вздрогнула от возбуждения, но взгляд его быстро успокоил дрожь. Казалось, мысли археолога всегда витают в чем-то приятном; а циническая усмешка, трепетавшая изредка на губах, отдаляла его еще больше — лучше бы он вообще не улыбался. Дружелюбие он проявлял так — отрывался от книги и произносил: «Доброе утро. Ну как вы сегодня?» — очень твердо; а когда вы принимались ему отвечать, снова погружался в книгу. Миссис Каллендер считала такое поведение невыносимо грубым, но с другой стороны, она ни разу не встречала американца, который был бы, на ее вкус, достаточно вежлив. Все дело, скорее, в их отношении к жизни, а не в том, что они делают или не делают. Сама она родилась в Гибралтаре, отец — англичанин, мать — испанка, в школу ходила в Кенте, и хотя мистер Каллендер был американцем, себя она считала англичанкой до мозга костей. И Шарлотта станет типичной английской девушкой — здравой и простой, без этих смехотворных ужимок и безмозглых увлечений, что свойственны большинству американских девиц. Да и такой вольности ей не полагается, какую американские мамаши предоставляют своим дочерям. В миссис Каллендер плескалось довольно Средиземного моря, чтобы верить: у мальчика должна быть полная свобода, у девочки — никакой. Ветер не переставал колотить ставнем.
— Понимаю. Пытаемся избавиться от старины Ройе, — лениво протянул мистер Ван-Сиклен, покачивая головой с насмешливым осуждением. — От бедняги Ройе, который не сделал ничего плохого — ну разве что портил девушкам жизнь, то здесь, то там.
— О, я так рада! — воскликнула миссис Каллендер; сила ее чувства перепугала археолога. Он с подозрением взглянул на хозяйку:
— Рады чему?
— Рада, что вы со мной согласны насчет мсье Ройе.
— Что он старый никчемный распутник, который до самой смерти не будет ни на что годен? Конечно, согласен.
— Никакого сомнения, — подтвердила миссис Каллендер; она не поняла, что археолог ее поддразнивает.
— Но я не согласен с вами в том, что его нельзя ни к кому подпускать. Почему? Sauve qui peut,[50] я всегда говорю. Отставших черт побирает.
Она искренне вознегодовала:
— Как вы можете так говорить? Я совершенно серьезна, даже если вы шутите.
— Я тоже совершенно серьезен. В конце концов, рано или поздно образование девушки должно с чего-то начинаться.
— Мне кажется, вы говорите отвратительные вещи. Образование, скажете тоже!
Миссис Каллендер перевела взгляд в окно, на чахлые кипарисы ниже по склону, на вершине утеса. Она припоминала то, что ей довелось пережить: этого хотелось бы избежать или, по крайней мере, отложить такие переживания на потом, когда она окажется к ним готова. Ее тетка в Малаге была слишком терпима, иначе она никогда не смогла бы встретить моряка с «Хайме II», пуще того — назначить ему свидание в «Аламеде» на следующий день. И двух студентов, с которыми ездила на пикник в Антекверу, — они думали, что смогут ею воспользоваться, потому что она не испанка. «Должно быть, расслышали у меня легкий акцент», — думала миссис Каллендер. Она была уверена: вот из-за таких воспоминаний у нее теперь начались «безотрадные дни», когда кажется, будто жизнь никогда не наладится. Девушке многого стоит не знать, пока не выйдет заму ж, а именно такие вещи, похоже, ей решительно хочет навязать любой мужчина. Хотя едва она выходит замуж, все это быстро теряет значение, — вот тогда возможности обучиться чему-то сокращаются до минимума. Но так, разумеется, лучше.
Негодование на ее лице медленно сменялось тоской. Сладостные воспоминания горели в мозгу, словно костер в древесном пне: погасить невозможно, они выжигают изнутри, пока не остается ничего. Если бы у нее воспоминаний было множество, а не какая-то горстка, размышляла миссис Каллендер, она бы точно погибла.
— Сознавай вы все опасности воспитания юной девушки в таком месте, не разговаривали бы столь игриво, — устало вымолвила она. — Повсюду эти мавры, каждый день в пансион приезжают посторонние. Мы, конечно, стараемся брать хороших мавров, но вы же знаете, какие они все — на них совершенно невозможно положиться, безумны как шляпники, все до единого. Никогда нельзя сказать, что им взбредет в голову. Слава богу, мы можем себе позволить обучать Шарлотту в Англии.
— Зябко мне, — сказал мистер Ван-Сиклен и встал из-за стола, потирая руки.
