выбросила вперед руку с ключами от авто.
– Лев Иванович? – спросила она.
Гуров сразу узнал этот голос.
– Любовь Алексеевна? – в тон ей спросил он.
– Извините, пожалуйста, я задержалась.
Она нырнула в багажник, достала из него тяжелую спортивную сумку. Гуров подошел и перехватил багаж.
Вблизи Любовь Алексеевна оказалась почти такой, как он представлял: высокая, с фигурой, знакомой со спортом. И очень красивой. Черты ее лица были слегка вытянутыми, что, впрочем, нисколько ее не портило, а, наоборот, делало женщину более привлекательной. Гурову она напомнила актрису из зарубежного детективного сериала, который крутили по телевизору в конце девяностых. Главной героиней была блондинка, зарабатывающая на жизнь частным детективом, которая на протяжении многих серий пыталась поймать серийного убийцу. Он играл с ней как кошка с мышкой, даже сумел похитить ее маленького сына. За это и огреб окончательно в финале последней серии.
– Вы насчет мужа? – спросила Любовь Алексеевна, закрывая багажник.
– Да, – ответил Гуров.
– Он умер, я знаю, – спокойно произнесла женщина. – Давайте поднимемся в дом, а то я очень устала.
Они пошли к подъезду. Консьерж придержал дверь перед Любовью Алексеевной и на Гурова взглянул с осуждением. «Да пошел ты, – внезапно разозлился Гуров, оставляя за спиной неловкое чувство вины из-за попытки покурить в неположенном месте. – Будешь еще меня тут учить».
Любовь Алексеевна поблагодарила охранника и прошла к лифту. Гуров нес ее сумку, в которую, очевидно, кто-то натолкал кирпичей.
Квартира, в которую Любовь Алексеевна любезно пригласила Гурова, оказалась огромной. Чернухина сразу же описала ее планировку, будто пыталась оправдаться за то, что живет в такой роскоши.
– Пять комнат и две ванные комнаты, – обвела она рукой прихожую. – Леня оставил это мне. Даже не претендовал, как говорится. За это я ему благодарна.
– Вы официально в разводе? – спросил Гуров, наклоняясь, чтобы развязать шнурки на ботинках.
– Не успели, – ответила Любовь Алексеевна. – Хотели, но пока что не занялись этим. Не разувайтесь. Не выношу, когда гости ходят в тапочках. У меня их даже нет. Проходите в комнату, я буду через минуту.
Гуров оставил сумку возле порога и послушно зашел в комнату, размеры которой не просто впечатляли, а заставляли задуматься о том, что именно в своей жизни Гуров делает не так. Здесь мог поместиться небольшой концертный зал, в котором неплохо устроились бы пятьдесят человек, и еще осталось бы свободное место. Темно-красные стены отлично контрастировали с мебелью из массива дерева, породу которого Лев Иванович даже не стал угадывать. Огромный серо-зеленый ковер уходил краями под самые плинтуса, а самая дальняя его сторона терялась под большим окном, за которым едва просматривался широкий балкон. Гуров сел на диван, напоминающий те, которые он видел в фильмах про английских монархов. До носа донесся тонкий и крепкий кофейный аромат, и сыщик подумал, что кухня, куда отправилась хозяйка квартиры, наверняка так же огромна, как и эта комната. Видимо, поэтому он не слышит оттуда ни звука. Интересно, а остальные помещения такие же по площади?
Гуров был ошеломлен увиденным, чего с ним не случалось довольно давно. Он побывал в десятках квартир, все они были абсолютно разными, но с таким масштабом он столкнулся впервые. Не то чтобы его посетило чувство зависти – скорее, он просто не понимал, зачем семье из трех человек понадобилось столько свободного места. «Стареешь, – язвительно подумал про себя Гуров. – Осталось начать ругать молодежь, а там уже и до сбора сплетен на дворовой скамейке недалеко. С другой стороны, сразу видно, что Чернухин заколачивал огромные деньги, а зависть – чувство ой какое мерзкое. Могли ли его убрать конкуренты, позавидовав богатству, славе и в принципе тому, что он многого добился? Вполне. Почему нет? Опять же – со стороны богатство может оказаться липовым. Развод мог сделать его нищим. В предсмертной записке было упоминание о долгах… Да где же, черт побери, экспертиза почерка?»
Он глубоко задумался, перебирая в мыслях те обрывочные улики, которые пока что никак не складывались во что-то более-менее понятное и дельное. Гуров с нетерпением ждал новостей от Орлова, который пообещал поторопить экспертов. Если почерк в предсмертной записке действительно принадлежит Чернухину, значит, не нужно искать врагов, копаться в конфликтах и вскрывать тщательно скрываемые секреты жертвы. А если записку писал не Чернухин, то все равно пока что следствие топталось на месте.
Любовь Алексеевна вошла в комнату с пустыми руками. Гуров не то чтобы сильно хотел угоститься чашечкой кофе, но подспудно ожидал этого, и неспроста: запах готовящегося кофе ему не привиделся. Как только он об этом подумал, то сразу же снова учуял его. И понял, что настал момент чудесных открытий. Автоматический ароматизатор воздуха – вот что это было. Такие вовсю пашут в торговых центрах, чтобы посетители почувствовали умиротворение и охотнее оставляли деньги в магазинах.
Любовь Алексеевна села в кресло, стоявшее напротив дивана. Оно мало напоминало тот предмет мебели, к которому привыкли люди со средним достатком. Во-первых, кресло крепко стояло на изогнутых деревянных ножках и имело такие же деревянные подлокотники. Только вот последние, как сиденье и спинка, были обиты бледно-голубым шелком. Главное, что пока Любовь Алексеевна не заняла кресло, Гуров на него даже не взглянул. Оно «заиграло» только после того, как в него опустился человек.
– О смерти мужа я узнала из новостей, – заговорила Чернухина. – Это было вчера, ближе к обеду. Других источников у меня нет и быть не может. Ровно три месяца назад, в день моего рождения, Леонид решил уйти из семьи к другой женщине, и я его отпустила. Вы знаете, я из тех, чья молодость пришлась на девяностые годы прошлого столетия, а это как прививка. Значит, выживешь и после. Так вот, я – выжила.
Гурову даже не пришлось стараться, чтобы представить эту женщину во времена ее молодости. Что-то неуловимо знакомое читалось в ее скупых жестах, слышалось в интонации. Она и сейчас была красавицей, и Гуров мог только догадываться о том, как она выживала в трудные времена. Сразу и наотмашь начать расспрашивать ее о Чернухине он не хотел, поэтому рассчитывал плавно подвести разговор к интересующей теме, но Любовь Алексеевна сама предугадывала его вопросы.
– В те самые девяностые, которые наверняка застали и вы, в Москве появились модельные агентства. В одно из них я попала прямо с конкурса красоты, который устроили в институте, откуда я скоро ушла. Просто у меня родился Егор, а Леонид тогда активно занимался бизнесом. Денег в семье не хватало, родители нам не помогали, а с ребенком нужно было кому-то сидеть. Но через два года после родов стало полегче, и я вернулась в модельный бизнес. Роды на фигуре никак не отразились, а спорт я всегда любила. Посыпались контракты из-за рубежа, и я некоторое время активно моталась по заграничным показам мод. Егора всегда брала с собой. Мне очень нравилось, когда люди удивлялись, что у меня есть ребенок. В такие моменты я гордилась собой.
Окончательно вернулась в Москву в двухтысячных. Карьера мужа постепенно шла в гору. Понимаете, мы были с ним друзьями. Это очень важный аспект семейной жизни, о котором многие забывают. Посмеяться, приколоться друг над другом или, наоборот, взять за руку в сложный момент мы могли всегда. И поступали так оба, не сговариваясь. Нам завидовали. Мы были красивой парой. Сын тоже получился на зависть всем богам. У нас была дружная семья. По крайней мере, мне так казалось. Мы ни в чем не нуждались, все были при деле, работали. Любые проблемы решались на семейных советах под бокал-другой красного вина. Мы не конфликтовали, понимали друг друга с полуслова. Иногда мне хотелось в шутку стукнуть мужа, чтобы вспомнить, как это бывает, когда люди ссорятся.
