Что касается внешнего вида, то добу представляют собой особый антропологический тип, резко отличающийся от южных массим и тробрианцев; темнокожие, небольшого роста, большеголовые и сутулые, сначала они производят странное впечатление своим сходством с гномами. Однако и в их поведении, и в их племенном характере есть что-то определенно приятное, честное и открытое – впечатление, которое еще подтверждается и укрепляется при длительном знакомстве с ними. Они – повсеместные любимчики белых людей; они становятся лучшими и самыми надежными слугами, а те купцы, которые долго среди них жили, считают их не в пример лучше других.
Их деревни, подобно описанным выше поселкам массим, разбросаны на обширных пространствах. Те плодородные и равнинные побережья, на которых они обитают, усеяны маленькими, компактными поселками с дюжиной (или около того) домов каждый, скрывающихся в зарослях непрерывных плантаций плодовых деревьев, пальм, бананов и ямса. Дома построены на сваях, но по своему архитектурному облику они грубее, чем у южных массим, и почти совсем лишены каких бы то ни было украшений, хотя в прежние времена охоты за головами некоторые из них были украшены человеческими черепами.
Что касается социального строя, то этому народу свойствен тотемизм, он разделен на некоторое количество связанных общими тотемами экзогамных кланов. Здесь нет института постоянных вождей, нет никакой системы рангов или каст, наподобие той, которую мы встретим на Тробрианах. Власть принадлежит старейшинам племени. В каждом поселке есть человек, обладающий здесь самым большим влиянием и действующий как представитель своего общества на тех племенных советах, которые могут созываться в связи с церемониями и экспедициями.
Система родства у них строится по материнской линии, общественное положение женщин очень хорошее, и женщины весьма влиятельны. Они, судя по всему, играют здесь более постоянную и заметную роль в жизни племени, чем это имеет место у живущих по соседству. Примечательна одна из черт общества добу, которая, судя по всему, поражает тробрианцев как нечто особенное и на что они, сообщая те или иные сведения, непременно обратят внимание, хотя и на Тробрианах женщины тоже занимают достаточно хорошее социальное положение: на Добу женщины играют важную роль в земледелии и участвуют в обрядах земледельческой магии, что уже само по себе дает им высокий общественный статус. Да и главный инструмент осуществления власти и определения наказаний в этих местах, колдовство, находится – в значительной мере – в руках у женщин. Летающие ведьмы, столь характерные для культуры восточной Новой Гвинеи, имеют здесь один из своих оплотов. Этой проблемой мы еще займемся подробнее, когда будем говорить о кораблекрушении и опасности плаваний. Кроме того, женщины осуществляют здесь и ту обычную магию, которая в других племенах является исключительной прерогативой мужчин.
Как правило, высокое положение женщин в туземных обществах связано с сексуальной свободой. Однако в этом отношении добу являются исключением. Требуют верности не только от замужних женщин (причем прелюбодеяние считается большим преступлением), но, в отличие от всех окружающих племен, и незамужние добуанские девушки строго сохраняют целомудрие. Там нет церемониальных или установленных обычаем форм распущенности, и всякая интрижка наверняка будет признана преступлением.
Еще несколько слов следует сказать о колдовстве, поскольку в межплеменных отношениях оно имеет огромное значение. Страх перед злыми чарами огромен, а когда туземцы посещают далекие земли, он усиливается еще больше, соединяясь со страхом перед неизвестным и чуждым. Кроме летающих ведьм на Добу есть также мужчины и женщины, которые, благодаря своему знанию магических заклятий и обрядов, могут наводить болезни и вызывать смерть. Методы, применяемые этими колдунами, и вырастающие вокруг них поверья во многом такие же, как у тробрианцев (о чем будет идти речь ниже). Этим методам характерны большая рациональность и непосредственность и почти полное отсутствие всяких сверхъестественных элементов. Колдун должен произнести заклинание над некоторым веществом, которое потом должно быть съедено или сожжено в очаге в хижине жертвы. В некоторых обрядах принято использовать специальную палку (инкульту), которой указывают на жертву.
Если сравнить эти методы с теми, какими пользуются летающие ведьмы, которые съедают сердца и легкие, пьют кровь и ломают кости своим врагам, но остаются при этом невидимыми и летающими, то в распоряжении у добуанского колдуна имеются простые и грубоватые средства. Ему очень далеко до своих тезок среди маилу и моту (я пишу «тезок», поскольку маги у всех массим называются бара’у, и то же слово употребляется среди маилу, тогда как моту используют удвоение бабара’у). Маги в этих местах пользуются такими мощными методами, как убийство жертвы, вскрытие тела, извлечение, раздирание и околдовывание внутренностей, а потом возвращение жертвы снова к жизни – но только она вскоре может заболеть и окончательно умрет[23].
В соответствии с добуанским поверием, духи умерших отправляются на вершину горы Бвебвесо на острове Норманби. В этом особом месте находят пристанище тени практически всех туземцев архипелага д’Антркасто, за исключением обитателей острова Северный Гудинаф (Good-enough), которые, как говорили мне некоторые местные жители, после смерти отправляются в тробрианскую страну духов[24]. Добу верят также и в существование двух душ – одной в виде тени и безличностной, живущей после смерти тела всего несколько дней и остающейся поблизости могилы, и другой души – настоящего духа, который отправляется на Бвебвесо.
Интересно заметить, как туземцы, живущие на границе двух культур и двух типов верований, относятся к возникающим на этой почве различиям. Туземец, скажем, южной части Бойова, если задать ему вопрос: «Как это так, что страной духов для добу является Бвебвесо, тогда как тробрианцы помещают ее на Тума? – не увидит в разрешении этой проблемы никакой трудности. Он не считает, что это различие влечет за собой какое-то догматическое противоречие в самом учении. Он просто ответит: «Их мертвые отправляются на Бвебвесо, а наши – на Тума». Метафизические законы существования еще не считаются подчиненными какой-то единой неизменной истине. Человеческие судьбы изменяются в жизни применительно к различным племенным обычаям, но то же самое происходит и с духами! Здесь мы наблюдаем возникновение интересной теории, призванной гармонизировать эти поверия в смешанных случаях. Существует поверие, что если тробрианец умрет на Добу во время экспедиции кула, то на некоторое время он попадет на Бвебвесо. В определенное время духи тробрианцев приплывут на Бвебвесо из страны теней Тума, а недавно умерший присоединится к их экипажу и поплывет с ними назад, на Тума.
Оставив Добу, мы выплываем в открытое море; здесь оно усеяно коралловыми рифами и песчаными отмелями, пересекаемыми длинными рифовыми барьерами, где предательские морские течения, достигающие иногда скорости в пять морских узлов, делают плавание действительно опасным – а особенно для совершенно беззащитных туземных лодок. Это и есть море кула, арена тех межплеменных морских путешествий и приключений, которые станут предметом наших дальнейших описаний.
Восточный берег острова Фергюссон вблизи Добу, вдоль которого мы плывем, состоит сначала из череды конических вершин вулканов и мысов, придающих пейзажу вид чего-то незаконченного и произвольно соединенного. У подножий холмов на протяжении нескольких миль за Добу тянется широкая аллювиальная равнина, на которой расположены деревни – Деиде’и, Ту’утана, Бвайова: все они являются важными центрами торговли и местом обитания непосредственных партнеров тробрианцев в обмене кула. Над зарослями стелятся тяжелые испарения от горячих гейзеров Деиде’и, которые каждые несколько минут изрыгают высокие струи воды.
Вскоре мы оказываемся на уровне двух стоящих рядом характерного вида темных скал: одна из них наполовину скрыта среди растительности побережья, а вторая стоит в море на конце узкой косы, разделяющей обе скалы. Это Ату’а’ине и Атурамо’а – двое мужчин, обращенных в камень, как гласит мифологическая традиция. Здесь большие мореходные экспедиции (как те, что отправляются в северном направлении с Добу, так и те, которые прибывают с севера), и по сей день, как это делалось веками, задерживаются и, соблюдая многочисленные табу, приносят жертвенные дары камням, что сопровождается ритуальными просьбами об успехе в торговле.
С подветренной стороны этих двух скал находится бухточка с чистым песчаным пляжем под названием Сарубвойна. Здесь посетитель, которому повезет попасть сюда в подходящий момент и в подходящее время года, станет свидетелем живописной и интересной сцены. Он увидит огромную флотилию, в состав которой входит от пятидесяти до ста судов, бросивших якоря на мелководье. На этих судах – множество туземцев, занятых каким-то странным, таинственным делом. Некоторые из них, склонившись над кучами травы, бормочут какие-то заклинания, а другие разрисовывают и украшают свои тела. Тот, кто наблюдал ту же сцену два поколения назад, решил бы, что он наблюдает за подготовкой к какому-то драматическому столкновению племен – к одной из тех больших атак, которые могут положить конец существованию целых деревень или даже племен. По поведению туземцев было бы трудно установить, что руководит ими больше – страх или агрессивность, поскольку и то, и другое одинаково чувствуется и в их поведении, и в их движениях. Однако эта сцена не содержит в себе ничего воинственного; этот флот прибыл сюда, преодолев около ста миль для того, чтобы нанести тщательно продуманный племенной визит; они собрались здесь для последних и важнейших приготовлений, но все это нелегко угадать. Сегодня (поскольку теперь это совершается все с той же пышностью) это было все таким же живописным, хотя и более спокойным зрелищем, поскольку из туземной жизни исчезла романтика риска и опасности. По мере того, как в ходе этого полевого исследования мы будем узнавать об этих туземцах все больше и больше – узнавать об их образе жизни и обычаях (а особенно о совокупности верований, идей и чувств, связанных с кула), мы будем обретать возможность все более глубокого понимания этой сцены, осознавая это сложное смешение страха с сильным, почти агрессивным азартом и рвением – смешение запуганности и воинственности.
