Когда мы вернулись на лодку, небо было темно-синего цвета. Я переполнена эмоциями. Виной тому — мой сосед. Меня так легко сделать счастливой. Я готова быть счастливой. Но мистер Ртуть своим изменчивым настроением нарушил мою безмятежность.
Когда я начала расспрашивать о выстроившихся вдоль набережных палаццо, художниках и стилях, он отвечал неохотно или вообще пропускал мои вопросы мимо ушей.
— Венеция для венецианцев не музей, — буркнул мой герой. — Я далеко не все знаю. В городе есть районы, где я ни разу не был. Мне важнее, чтобы мы лучше узнали друг друга, наш внутренний мир, а потом уж займемся проблемой, как тебе почувствовать себя в Венеции как дома. — Похоже, в нем говорила ревность. — Понимаешь, что ты здесь не на каникулах?
Каникулы? Мне хотелось визжать. Он вообще помнит, как я провела последние недели? Я с жалостью смотрела на свои руки, постаревшие лет на двести. Резкие слова уже вертелись у меня на языке, да что толку, Фернандо сделает вид, что не понял, хотя по сути ему, конечно, все было ясно.
— Я ничего не могу найти в своем собственном доме. Мне понадобились ножницы, а их нет, — высказался он с знакомым выражением раненой птицы в глазах.
— А у меня даже дома нет, — напомнила я со всей резкостью, на какую была способна. Меня понесло, и мне уже все равно, поймет ли он. Я собралась высказаться и сделаю это на собственном языке.
— У меня нет ни уверенности в завтрашнем дне, ни работы. Любовь? Кто смотрел мне в глаза и умолял приехать? Проблема в чистых стеклах? — я кипела.
Мы немного прошли молча, прежде чем он остановился, освещенный лунным светом и зарождающейся в глазах улыбкой, будто мы не ругались только что, а читали друг другу стихи, и сказал:
— Помоги мне понять, что сделать, чтобы ты чувствовала себя как дома.
Моя очередь не отвечать. Месть сладка.
Глава 7
ЗА МГНОВЕНИЕ ДО ЗРЕЛОСТИ
Постепенно, очень постепенно я начала ощущать себя дома. Иногда я сходила со сцены на мгновение, чтобы оценить, есть ли смысл в спектакле под названием наша совместная жизнь. Мы уже не молоды, сможем ли начать все с начала? Но мы и не стары. Мы встретились в тот замечательный миг накануне зрелости, когда чувство созвучно мягкому, плавному голосу рапсодии. Мы по-прежнему незнакомцы, но в уютном пламени свечей, в атмосфере непреходящей нежности, нам хорошо друг с другом на нашей маленькой даче. В чувстве, связавшем нас, вкус риска, жажда перемен, искрящиеся пузырьки добротного «Просекко» на языке. Даже когда мы приводили друг друга в замешательство, доводили один другого до полной невменяемости, не проходило ощущение внутренней связи, взаимопроникновения, единения душ. Мы жили в предвкушении счастья.
Мой герой любил послушать мои рассказы. Как-то вечером, лежа на диване, положив голову мне на колени, он попросил:
— Расскажи, как ты впервые приехала в Венецию.
— Я уже рассказывала, — застонала я.
— Далеко не все. Я хочу услышать полностью. Ты была не одна, правильно? — он сел, чтобы видеть меня.
— Неправильно, но какая разница? — не без иронии осведомилась я.
Но он серьезен, нежен.
— Пожалуйста, расскажи.
— Хорошо. Тогда закрывай глаза и внимательно слушай, потому что история — красивая. Постарайся не заснуть, — попросила я. — Я уже рассказывала, что жила в Риме и не хотела переезжать в Венецию. Но у меня было задание сделать несколько публикаций о местной кухне, и я отправилась в путь. Это ты помнишь? — Я строила рассказ, соблюдая все законы жанра.
— Да. Я помню, что ты приехала поездом и высадилась на Сан-Дзаккарии, надеясь услышать Марангон.
— А он не звонил, — прервала я.
— Не звонил. Но почему ты не вышла на площадь? Ты стояла рядом, но повернула назад? — Фернандо снова сел, чтобы видеть мое лицо. Он прикурил сигарету от свечи, прошел через комнату и открыл двери на террасу. Оставаясь снаружи, он прислонился к перилам, обернувшись ко мне в ожидании ответа.
— Не знаю, Фернандо. Я не была готова. Не была готова к чувству города, которое обрушилось на меня с того мгновения, когда я вышла из дверей вокзала. Как будто бы Венеция больше, чем место. Как если бы Венеция была человеком, одновременно знакомым и незнакомым, но перед ним я беззащитна. Я была изрядно вымотана тогда. Много где побывала, многое видела, но подобный вихрь эмоций меня напугал, — пыталась объяснить я.
— Как во время нашей первой встречи? — улыбнулся он.
— Да. Очень похоже, — подтвердила я. — Если хочешь, чтобы я рассказывала дальше, возвращайся, ложись и закрывай глаза.
Фернандо последовал совету.
С картой в руке я дошла до «Газеттино», маленькой гостиницы, выбранной для меня издателями. Я довольно легко нашла Кампо Сан-Бартоломео, а потом свернула налево вслед за туристами на узкую, извилистую торговую улицу, таща за собой чемодан.
— Кампо Сан-Бартоломео? Лучше было бы от банка направо, — сообщил Фернандо снисходительно.
— Молчи и глаз не открывай, — сказала я.
Я попала в крошечную пустую прихожую со стойкой регистрации и позвонила в колокольчик на стене. «Газеттино», чей интерьер, как я узнала позже, был выдержан как пародия на венецианский стиль, поражал обилием стекла из Мурано: люстр, ваз, скульптур аляповатых форм и цветов, занимавших любую поверхность, соперничавших с гравюрами, изображающими самых вульгарных, кривляющихся персонажей карнавала. Освещение тусклое. Я опять вздохнула по Риму. Дверь позади меня открылась, влетела крошечная улыбающаяся женщина по имени Фиорелла, которая, непрерывно тараторя, подхватила мой тяжелый искалеченный чемодан и побежала вверх по лестнице. Моя комната была выдержана в общей стилистике гостиницы, и, не вытерпев, я накинула кружевную салфетку на самого жуткого из ухмыляющихся шутов. Атмосфера гротеска подчеркивалась светом единственного окна, выходящего на драматические декорации венецианских задворок Соттопортего де ле Аква (крытая улица, проходящая под зданиями, всегда мрачная). Я села на подоконник, прислонилась к массивным черным ставням и провела там некоторое время, впитывая окружающее. Я наслаждалась низким басом гондольера, доносящимся от канала, и он так прогибался, работая веслом, будто его маленькая рыскающая лодка прямо из канала вплывала на сцену «Ла Фениче». Наступили сумерки, я замерзла. Спрыгнув с подоконника, я боксером плясала по комнате, не понимая, как взять Венецию в обхват. Поужинать? Сейчас же на Пьяццу, или дождаться темноты? Я решила помыть голову, переодеться и набрести на уютное местечко по соседству в поисках гармонии и приличного аперитива.
Я уложила волосы, обмотала вокруг талии длинный шелковый шарф цвета шафрана, который купила много лет назад в Риме и который добросовестно служил юбкой в моем гардеробе. Получилось миленькое платье, решила я, застегивая серые сандалии змеиной кожи. Я была готова к знакомству с Венецией.
— Ты и сейчас его носишь? — заинтересовался Фернандо.
— Нет. С тех пор я располнела, выглядела бы смешно, поэтому шелк давно пошел на наволочки. Еще раз меня прервешь, я пойду спать, — пообещала я.
Фиорелла поставила меня перед фактом, что покорение города откладывается на завтра, только с утра я могла отправиться на поиски Венеции, едящей и пьющей, а пока за углом есть чудное местечко, «Антико Пиньоло» — «Старый зануда». Возражения не принимались. Фиорелла позвонила в «Зануду», заказала столик, строго наказала обслужить мою персону по высшему разряду и попыталась отправить меня наверх менять обувь — прежде чем она разрешит выйти. Я сделала вид, что не понимаю, и удрала в прозрачные влажные сумерки.
Бросив вызов Фиорелле, я летела, пренебрегая советами, вниз по мерчерии к калле Фьюбера, пересекая калле деи Баркароли, калле дель Фруттарол и Кампо Сан-Фантина. Сидя за столиком «Таверны делла Фениче» я потягивала охлажденный «Просекко» и постепенно обретала покой. Нежный аромат вина, душистый, влажный воздух, гладящий мою кожу, как знать? Призрак стареющей инфанты дрожал на пороге сознания. И все же я не чувствовала себя инородным телом, мне уютно. Я скорее брела, куда глаза глядят, чем возвращалась в отель, останавливалась, разглядывая углы и стены, касалась штукатурки или охраняющего скромный дворец великолепного медного льва в виде дверного молоточка. Я начинала познавать завораживающий ритм, присущий одной лишь Венеции. Свет, перетекающий в тень, и тень, растворяющаяся в свете, закатное сияние набережных и сумрак заплесневелых, узких переулков. Я бездумно, на ощупь брела по городу. И так увлеклась, что опоздала на ужин часа на полтора.
Фернандо опять меня прервал:
— Ну, а после ужина ты пошла на Сан Марко?
— Да, — ответила я.
Я вышла на площадь с Пьяцетты деи Леончини, и она вся раскрылась передо мной. Длинный, залитый лунным светом бальный зал с парадными дверями, обрамленными куполами базилики. Стены — грандиозные арки Прокураций, выписанные тенями на белом холсте. Каменный паркет мостовой, отшлифованный дождями, водами лагуны и тысячами лет непрерывного танца ног: рыбаков и куртизанок, белогрудых аристократок, дряхлых дожей и голодных детей, завоевателей и королей. По площади бродили всего несколько пар, да на свежем воздухе возле «Квадри» много клиентов за столиками. От «Флориана» доносилась музыка: «Раммштайн», «Венская кровь», и две немолодые пары отплясывали, никого не стесняясь. Я села за столик недалеко от них, заказала американо и наслаждалась, пока никто не приземлился рядом, натанцевавшись, или паче чаяния не заиграл на скрипке. Я оставила на столе лиры, чтобы не тревожить официантов, сбившихся в кучу и прикуривающих друг у друга. Путь назад, в маленькую, страшноватенькую комнатку, выходящую на Соттопортего де ле Аква виделся неотчетливо, но — несколько неправильных поворотов на тихие калле, и я нашла гостиницу Фиореллы.
