Отец Филиппа II, Карлос I, был также одержим собирательством, но слыл большим оптимистом и совершенно не интересовался формальдегидами. Карлос I потакал всем своим прихотям и был ненасытным обжорой. В 1556 году он отрекся от престола и, отойдя от дел, ушел в мужской монастырь, где, будучи уже беззубым стариком, страдающим подагрой, собрал обширную коллекцию часов, которые спешным образом чинил, желая слышать мелодичный звон всех часов одновременно.
«Теперь, когда понимаю, что не в моих силах заставить часы бить одновременно, я осознаю, каким был глупцом, мечтая подчинить своей власти все мои владения». Говорят, что в минуты особого отчаяния бедный старый Карлос проводил время за кружкой пива и за тарелкой анчоусов, что доставляло ему огромное наслаждение.
Будучи любителем хорошо и вкусно поесть, Карлос был бы разочарован, оказавшись в деревушке Ронкаль. Она знаменита своим сыром, однако местные рестораны оставляют желать лучшего. Мне удалось найти лишь одно место, где можно поесть. Им оказалась мрачная столовая одного-единственного общежития этой деревни. Она открывалась только в девять вечера, поэтому я пыталась заглушить голод, купив маленькую бутылку местного сидра. Наварра — это край, где выращивают яблоки, и здешний брю тут ценится. Мне же достался кислый, к тому же мутный из-за осадка сидр, и после этого случая у меня больше не возникало желания снова его попробовать.
Через две минуты после открытия я появилась в ресторане. Было заметно, что он не пользуется особой популярностью. Может быть, в деревне существовало какое-то по-настоящему сказочное место, затерявшееся на одной из улиц и не найденное мной. Впрочем, какой бы ни была причина, главное, что, когда я приблизилась к ресторану, в окнах по-прежнему свет не горел. Увидев одного-единственного посетителя, лица обслуживающего персонала выразили беспокойство, тем не менее свет быстро включили и предложили мне поесть. На столах стояли приборы, хотя ножи и вилки были разложены не по этикету. Это было плохим знаком.
Выбор блюд в меню был ограничен. Рыбный салат из кукурузы, мидий, спаржи, тунца и фасоли, который мне принесли, был явно приготовлен из консервированных продуктов. Сама же порция оказалась огромной, и я не смогла бы одолеть ее до конца. Плюс ко всему я была в этом ресторане одним-единственным посетителем. Едва я притронулась к салату, мне принесли второе блюдо, которое своим внешним видом чуть-чуть подняло мое настроение: это была яичница из двух яиц с несколькими кусочками чоризо, все это плавало в масле коричневого цвета. В этот момент неожиданно появилась пара средних лет, и официантка перевела на них свои глазки-бусинки. Я решила, что настал тот самый удобный момент, чтобы незаметно переложить содержимое тарелки и спрятать. Приход этой пары вызвал некоторое оживление в ресторане.
Мои случайные сотрапезники имели хмурый вид. Она была костлявой, с худыми впалыми щеками и осунувшимся лицом. Он — сутулым и покорным на вид, что говорило о долгих годах понуканий с ее стороны. Она заказала рыбу, он — свинину, и официантка с блокнотом неуверенной походкой направилась на кухню.
— Тебе бы следовало заказать рыбу, как это сделала я, — прошипела с кислым видом женщина.
— Но я не хочу рыбы. Я хочу свинину.
Этот разговор продолжался в том же тоне еще некоторое время. В итоге они, недовольные друг другом, замолчали. Установившаяся тишина подходила им как нельзя лучше. Через несколько минут им принесли важную рыбу и несколько обиженную свиную отбивную. Озадаченный мужчина откинулся на спинку стула. Дождавшись, когда официантка ушла, он заговорил:
— Порция очень большая, я заказывал меньше.
— Я же говорила тебе, что лучше взять рыбу, как это сделала я.
— Но я не хотел рыбы. Я хотел свиную отбивную, но теперь вижу, что для меня этого много.
Его кикимора, лишенная чувства юмора, с огромными шпильками в волосах, даже не соизволила сказать ему что-либо в ответ. Вместо этого она театральным жестом взяла в руки нож и вилку и с торжествующей злорадством улыбкой накинулась на рыбу, самодовольно покачивая головой. Увы, рыба оказалась пережаренной и плавала в скользкой луже масла. При первом же прикосновении вилкой твердая, засохшая форель выпрыгнула из тарелки, на несколько секунд нелепо зависнув в воздухе, а затем, раненная вилкой, грохнулась под стул соседнего столика прямо головой об пол. Еще какое-то время она скользила по полу, обваливаясь в грязи недельной давности.
— Вот черт! — выругалась женщина.
Мне вдруг стало ее жаль, потому что это были единственные разумные слова, произнесенные ею за весь вечер.
Глава 6
Нет ли у вас ЭПО?[6]
Велосипедисты не относятся слишком серьезно к bonk,[7] для них это просто забава. Я не знаю, почему этим словом они обозначают то отвратительное состояние, когда чувствуешь, что силы покидают тебя, а вместе с ними сгорают последние калории, возможности же восстановить их быстро просто нет. Мое мнение на этот счет несколько расплывчато, поскольку я не слишком опытный велосипедист и мне не знакомы досконально все тонкости и хитрости этого вида спорта.
— Сегодня ветреный день, не очень подходящий для велосипедной прогулки, — пробормотал муж доньи Алисии, когда утром я оседлала велосипед и уже собиралась ехать.
Да, испанцы явно теряют свой оптимизм. Куда же подевался их веселый нрав? Иначе я бы услышала совсем другие слова о том, что день будет удачным, что спуски будут захватывающими, а подъемы легкими. Наверное, подумала я, сеньор еще не выпил с утра свой бокал вина или осушил его только наполовину.
Во время отдыха на перевале я нарушила Первое Правило Лоры («Ни при каких обстоятельствах не ешь сладкого») и перекусила шоколадом. Но я подозреваю, что Лора не включила в свой список этих обстоятельств невроз и паранойю, тем более что в моем случае состояние было критическим. С высоты перевала я пристально разглядывала бесконечные зеленые вершины холмов, размышляя о том, что бы сделала, если бы на моем пути оказался большой, черный и глупый кабан, такой как в столовой доньи Алисии, но живой и с туловищем, который захотел бы полакомиться моим шоколадом? И тут я вспомнила, правда очень смутно, одну книгу, которая называлась «Живая природа Испании» и которую я когда-то читала. Ее автор, Эрик Робинс, пишет: «У кабанов-самцов острые, как лезвие бритвы, клыки длиной почти двадцать три сантиметра». В подтверждение этой жуткой информации в книге имелась фотография невеселого вида фотографа в момент своей неудачной попытки незаметно заснять кабана. Он прячется за деревом, в то время как сам объект съемки нападает на него. Скорее всего фотографов было двое, поскольку кто-то ведь должен был заснять кадр. Не знаю, что делал второй в момент нападения зверя с клыками длиной двадцать три сантиметра на его коллегу. Думаю, это был последний день их совместной работы.
