Эн говорила.
Амели затаилась, подобрала юбку, чтобы не топорщилась. Если горбун заметит — это конец. Сразу доложит и запрет, наверняка. Она даже пригнулась, чтобы стать как можно меньше, незаметнее. Телега въехала в парк, развернулась. Пикар натянул вожжи, и кони встали. Если горбун не закроет ворота — это самый счастливый шанс. Нужно лишь прокрасться за телегой — и бежать, что есть сил. Желательно туда, где побольше людей. Амели даже задержала дыхание, готовясь к рывку, но горбун будто насмехался — закрыл ворота и обошел телегу.
Пикар спрыгнул на аллею, снял замызганную шляпу и расшаркивался перед уродцем так, будто это был сам колдун:
— Мое почтение, ваша милость господин Гасту.
Согнулся в три погибели, собирая полями песок. Гасту важно задрал голову и кивал на это глупое расшаркивание. Видел бы Пикар, как тот скрючивается перед своим хозяином, или как его задирает Орикад. Теперь эта бравада казалась смешной.
— Восемь бочек, как обычно, — Пикар подобострастно прижал шляпу к груди. — Без мусора и камней. Сам закрывал, сам грузил. Мессир будет доволен.
Горбун вновь кивнул:
— Отгружай.
Наконец, Пикар разогнулся и кинулся развязывать веревки, которыми была закреплены бочки. Потом забрался в телегу, вытащил длинную доску и поставил на край, сделав пандус. Споро, одну за одной скатывал закрытые бочки. Они тяжело катились по песку с приятным шорохом, удивительно ровно выстраивались в шеренгу.
Когда выкатилась последняя, Пикар убрал доску, вновь поклонился горбуну и подобострастно замер. Денег ждал. Амели хмыкнула: когда ждут денег, всегда замирают именно так. Все одинаково, с видом побитой собаки. Гасту порылся в кармане, холодно блеснуло серебро, и в широкой ладони Пикара оказались несколько кринов. Он вновь многократно согнулся, попятился. Взобрался на сиденье и взялся за вожжи. Горбун направился к воротам.
Сердце колотилось часто-часто. Дыхание замирало. Улучить момент, вышмыгнуть так, чтобы спрятаться за телегой и выйти в ее укрытии. Горбун стоял по другую сторону — это шанс.
Пикар звонко чмокнул губами, будто от души кого-то целовал, лошади тронули, и повозка медленно покатилась по песку. Амели подобрала юбки, мучительно приглядываясь, выставила ногу.
— Не получится.
Она охнула и прижала пальцы к губам. За ее плечом шлепал крылышками Орикад. Здесь, на улице, мелкое шлепанье почти не слышалось. Сколько времени он наблюдал за ней?
Амели хотела стукнуть поганца, но лишь поджала губы и ринулась к телеге. Демон не мешал. Она почти бежала рядом с бортом, быстрее и быстрее, но телега неумолимо ускользала вперед, уже была в воротах. Амели ускорила шаг, но с ужасом поняла, что шагает на месте. Об этом говорили даже следы на песке.
Глава 15
Амели остановилась и опустила голову. Демон и горбун с усмешкой смотрели на нее с обеих сторон.
— Ну, — Орикад подлетел и тронул за плечо, — проверила?
Она молчала, просто смотрела себе под ноги. Теперь все доложат — и отсюда никогда уже не выйти. Никогда. Сейчас же запрут навсегда. Она выдохнула и гордо вскинула голову.
Гасту сделал навстречу несколько шагов, нарочито высоко выкидывая ноги и сцепив руки за спиной — подчеркивал важность:
— А ну как тотчас мессиру скажу?
Амели задрала подбородок еще выше:
— Говори. Что хочешь, говори.
Гасту скривился — явно не того ждал. Наверное, воображал, что плакать станет, руки заламывать. Ну, уж нет! Урода упрашивать бесполезно — по глазам видно. Этот ни за что не поможет. Перед Гасту уже не было страха как тогда, когда он волок ее по ночным улицам.
Орикад вылетел вперед:
— Ничего мы не скажем.
Горбун бросил на него злой колкий взгляд:
— За себя говори.
Демон подлетел к нему и замаячил перед самым цапельным носом:
— И ты не скажешь. Какая тебе польза? Мессир обвинит, что не уследил. Ты же и не уследил — ты бочки принимал. Ты за воротами смотрел.
Гасту какое-то время жевал губы, наконец, отвернулся и пошел к бочкам:
— Не думай, что если еще раз увижу — спущу.
Амели опустила голову: толку от следующего раза. Вновь топтаться на месте перед воротами? Из замка не выйти. Значит, вечером… Она замотала головой — должен быть выход. Создатель всегда за благочестие, тогда почему позволяет? Почему отвернулся? Она сглотнула, стараясь унять подкатившие слезы.
Гасту прошелся мимо ряда лежащих на боку бочек, коснулся каждой лапищей и щелкнул пальцами. Песок заскрипел, бочки тронулись и покатились по аллее, будто с горки. Сами. Амели остолбенела и даже открыла рот. И горбун что-то может. И все же, зачем колдуну глина? Глупо, но любопытство раздирало.
Она развернулась и зашагала вслед за бочками:
— Что там? В бочках?
Гасту обернулся:
— Тебе какая разница?
Она пожала плечами:
— Интересно. Что-то тяжелое. Так что там? Вино?
— Глина.
Амели не отставала:
— А зачем? Горшки лепить?
По тому, как содрогнулся горб, можно было догадаться, что Гасту попросту смеялся. Кажется, он даже раздобрел от этой глупости:
— Дура ты. Зачем мессиру горшки? Сама подумай.
Она пожала плечами:
— Горшки всем в хозяйстве нужны, — едва не прыснула со смеху от этой глупости, но удержалась. — А зачем тогда?
— Не твоего ума дело.
Амели неожиданно остановилась от посетившей мысли:
— А потом назад бочки забирают?
— Забирают.
Забирают… Если незаметно забраться в бочку — Пикар вывезет вместе с телегой.
— А когда?
Гасту остановился, обернулся, а бочки покатились дальше.
— Тебе не все равно? Что ты выспрашиваешь? Еще раз у ворот увижу — сразу мессиру пожалуюсь. И этот, — он ткнул пальцем на болтающегося рядом Орикада, — не указ. Все поняла?
Амели опустила голову, пожала плечами:
— Мне лошади нравятся. Ножки у них…
— Какая же ты дура! — Гасту плюнул на песок, развернулся и зашагал, догоняя бочки.
Почти до самой террасы шли в молчании. Амели смотрела на переваливающуюся вереницу бочек. Знать бы, когда заберут. И куда их поставят. Она прибавила шаг, чтобы поспевать за горбуном, но бочки свернули налево, обогнув обнесенную мрамором террасу, а Гасту остановился:
— Куда собралась?
— Я гуляю. Парк смотрю.
Горбун покачал головой:
— В дом иди. Нагулялась.
— Я не хочу в дом.
Гасту прищурился и подался вперед:
— В дом иди. Иначе прямо сейчас доложу о твоих глупостях. И о том, что про бочки выспрашивала, будто что удумала.
Амели опустила голову. Может, и лучше, чтобы доложил? Колдун разозлится, запрет где-нибудь в подвале. Пусть даже в подвале. Но вечером не придет. Она покачала головой сама себе: а вдруг будет только еще хуже?
Она подобрала юбки и пошла на террасу, выложенную черно-белыми мраморными квадратами. Окинула взглядом огромный дворец, щетинившийся
