Собор открылся в июне 325 года в обширной палате царского дворца. Всех присутствовавших с пресвитерами и диаконами было более 2000 человек; епископов — 318. Вокруг рядами расположены были седалища и скамьи для епископов и пресвитеров; посреди, на престоле, лежали книги Священного Писания, как верное свидетельство истины, с которым должно было согласоваться решение Собора.
Все ждали с напряженным вниманием — всеми чувствовалось приближение давно желаемого… Извне послышался сдержанный шум — императорское шествие приближалось, и в зал один за другим стали появляться лица свиты императора. Оруженосцы и воины отсутствовали. Они не были допущены на великое это христианское собрание, которое собой уже освятило место, на котором заседало. Из приближенных царских получили разрешение сопровождать своего владыку лишь те, которые приняли христианство.
Наконец широко распахнулись двери зала, все собрание мгновенно поднялось со своих мест, и в первый раз его восторженному взору предстал император. Его величавая осанка, красивые, правильные, выразительные черты вполне соответствовали величию его сана. Было что-то светлое в его взгляде, какое-то удивительное сочетание силы и кротости во всем его облике, которому великолепие и пышность царских одежд придавали еще более блеска и красоты.
Многим из собранных здесь епископов доводилось в первый раз в жизни находиться в присутствии царя… При виде царского величия и царственной красоты, при сознании того, что сделал для них и для их Церкви этот именно царь, все они трепетно взирали на проходящего мимо них Константина, видя в нем не человека, но Ангела Божиего, посланника небесного.
Константин в первый раз видел себя в среде представителей той Церкви, в которую привела его благодать Божия: перед ним стояли люди, которые почти все успели страданием исповедать перед Богом и людьми свою крепкую, юную веру, и все они на него с восторгом взирали как на своего покровителя. Благоговея перед ними, император сам смутился — краска разлилась по лицу его, он неровной поступью, с поникшим взором подошел к креслу, которое было ему уготовано, и стоял неподвижно, пока епископы сами не пригласили его сесть.
Таково было начало великого Вселенского собора, постановившего твердый, непререкаемый и на Востоке, и на Западе закон православной нашей веры.
Арий упорно защищал свое учение; его сторону открыто держали до семнадцати епископов, но православные с силой оспаривали их. Особенно привлек на себя общее внимание молодой диакон, прибывший с Александрийским епископом, Афанасий, которому суждено было прославиться своей твердостью и постоянством в борьбе с арианами. Никто не превосходил его силой красноречия; меткость его возражений удивляла его противников, но тщетны были все усилия вразумить ариан: чем долее продолжались прения, тем очевиднее становилось, сколь далеки ариане от истины. Арий не уступил, лжеучение его было торжественно осуждено, и он был изгнан с некоторыми из приверженцев своих.
Решив главный предмет спора, Собор занялся обсуждением и других вопросов. Вопрос о времени празднования Пасхи до сих пор оставался еще нерешенным; и Пасха еще в некоторых Церквях совершалась в одно время с иудейской. Отцы Собора положили праздновать Пасху везде одновременно, а именно в первое воскресенье после весеннего полнолуния.
Во всех постановлениях Собора строгость смягчалась духом христианской любви, снисходящей к человеческой слабости. Некоторые епископы предложили безбрачие духовенства; но против этого очень сильно восстал исповедник и пустынник Пафнутий, епископ Фиваидский. Хотя сам безбрачный, он не считал нужным возлагать на клириков непременную обязанность безбрачия, и словами апостола Павла доказывал честность брака. Его мнение превозмогло.
Отпуская епископов с Собора, Константин в прощальных словах, обращенных к ним, умолял их иметь мир между собой. "Берегитесь, — говорил он, — горьких ваших споров между партиями. И пусть никто не имеет зависти к епископам, явившим особенную мудрость: достоинство каждого считайте общим достоянием всей Церкви. Высшие и превосходные, не смотрите высокомерно на низших: Богу одному ведомо, кто превосходнее. Совершенство редко где бывает, и надо иметь снисхождение к слабейшим братьям; все неважное покрывайте прощением, берите в рассуждение людские слабости: мирное согласие всего дороже. И спасайте неверующих — помните, что не всякого можно обратить ученым рассуждением: искренние любители истины редки. Мы должны походить на врачей и соображать свои лекарства с болезнями, а свое учение с различными расположениями каждого".
Собор разошелся, совершив свое великое дело утвердив на вечные времена догмат воплощения Сына Божия Христа Спасителя, основной догмат христианства. Вера Вселенской Церкви единодушно выразилась следующим образом в Никейском Символе:
Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца, т. е. из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Отцу единосущного, чрез Которого все произошло как на Небе, так и на земле. Ради нас человеков и ради нашего спасения низшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых; и в Духа Святого.
IX. Борьба с арианством
Смерть Константина
Арианская ересь была торжественно осуждена на Никейском соборе, но этому лжеучению суждено было еще долго производить волнения в Церкви. Споры между арианами и православными о лице Господа Иисуса Христа вскоре снова поднялись, и поднялись еще с большим ожесточением. В первый раз история Церкви представляла странное явление: гонение христиан на христиан. Знаменательно и поучительно, что это первое гонение исходило не от правоверных против еретиков, но от еретиков против правоверных.
Арианская партия не замедлила найти себе доступ к императорскому двору: Констанция, сестра императора, на смертном одре умолила своего брата приблизить к себе ее духовника, имевшего неограниченное на нее влияние. Этому пресвитеру, арианину по убеждению, удалось поколебать мнение Константина относительно правоты осуждения Ария, и Арий из ссылки был вызван в Константинополь. Здесь он сам представил императору письменное исповедание своей веры, изложив в нем в общих чертах учение о Божестве Сына Божия и Его рождении прежде всех век от Отца.
Константин, будучи недостаточно сведущ в вопросах богословия, предполагал на основании этого исповедания, что Арий оставил свои заблуждения, и вследствие этого освободил его от заточения. Почти одновременно были возвращены из ссылки на свои прежние кафедры епископы Евсевий Никомидийский и Феогний Никейский, оба ярые сторонники арианства.
Имея значение и влияние при дворе, ариане теперь смело выступили против православных; все защитники православия на Никейском соборе подверглись их нападению. Но более всех был им ненавистен епископ Александрийский, святой Афанасий, и на него главным образом была направлена их злоба.
Через несколько месяцев после своего возвращения с Никейского собора в Александрии скончался престарелый епископ Александр, указав на святого Афанасия как на своего преемника. Афанасий, несмотря на свои молодые годы, был единогласно избран в епископы. В продолжение 46 лет занимал он кафедру Александрийскую, посвящая все свои силы на утверждение истинного учения. Его непреклонному стремлению к одной благой цели, его крепкой воле и умению обращаться с людьми Восточная Церковь, и конечно вся Церковь, обязана сохранением от арианской ереси. Ариане ненавидели его не только вследствие его высоких дарований, но также вследствие того, что он был епископом той самой Церкви, из которой был изгнан Арий. Им хотелось, чтобы безотлагательно именно эта Церковь восстановила Ария в прежнем его сане, и они уговорили самого императора написать Афанасию письмо с просьбой принять Ария и его последователей в общение с Церковью, — письмо заканчивалось угрозой низложения и ссылки в случае отказа. Отказом ответил Афанасий. Он твердо заявил, что не может признавать лиц, которые осуждены определением всей Церкви. Константин не настаивал. Казалось, что дело тем и кончилось. Но противники Афанасия хорошо понимали, что сдержанный гнев Константина был готов вспыхнуть при каждой удобной минуте: была подготовлена почва для принятия всякой лжи, всякой клеветы!
Действительно, одно обвинение следовало за другим, и, наконец, с согласия императора был созван в городе Тире собор, на который велено было явиться и Афанасию. Афанасий явился в сопровождении пятидесяти епископов. Когда, войдя в зал заседания, он направился к тому месту, которое принадлежало ему по старшинству его кафедры, ему было повелено председателем собора Евсевием Кесарииским стоять, как лицу обвиняемому. Все до одного обвинения оказались ложными. Но так велика была ярость врагов Афанасия, что император, хотя быть может в душе своей и был возмущен их клеветами, счел необходимым, для предохранения Церкви от больших смут, удалить Афанасия с того места, где он мог сделаться опасен. Афанасий был сослан в Тревы, главный город Галлии. Там великий поборник православия нашел почетный прием при дворе сына императора, младшего Константина.
