От Усова Лариса слышала, что с нею должен был идти Юрезанскнй.
— Пет... Он занят, — ответил Алексей, опуская глаза.
— Скажите, вы сами напросились мне помогать? — продолжала Лариса, стараясь перехватить взгляд Алексея.
Зимский подавленно молчал, и ей все стало ясно. Сердито передернув плечиками, она молча пошла вперед, а он, как провинившийся школьник, понуро поспешил за нею.
Но постепенно радостное настроение вновь овладело нм. Он изредка косил глаза на Ларису и тогда долго не мог оторваться от ее лица.
Взбодренная утренней свежестью, раскрасневшаяся, с холодноватым блеском в глазах, она была сегодня особенно хороша. Встречные матросы и солдаты изумленно останавливались и долго провожали ее взглядом. Зимский видел все это, и от сознания, что идет рядом с такой красивой. привлекающей всеобщее внимание девушкой, сладкой болью гордости и тщеславия щемило сердце.
Где-то справа, за холмами, загудела артиллерийская канонада, пролетело в сторону города несколько «юнкер-сов», недалеко часто и деловито захлопали зенитки — начинался обычный фронтовой день.
Они прошли всего полпутн, когда солнце настигло их и безжалостно вцепилось в спину и шею. И если бы не освежающий ветер с моря, путь стал бы трудным и безрадостным. Легкий бриз умерял рано начавшуюся жару, и было очень приятно подставлять его чуть слышному дуновению разгоряченные лица. Вскоре дорога свернула вправо, и они пошли прямо по степи, которая была покрыта еще не успевшей сгореть травой и белым ковром многочисленных ромашек. Над самой головой висел жаворонок, вызванивая немудреную успокаивающую песенку;
гонялись друг за другом большие белые бабочки; одурманивающий запах созревания плотной волной стлался над землей. Слегка кружилась голова от обилия света, жизни и воздуха — хотелось безвольно опуститься на манящую зелень.
Лариса, словно нехотя, сказала:
— Я устала! Давайте немного отдохнем!
Зимский с готовностью остановился. Он много бы отдал. чтобы побыть как можно больше с нею вдвоем.
Они сели на пригорок, с которого открывался величественный вид на застывшее море. Лариса сняла берет, подставив волнистые волосы ласкающему ветерку. Оба некоторое время смотрели на бескрайнюю водную гладь, искрящуюся миллионами солнечных зайчиков. Затем Алексей перевел взгляд на Ларису. Она продолжала смотреть на море, и в ее глазах отражалось все его необыкновенное сияние. Чуть полураскрытые губы застыли в безмолвном восхищении. В этот миг она показалась ему такой же простой н доступной, как Ольга, и, не думая больше ни о чем. он стиснул ее в крепких объятиях. Она не вскрикнула и не вырвалась, только медленно повернула к нему лицо, и в ее глазах были одновременно горечь, обида и презрение. И от этого взгляда руки Алексея разомкнулись сами собой, а сам он, пристыженный и посрамленный. сидел, покраснев до кончиков ушей, не смея поднять на нее глаза.
— Послушайте, Алексей! — сказала Лариса дрожащим от обиды голосом, впервые называя его по имени. — Я никогда не подавала повода к подобным выходкам! И, кроме того — вы должны это знать, — я люблю другого человека! Понимаете? Люблю крепко н навсегда!
Зимский продолжал молчать. Он не посмел спросить, кто этот «другой человек», не посмел спросить, правда ли все. что она говорила. Он только с ужасом чувствовал, как рушатся все его надежды, как разливается в душе катодная пустота. Стишком жалкий и потерянный был у него вид, и Лариса, немного смягчившись, спросила:
— Обещаете вы мне, что это никогда больше не повторится?
— Да, — еле слышно с трудом выдавил Алексей.
И опять установилось матчанне. ставшее для обоих невыносимым.
65
5 В. Шевченко
Лариса первая нарушила его, сказав совсем примирительным тоном:
— Пойдемте! Смотрите, где уже солнце, — нам давно пора!
Вернулись они в равелин уже к вечеру, когда низкое солние бросало прощальные блики на раскаленную дневным зноем землю. Пламенели стекла домов на той стороне бухты, в городе, и, окрашенная оранжевым светом, строго возвышалась колонна памятника затопленным кораблям. Во дворе равелина уже лежали синие вечерние тени, и у бочкн собрались курцы после тяжелого трудового дня. Все они, как по команде, повернули головы, когда 3имений и Лариса вошли во двор. Несмотря на тяжесть ящика с медикаментами, Зимскпй невольно ускорил шаги, не желая находиться под обстрелом любопытных глаз. Кроме того, он услышал громкий и ехидный голос Гусева, с которым после всего, что произошло сегодня, особенно не хотел встречаться. Однако, когда он через полчаса вышел покурить, Гусев все еще был там и, загадочно ухмыляясь, умолк при его приближении. Поздоровавшись, Алексей стал медленно скручивать цигарку. Все молчали — чувствовалось, что разговор только что шел о нем.
— Ну, я пошел! — небрежно бросил Гусев, метким плевком попадая цигаркой прямо в бочку.
— Может, ты и ему скажешь, что нам говорил? — раздался из толпы чей-то резкий голос.
Гусев дернулся, будто кто-то схватил его за плечи, но тотчас же. медленно повернувшись, произнес:
— Что ж! Можно! — он подошел вплотную к Зим-скому, вихляя, кривя в усмешке тонкие губы. — Говорят, ты у Юрезанского кусок сала отбил! Самому-то удалось, или пустышку потянул?
И прежде чем включилось сознание, Зимскпй молниеносно бросил вперед кулак, хрустнувший о подбородок Гусева.
Это произошло так* внезапно, что все опомнились только после того, как Гусев, отлетев, грузно шлепнулся на землю. Он тотчас же вскочил на ноги, сжав кулаки н выплевывая вместе с кровыо бранные слова, но уже и его. и Зимского схватили за руки и растаскивали в разные стороны. Зимский стоял покорно, сгорая от стыда за все случившееся, а Гусев рвался и кричал, в то же время ра-
бб
дуясь, что держат его крепко и он не нарвется на второй подобный улар. Так или иначе, потом не будут говорить, что он струсил п не пытался дать отпор. И неизвестно, сколько бы еще он выкрикивал злобные ругательства, если бы не появился привлеченный шумом политрук Варанов. Узнав обо всем, что здесь произошло, он бросил резким, не предвещающим ничего хорошего голосом:
— Зимскпй! Гусев! Немедленно оба компе в кабинет!
II когда Варанов с провинившимися скрылся в равелине, кто-то нарушил неловкую тишину:
— А все-таки Гусев сам во всем виноват!
Одобрительный гул голосов подтвердил, что матросы
оправдывают поведение Знмского.
Резкий, призывный сигнал трубы заставил всех спешно побросать окурки и разойтись. Ходили слухи, что враг лихорадочно готовится к новому наступлению — сигнал звал на ночные работы. Равелин не засыпал ни ночью, ни днем...
|
)
.о
3. МАТРОСЫ РАВЕЛИНА
Еще долго шумел и буйствовал в ту ночь целительный дождь. Журчали по накаленным дневным зноем камням, по перегретой земле теплые, почти горячие ручьи, и матросы поснимали обувь и стояли босиком по щиколотку в воде, отчего сразу откуда-то издалека пахнуло беззаботным детством, домом, материнской лаской, и было это так далеко и неповторимо, что острой жалостью к самому себе защемило в носу. К счастью, все они находились в том прекрасном возрасте, когда грусть лишь мимолетно владеет сердцами; вот почему они все чаше острили, беззлобно поддевая друг друга, все чаще смеялись, заражая друг друга бесшабашным задором, и наконец создалась веселая и в то же время рабочая атмосфера, в которой каждый отдавал всего себя делу, трудясь не за страх, а за совесть.
Когда Алексей Зимскнй, отлучившийся на несколько минут, вновь возвращался к месту своей работы, им вдруг овладело торжественное настроение. Он не мог бы сказать, что именно заставило так взволнованно колотиться сердце, но чувствовал, что стремительный шелест дождя, глухое уханье долбимой земли, мелодичный звон ломов, скрежет лопат, разноголосые выкрики, и все это в сплошной темноте, прорезаемой иногда короткими вспышками молнии, напоминало скорее какое-то таинственное карнавальное празднество, а не военные оборонные работы.
При одной из вспышек молнии Алексей увидел капитана 3 ранга Евсеева, стоящего посредине двора и запрокинувшего голову в небо; через мгновение, когда вспышка повторилась, его там уже не было, и это только допол-
г.
пило иллюзию таинственности и сказочности ночи. Но как только Алексеи вновь взялся за лом, как только его обдало брызгами грязной и теплой воды, а в нос ударил крепкий запах мужского пота, он вновь ощутил всю суровую необходимость, всю реальную сущность этого беззаветного ночного труда.
Алексей молча и сосредоточенно долбил землю, прислушиваясь к веселым репликам своих товарищей, но в то же время как-то странно и неприятно щемило под ложечкой при мысли о том, что бой, гремящий сейчас где-то за дальними холмами, может докатиться до этого рубежа. В который раз Алексей с досадой спрашивал себя: «Неужели это страх?» — и не мог найти точного ответа.
