— Илья Борисович, пойдемте на Крымский мост, почему-то люблю его. — Мы уже вышли из подъезда и Родимцев явно не имел перед собой конкретной цели прогулки.
— Отличный выбор, только там дует вдоль реки. Не замерзнешь в своей куртке?
— Натуральный мех, плотная ткань, уверен в ней на сто процентов. Не замерзну. — Мама к зиме сшила мне новую куртку на новый размер, конечно же фирмы «ORBEO». Так пойдет дальше, придется регистрировать торговую марку.
— Да, куртка у тебя отличная. Где купил, не поделишься наводкой? И вообще, чья она, не встречал раньше эту фирму в СССР.
— Это моя куртка.
— Узнаю Жорж Остроязыкого. Ни часа без иронии.
— Как раз без иронии. Вы спросили, чья куртка, что за фирма. Отвечаю — моя. Я разработал дизайн, мама технологию. Логотип тоже мой. Мы сели и сшили. А когда денег было маловато, сели и сшили еще несколько на продажу. Подкладка из натуральной овчины отстегивается, носить можно и зимой, и осенью.
— Опять удивил. Сколько в тебе талантов скрыто всяких.
— Угу, я их старательно прячу, а они высовываются. Боюсь, похитят меня однажды такого замечательного.
— Всё шутишь. Давай теперь серьезно. Что ты имел в виду, когда говорил ту фразу про перенос выставки? Ты ведь не просто так это сказал.
— Жорж Милославский просто так не скажет, так говорят в моем городе. Я знал, что выставку в ранее назначенный срок отменят. А уж перенесут на позднюю дату или совсем, не знаю. В любом случае я считал, что лучше организовать открытие пораньше, чем сильно позже.
— Ага, и Онегин тебя поддержал. Вы с ним что-то знали?
— Я его убедил, он мне поверил. Как видите, мы не прогадали.
— Зачем ты мне это рассказал?
— Чтоб вы знали: когда я говорю что-то очень странное или неприятное, я не шучу. Если я на чем-то настаиваю, есть очень важные для того причины. Такая ситуация может повториться. И еще я почти уверен, сказанное, по большей части, остаётся между нами. Потому что вы умный рассудительный человек.
— А вы, Жорж, человек-загадка. Слегка мистикой попахивает, не находите?
— Это потому, что ветер вдоль реки, запах в сторону сносит. А так бы пахло сильнее. Я порой дома долго не могу оставаться, так пахнет мистикой. И серой.
Москва-река в центре Москвы-столицы уже замерзла, чернота под мостом не была такой пугающей, какая она бывает ночью в другое время. Но на перила облокачиваться было по-прежнему опасно. Тянуло и звало вниз со страшной силой, как всегда. Даже на вертолетной площадке небоскреба меня никогда так сильно не манило прыгнуть, как у перил Крымского моста. За это его и люблю — за сильные эмоции.
— Илья Борисыч, а хотите стишок?
— Валяй, уже ничему не удивлюсь.
Свежевымытый город сияет ночными огнями,
Пролетают машины как капли сверкающей ртути,
Резонирует мост, Крымский мост под моими ногами,
А под ним чернота, чернота до пугающей жути.
Я хочу полететь в это странное черное небо,
Я могу полететь, стоит только раскинуть руки.
И внезапно пойму: жить досадно, смешно и нелепо.
Небо примет меня, поглотив посторонние звуки.
Свежевымытый город под утро почти затихает.
На стоянках машины как капли сверкающей ртути.
Я, конечно, не прав, я когда-то любил этот город,
Я его ненавижу, меня никогда в нем не будет.
— Ошибся, удивил опять. Это твоё?
— Угу, из еще ненаписанного.
— Как это?
— Когда поживу тут, разочаруюсь в себе и людях, захандрю… тогда и напишу. А сейчас повода нет.
— Снова запахло серой?
— В точку, Илья Борисович! Читали «Жук в муравейнике»?
— Не очень люблю фантастику, но да, читал.
— По мне, самое талантливое произведение Стругацких. За него я им многое прощаю.
— Что ты им прощаешь?
— Не берите в голову, брюзжу по-комсомольски. Братья нив чем не виноваты, они сначала честно фонтанировали энтузиазмом, а потом честно скатились в уныние. А уныние это грех. С точки зрения комсомольца, в том числе.
Илья Борисович стоял рядом с этим внезапно погрустневшим пареньком и смотрел вниз на едва проглядывающие льдины. Ему пришло в голову, что рядом с ним не восьмиклассник, а поживший мужчина, на плечи которого свалилась какая-то огромная тяжелая глыба. И что этот мужчина боится скинуть эту глыбу с себя. Боится за ноги? Или за тех, кто рядом? Так может и Илье стоит отойти подальше, чтоб не попасть под обвал? Но ведь интересно! Рядом опять интересно как в молодости. Он же не кривил душой, когда говорил Жорке, что рядом с этим парнем воздух свежее. А сера, видимо серу не каждый может учуять. Не все обучены.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Так к чему мы пришли, а Жорж?
— К чему? Знаете, Илья Борисович, есть такое выражение «Давай останемся друзьями». Так вот, когда его говорит женщина мужчине, оно означает ничего. Просто пустое место. А когда то же самое мужчине говорит другой мужчина, в нем весьма много смысла. Иногда прямо жуткого, но никогда это не пустота. Замечали?
— Замечал. После этого порой врагами становятся на всю жизнь. А иногда прощают друг друга. Ты к чему ведешь?
— Давайте, не взирая на разницу в возрасте, попробуем строить отношения так, чтоб потом не требовалась эта формулировка.
— Мудрено. Но, по сути, верно. Давай. И сразу, Онегин сегодня хочет с тобой пересечься на нейтральной территории, погулять или посидеть где-нибудь.
— Ожидаемо. Когда?
— Через час он должен позвонить мне домой.
— Тогда пошли греться.
— Замерз? А как же хваленая куртка?
— Надо уходить с улицы до того, как замерзнешь, пока комфортно. Это снижает нагрузку на печень. Береги платье снову, а печень смолоду.
— Целиком поддерживаю. Где подписаться? Хотя уже не так актуально, молодость прошла.
— И не жалейте. Тогда всё было впереди, а сейчас всё со всех сторон, это удобно.
— Интересный ты собеседник, Жорка.
Так, перебрасываясь шуточками, мы и дошли до дома. Мама дорогая, я же не позаботился о месте ночлега, начал привыкать вешать часть забот на взрослых. Ладно, авось мир не без добрых людей, кто-нибудь приютит. А то к тетушке поеду, она настоящая москвичка уже. Примет в любое время суток и чем-нибудь накормит. И неважно, что наполовину бурятка, что выросла в Китае — москвичка! До нее по Садовому кольцу меньше семи километров, пешком дойти можно и не замерзнуть в пути.
А вот теперь чаю! Если мне не дадут сейчас этого изысканного, а главное, горячего напитка, я попрошу кипяточку, как в дни Гражданской войны.
— Жора, чай будешь?
— Конечно буду, Елена! А то так кушать хочется, что переночевать негде. Ой. Шутка.
— А вопрос-то серьезный. Вечер уже совсем. Ты где планировал остановиться?
— У тетки, она на Садово-Каретной живет.
— Смотри, конечно, как тебе самому удобнее, но лучше оставайся сегодня у нас. Ладушки?
— Спасибо за предложение, я могу подумать? — Может и правда у Родимцева заночевать? Мысли насчет грабежа хорошего человека отметаем как несерьезные. Помогаем друг другу потихоньку, а денежки, они счет любят.
Ага, Родимцев зовет: «Тебя к телефону!» Мы с Петром оба, не сговариваясь, начали общаться без имен:
— Добрый вечер.
— Здравствуйте.
— Какие планы на вечер?
— Чаю попил, пойду гулять. Бабу снежную слеплю во дворе. Или на Крымском мосту обычную склею.
— Жаль, что я не застану тебя. Ты же уже через полчаса уходишь. Кстати, снег сегодня нелипкий, так что со снежной бабой ничего у тебя не выйдет.
— Ну и ладно, не больно хотелось, они холодноваты для близкого общения. На мост пойду. В крайнем случае утоплюсь. Прощевайте.
— Пока, племянничек!
На мосту не стало ни теплее, ни многолюднее. Онегин пришел со стороны Парка Горького по моей любимой стороне моста, которая смотрит на парк и министерство обороны. Подошел и тоже уставился вниз.
— Как там, всё в порядке?
— Ледоколов не наблюдаю.
— От слежки проверялся?
— Оно мне надо? Я подросток никому ненужный. Опять же тут невозможно подслушать. Если только направленным микрофоном, но и его неоткуда направить. В принципе, можно из машины, да тут останавливаться нельзя — мост.
