— Им удалось тебя засадить? — спросила потрясенная Дервла.
— Трудно поверить? Но именно так и случилось: в наше время несовершеннолетнюю девчонку упекли в дурдом, чтобы не позволить свидетельствовать против дяди.
В комнате повисла тишина. Впервые, с тех пор как их заперли в доме, ни у одной из девушек не нашлось слов.
Молчание в доме отозвалось молчанием в аппаратной. И Боб Фогарти, и его заместитель Пру, и все режиссеры с их помощниками как один поразевали от изумления рты.
— Невероятно, — выдавил Боб.
— Полнейшая чушь! — это был голос Джеральдины.
Все разом обернулись: никто не слышал, как Тюремщица вошла в аппаратную. Она приехала после ужина и прихватила с собой своего теперешнего любовника — красивого девятнадцатилетнего танцовщика, которого подцепила за кулисами на летнем христианском поп-фестивале. — Никогда бы не подумала, что Мун умеет так врать. Должна признаться, что не ожидала.
— Неужели она лжет? — раздалось несколько возгласов.
— Естественно, лжет, глупые вы мудилы. Неужели я связалась бы с совращенной соплячкой из психбольницы и пустила бы ее в свое прекрасное шоу? Воггл не более псих, чем я. Мамочка и папочка этой лысой здравствуют и проживают в Рашэме.[25] Он торговец табачными изделиями. Она работает в химчистке.
В аппаратной вздохнули с облегчением. И с явным интересом. Игра развертывалась завлекательнее, чем они ожидали.
— Посмотрите на ее ухмыляющуюся физиономию. — Джеральдина показала на изображение одной из камер. — Думает: темно и другие не заметят ее ухмылочки. Но она не сомневается, что мы заметим. Понимает, что зрители любят озорных. Дебоширке прославиться гораздо легче, чем паиньке. Даррен, будь любезен, сделай мне кофе. Только приготовь в кофеварке в моем кабинете, а не наливай бурду, которую дует здешняя публика.
Роковой девятнадцатилетний красавец недовольно развернулся и изящно поплыл выполнять приказ.
— Хорошо, что ты провела свое расследование, Джеральдина, — заметил Фогарти. — Иначе мы бы все сейчас стояли на ушах.
— Я бы все равно не купилась, — важно ответила Тюремщица. — Эти недоумки могут дурить друг друга и зрителей. Но только не меня.
— Ты хочешь сказать: догадалась бы, даже если бы не знала?
— Конечно. Эта особа рядом не стояла с психушкой. Насмотрелась фильмов — и все. В дурдомах не вопят и не визжат. Пусть только попробуют, им быстро вкатят укольчик. И никто никого не лапает, разве что сестры. Такие лечебницы — очень тихие места. Если что и услышишь, так плач, шорох и пыхтение мастурбантов.
Глаза Джеральдины затуманились, и на какое-то мгновение она показалась подчиненным почти человечной. Но очень быстро пришла в себя.
— Весь этот материал — на полку: пусть пока полежит. Всем сконцентрироваться на Воггле. И еще: я не позволю этой лысой мудачке манипулировать зрителями и своими раздолбанными конкурентами. Придержите. Может потом пригодиться.
— Но в таком случае запись выпадет из хронологии событий, — удивился Фогарти.
— Ну и что? — отозвалась Тюремщица. — Кому какая разница?
— В кадре хронометраж. Мы не можем его исправить.
— Еще как можем, тупая ты задница. Хронометраж — всего лишь цифры на экране и не больше. Изменить их легче легкого.
— Я знаю, как это делается технически, — холодно заметил Боб. — Я о другом: мы не имеем права так поступать ни с моральной, ни с профессиональной точки зрения.
— Наш моральный и профессиональный долг сделать для обеспечивающих нам зарплату зрителей классную телепередачу. Мы с вами не какие-нибудь антропологи. Отнюдь. Мы работаем в сфере развлечений. На тех же подмостках, что иллюзионисты, факиры, экстрасенсы и фокусники. Все те, кто занимается бизнесом, который мы называем шоу. Так что упакуйте материал в отдельную коробку и положите куда-нибудь подальше.
Никто не возразил. Каждый продолжал работать в полном молчании, надеясь только на одно: если Джеральдина прикажет монтировать передачу, подтасовывая хронологию событий, исполнять придется не ему. Все взгляды устремились на экраны, где мелькали трусики и бюстгальтеры: девушки готовились ко сну.
— Следите за титьками! — крикнула Джеральдина. — Живее переключайтесь.
Каждая девушка выбрала собственную манеру поведения. Сэлли укладывалась в постель в трусиках и майке. Келли позволяла кое-что подсмотреть, когда резко скидывала рубашку и ныряла под простыню. Мун с удовольствием разгуливала голой перед инфракрасными камерами. А самыми застенчивыми оказались Лейла и Дервла: обе, прежде чем снять белье, кутались в длинные, до пят, ночные рубашки. Заметив это, Джеральдина решила подловить скромниц — где-нибудь в душе или в бассейне, — а потом выставить их сиськи на всеобщее обозрение в воскресной ночной подборке. Нечего нянчиться с глупыми жеманницами. Зачем же еще их вытащили на телеэкран?
В спальне воцарилась унылая атмосфера. Накануне, укладываясь в постели, девушки смеялись и хихикали. А сегодня молчали. Им было тошно от откровений Мун. И не только потому, что они услышали душещипательную историю. Все понимали: страшилка адресована зрителям. Мун завоевывала их симпатии и надеялась удержаться в игре. Приходилось все время помнить, что каждый разговор — борьба конкурентов, которые сражаются друг против друга за любовь публики.
Первой заговорила Мун:
— Кстати, девчонки, все, что я вам наговорила, — враки. Простите.
Комната снова погрузилась в тишину.
— Что ты сказала? — выкрикнула редко выходившая из себя Лейла.
— Не напрягайся, подружка, — спокойно ответила Мун. — Я просто пошутила. Отвлекает от боли в соске.
— Но ты заявила, что тебя пытались изнасиловать!
— А кто теперь так не говорит? Что из того? Взгляните на рекламу — все прелести наружу. Сразу ясно: каждую девку в стране трахают.
— Куда ты клонишь, Мун? — спросила Дервла с еле сдерживаемой яростью.
— Я тебе скажу: решила просто посмеяться. И еще подумала: больно уж наша Сэлли серьезная. Хватит вправлять Келли мозги насчет ненормальных.
— Стерва! — выругалась Лейла.
— Шлюха! — поддержала Келли.
— Идиотская шутка, — заметила Дервла. — Сексуальное домогательство не самая веселая тема разговора.
— Зато славно провели время, — хмыкнула Мун. — Спокойной ночи!
Все замолчали. На этот раз тишину нарушила Келли:
— А как насчет имплантированных грудей? Тоже соврала?
— Нисколько. Я тогда решила, что большие титьки помогут сохранять равновесие на трапеции.
В комнате снова наступила тишина, но Дервле показалось, что она услышала, как всхлипывает Сэлли.
День тридцать третий
5.10 вечера
С момента убийства прошло шесть дней. Сержант Хупер со своей командой продолжал заниматься непосильным делом — изучением глубин неисследованного метража материала. Они усердно искали любой намек на событие, которое могло привести к преступлению. Тяжелое испытание даже для такого фаната шоу «Под домашним арестом», как сержант Хупер, который был типичным среднестатистическим зрителем и надеждой рекламодателя. Хупер являл собой полную противоположность Колриджу. Суперсовременный коп, стильный, самоуверенный представитель двадцать первого века, в мешковатых брюках, в кроссовках, с серьгой в ухе и с серебристым портативным «Макинтошем». Хупер и его приятели не пропускали ни одной передачи реального телевидения, но даже он поостыл, когда получил задание. К счастью, не все семьсот двадцать часов записанного материала поступили в распоряжение полиции. Очень многое ежедневно выбраковывалось редакторами «Любопытного Тома». Однако и оставшегося хватало на сотни часов. Складывалось впечатление, что смотреть записи — все равно что наблюдать, как высыхает краска. С той лишь разницей, что краска когда-нибудь обязательно высохнет. А картинка на экране вечно оставалась сырой.
Хэмиш снова ковыряет в носу. Джаз скоблит задницу.
Девчонки опять занимаются йогой. Гарри качается на тренажере. Гарри подтягивается в дверном проеме. Гарри бежит на месте...
Хупер начинал презирать игроков. И это ему совершенно не нравилось. Во-первых, потому, что не способствовало расследованию. И, во-вторых, потому, что в каком-то смысле они были с ним из одной песочницы. Со схожими интересами и запросами и с откровенным убеждением, что имеют право радоваться жизни. Хуперу совершенно не хотелось перенимать образ мыслей Колриджа, постоянно ворчавшего, что у «арестантов» отсутствует чувство долга, что они не умеют работать и не могут жить в коллективе. Как будто желание получить больше превращает человека во врага общества!
И тем не менее эти типы начинали его утомлять. «Арестанты» ничего не делали — никогда. Но что раздражало еще сильнее — никогда ни о чем не размышляли. Отличительная черта человеческого существа — способность абстрактно мыслить — оказалась на службе у... пустоты.
