обращении. Все организации выходили из положения именно таким путем, без чего крах этих организаций был бы неизбежен. Даже такое мощное общество, как Аркос, было вынуждено постоянно прибегать к подобным операциям и всегда одалживалось у английских банков.
Для примера могу привести следующее: когда я был членом правления РАСО (Русско-английское сырьевое общество), совместно с другим членом правления г. Михайловым[179] (старый русский миллионер), мы выдавали обществу Аркос дружеских акцептов на сумму 100 тыс. фунтов. Эти векселя были учтены Аркосом в нескольких английских банках. Они <большевики. — В. Г.> пошли еще дальше и создали в Москве несколько торговых обществ, единственной целью которых было приходить на помощь другим советским обществам подписью векселей, которые учитывались не только в иностранных банках, но даже в Госбанке, и этот последний показывал в своем балансе упомянутые векселя под довольно странным наименованием: «акцепты и девизы в иностранной валюте в обеспечение эмитированных червонцев».
Что же касается векселей, которые сейчас оспаривает советское торгпредство, то они были учтены при следующих обстоятельствах. Г-н Владимир Туров, член коллегии Комиссариата внешней торговли, который в то же время был начальником Управления торговыми и промышленными предприятиями СССР[180] (т. е. он был во главе всех советских торговых представительств и Госторга), зимой 1926 г. попросил меня дать ему дружеские акцепты для одной торговой организации, наименование которой мне было сообщено. Так как было неудобно, чтобы имя этой организации фигурировало на векселях, он меня попросил учинить акцепт за моей личной подписью, и, так как мне часто приходилось выдавать дружеские векселя другим экономическим организациям, я не мог отказаться выполнить распоряжение, которое мне было дано. Вслед за этим Туров мне сказал, что он уполномочен учесть векселя за границей и до его отъезда было условлено, что, как только он найдет возможность учесть эти векселя, он меня об этом уведомит, чтобы я знал общую сумму акцептов, которые я должен был подписать.
Действительно, в мае месяце 1926 года я получил распоряжение выслать векселей на 200 тыс. фунтов. Тогда я подписал векселя, которые послал г. Турову почтой, а две недели спустя я ему послал по его просьбе подтверждение в получении денег (денег, которых я никогда не получал). В действительности я никогда не видал этих денег. Я делал все согласно распоряжениям, полученным от г. Турова, таким образом, что нигде не ставилось вопроса об организации.
Вслед за тем в июле 1926 г. я увидел г. Турова в Москве и вспоминаю, что он мне сказал, что учет ему обошелся очень дорого. С тех пор я больше ничего не слышал об этих векселях до октября 1928 г., когда узнал, что один из этих векселей опротестован. Таким образом векселя, так же как и расписки, были написаны в Москве, но, чтобы не платить вексельного гербового сбора в Москве по векселям, которые мы учитывали за границей, их всегда формально помечали Берлином. Это может быть подтверждено моими старыми сослуживцами, если, конечно, последние будут иметь мужество говорить правду, а не то, что им будет приказано.
Следовательно, информация большевиков, что векселя фальшивые, является гнусной ложью. Я все это сделал в соответствии с моей доверенностью и по приказу своего начальства. Я не получал никаких денег, и к тому же я никогда и не мог их получить, так как векселя были учтены за границей г. Туровым, а я тогда жил в Москве. Но большевики или, чтобы выражаться более точно, ячейка, иначе говоря — отделение ГПУ, члены которого являются коммунистами и которое в действительности является органом охранного отделения (la Surete Generale) берлинского торгпредства, создали историю о фальшивых векселях, имея в виду три явные цели:
1. Всякий раз, когда большевики имеют затруднения со своими иностранными девизами и когда они не в состоянии выполнить своих обязательств, они изобретают какую-нибудь историю, которая им позволяет или отодвинуть срок платежа или совсем не платить. Так два года тому назад я и несколько неофициальных моих сотрудников получили поручение продать на черной бирже в Берлине червонцы на несколько миллионов рублей. Лишь только эта операция была совершена и иностранные девизы получены, большевики объявили, что они не принимают к уплате червонцы за границей под предлогом [того], что большое число этих купюр — фальшивые. Этот маневр удался. Курс червонца упал, и большевики имели возможность скупить их за полцены. Одна частная фирма, которую я знаю, проделала следующий опыт. Те же червонцы, которые большевистский банк в Берлине, Гаркребо[181], отказался принять к уплате, эта фирма переслала кружным путем в Москву, где эти червонцы были признаны подлинными и не фальшивыми Госбанком, — но для обмена на иностранные девизы их объявили фальшивыми. Следовательно, если могут объявить фальшивой свою собственную монету, почему нельзя равным образом объявить фальшивыми обязательства, когда нет возможности их оплатить[182].
2. Но, помимо того, прямая цель коммунистической ячейки (иначе говоря, ГПУ), заключалась еще в другом намерении. Между заместителем комиссара иностранных дел Литвиновым и комиссаром иностранных дел Чичериным, а также между Литвиновым и Караханом (другой важный чиновник в Комиссариате иностранных дел) все время существуют большая антипатия и личные интриги. ГПУ поддерживает Чичерина и преследует Литвинова, который всегда боролся против вмешательства ГПУ в дела Комиссариата иностранных дел. Этим летом, когда я путешествовал со своим братом по Австрии, он мне жаловался, в частности, на натянутые отношения, которые существуют между ним, Чичериным и Караханом, и выражал опасение, что Чичерин может с ним сыграть скверную штуку во время его отсутствия. Эту штуку он сыграл ему совместно с коммунистической ячейкой советского торгпредства в Берлине, которая является, как я уже говорил, заграничным ГПУ.
3. Бегге, глава советского торгпредства в Берлине, меня лично ненавидит за мой «независимый образ мышления», как он его нагло называет. Я сохраняю у себя письмо моего брата, который мне писал, что в лице Бегге я имею личного врага и что он, Бегге, никогда мне не простит, что я обратился к высшему начальству, минуя его. Берлинская ячейка меня преследует, в частности, потому, что я — брат Литвинова, с которым ГПУ всегда воюет. Вследствие такого отношения я был вынужден в марте 1927 г. покинуть свое место в берлинском торгпредстве. В сентябре 1928 г. я получил от моего брата письмо, в котором он мне сообщил, что Стомоняков, назначенный главой торгпредства в Париже, даст мне место вопреки желаниям ячейки. В этих целях я прибыл в октябре в Париж. Когда ячейка узнала об этом, она, поддержанная Чичериным и Бегге, решила сделать все возможное, чтобы помешать моему назначению на указанное
