Светлана воспринимала Андрея как мужа и как сына одновременно. У нее не было детей, Андрей стал ее ребенком. Она видела, что он – сильный организатор, но слабый хищник. Конкуренты стоят плотным кольцом, как волки, и ждут момента. А когда почувствуют слабое звено – налетят, сомнут и сожрут. Андрей не должен быть слабым. И не будет слабым, пока Светлана у него за спиной. Японка не угрожает бизнесу, но угрожает равновесию.
Работа не шла. Светлана встала из-за компьютера. Оделась и ушла домой.
Андрей вернулся не поздно. Раньше, чем всегда. И, как всегда, сыт. Последнее время он проводил деловые встречи в ресторанах. Как на Западе.
– Сядь! – сказала ему Светлана.
Андрей сел в кресло, открыто, с удовольствием смотрел на жену. Ему всегда нравилось, как она одевается. Дорого и скромно. Одежда была не видна на ней. А Надькины наряды всегда были главнее самой Надьки.
– Ты влюблен? – прямо спросила Светлана.
– Что-то в этом роде, – сознался Андрей. Не хотел врать.
– А ребенок чей?
– Наш.
– Значит, эта женщина – Дева Мария?
– Почему?
– Рожает от непорочного зачатия. А ты, значит, плотник Иосиф?
Андрей молчал. Ему была тяжела эта тема.
– Если ты захочешь уйти, я тебя не держу, – сказала Светлана.
Андрей молчал.
– Но ты можешь вернуться, когда захочешь. Я буду ждать тебя всегда.
– Считай, что я уже вернулся.
– Насовсем?
Это был основной вопрос. Светлана не допускала, чтобы ее муж бегал туда-сюда и превратил ее жизнь в помойку. А японка именно этого и добивалась.
– Насовсем, – сказал Андрей.
Светлана и Андрей выбрали день и поехали в церковь.
У Светланы был свой духовник, отец Михаил. Раньше он был Миша, занимался ремонтом техники. Потом в его жизни что-то случилось, он не рассказывал – что именно, но это событие перевернуло всю его сущность. Миша превратился в отца Михаила с тихим голосом и спокойно-светлым взглядом, какой бывает у верующих. Отец Михаил был ровесником Андрея, они хорошо понимали друг друга.
– А вы обвенчайтесь, – предложил отец Михаил. – Церковный брак укрепит дух, избавит от искушения. Дьявол искушает. Дьявол видит слабых.
Светлана и Андрей венчались.
Горели свечи. Слова отца Михаила падали прямо в сердце. Андрей внутренне верил, что он действительно поддался дьяволу в образе Надьки. Но теперь он прозрел и будет жить зрячим, а не вслепую. Он больше не пойдет на поводу у своей плоти. Подключит разум, совесть, а значит, Бога.
Вышли из церкви. Полнеба занимала тяжелая туча.
– Балчина, – сказал Андрей. Так называл тучу его отец, сельский житель. Они с матерью и сейчас жили в деревне, отказывались перебираться в город, хотя разбогатевший сын мог предоставить им все условия.
– Мне этого ничего не надо, – говорил отец. – Я люблю мочиться на землю прямо с крыльца.
И действительно: мочиться на землю – это совсем другое, чем запираться в тесном туалете. Земля отдает свою энергию, и эта энергия через струю проникает в человека.
Отец, как Антей, черпал свою силу от Земли. Мать была терпеливая и умная, как Светлана. И даже внешне они были похожи. Ум – удобный попутчик. Глупость, амбиции выпирают углами, об эти углы стукаешься, сатанеешь. В долгую дорогу можно отправиться только с умным и добрым попутчиком.
Церковь стояла на высоком месте, на выезде из Москвы. Справа – город, а слева – холмы, леса, небо с балчиной.
Андрей отошел подальше, за кусты, и помочился на землю. Он вдруг понял, что в самой глубине души – тоже деревенский, сколько бы у него ни было денег, должностей и пиджаков.
Андрей вернулся к Светлане, взял ее за руку. Он был уверен: Светлана сейчас думает примерно о том же. Они были едины духом и плотью. Муж и жена на вечные времена. Это было скреплено загсом и церковью. Землей и небом.
Домой они вернулись тихие, умиротворенные. Не хотелось никому звонить, ни с кем делиться. Им хотелось сберечь душевную высоту, все оставить себе. То, что между двоими, принадлежало только им.
Надька поняла, что Андрей ее бросил. Нетрудно догадаться. Андрей сменил все телефоны. Приказал охранникам не пускать Надьку в офис. Надька заехала – ее не пустили. Она совала охраннику Косте сто долларов, он не взял. Был непреклонен, как сфинкс. Не драться же с ним.
Надька вернулась домой. Легла. И провалилась в пропасть депрессии. Ярость – это эмоция, активное состояние. А здесь – все отключено, жить неохота. Надька вспомнила детство без мамы, ее звериную тоску по матери. Вспомнила Гюнтера, который выкинул ее на улицу – одну, в чужой стране, без единой копейки. Всплыло в памяти, как бездомная села в поезд – ей было все равно, куда ехать. Напротив расположились два голубых парня. Они сошли на станции, взяли с собой Надьку, а потом не знали, как от нее отделаться. И Жан-Мари не знал, как от нее отделаться. И вот теперь Андрей, но он-то знает, как отделаться. Поменял телефоны, усилил охрану, – нашел врага.
Надька осознала, что всем она только мешает и, если она умрет, все легко вздохнут. Кроме детей, естественно. Детей придется оставить на Ксению. Они понесут в будущее ее гены, так что Надька не канет окончательно. Стала размышлять: как легче уйти из жизни? Отравиться снотворным, например, не больно и не страшно. Заснешь – и привет. Однако за снотворным надо идти в аптеку. А вставать и идти не хотелось. Не было сил передвигать ноги и произносить слова. А главное – глядеть на людей. Сплошные рыла.
Лука, воспользовавшись неподвижностью, стал ползать по Надьке, роняя прозрачные слюни ей на лицо. Это было влажное прикосновение ангела. Живая вода.
– Вам надо уехать куда-нибудь, – сказала домработница Таня. – Сменить обстановку. Поменять картинку перед глазами…
Таня не могла смотреть, как Надька лежит и ничего не ест. У Тани сердце разрывалось от сострадания. Единственная сострадающая душа.
Надька зацепилась мыслью за Танины слова. Действительно, у нее есть два пути: первый – отравиться и умереть. Сделать Светлане подарочек. Они с Андреем выпьют коньячку за помин души, а потом лягут в постель. Займутся любовью – медленно и печально.
Второй путь: поехать в Париж, погулять по городу, развеяться. Посидеть с Кариной в кафе. Заглянуть в брачное агентство, может, там завалялся богатый француз. Можно и бедный.
Единственное усилие – поднять себя с кровати. Оформить визу и купить билет. В Париже тоже рыла, но хотя бы французские.
В Париже Надьку приютила Карина. У нее в центре была крошечная квартирка – студио. Специально для приезжих гостей. Карина не любила тащить гостей в свою семью. Семья – это алтарь, в котором не должно быть посторонних.
Карина вытащила из холодильника вино и орешки. Это называется «развлекать глотку».
Надька поведала о своей жизни. Ничего не скрыла. Выложила всю правду, иначе какой смысл в беседе.
– А ты его любишь? – спросила Карина.
– Кого? Ребенка или Андрея?
– Андрея, естественно…
Надька мрачно смотрела перед собой, будто вглядывалась в перспективу.
– Ужасно… – проговорила она. – Это мужчина моей жизни. Я хочу быть с ним на моих условиях. Я хочу замуж.
– А если бы он был водопроводчик, ты бы пошла за него?
– Пошла бы… – убежденно подтвердила Надька.
Она не могла представить Андрея без себя и себя без Андрея.
Карина испытала легкую зависть. Ей тоже захотелось безоглядного чувства, несмотря на стабильность и благополучие своей жизни.
Одно из любимых занятий – пробежаться по магазинам.
Подарки Надька покупала в «Тати» – это был уровень ярмарки «Коньково». Себе – в «Галери Лафайет», здесь можно было найти что-то вполне качественное и недорогое. Дешевле, чем в фирменных магазинах, где дерут втридорога только за имя. Однако в фирменные магазины Надька тоже заходила – просто поглазеть. Ухоженные продавщицы улыбались Надьке радостно и приветливо, будто ждали ее с самого утра.
Надька зашла в магазин «Балли» и высмотрела там Левку Рубинчика. Он покупал женскую сумку, похожую на огромный кисет. Кожа, тонкая как шелк, стягивалась на кожаных шнурках. Это была последняя мода сезона.
– Жену одеваешь? – спросила Надька, подходя.
Левка обернулся. Его брови вздрогнули и полезли на лоб.
– Смешно… Мы находим друг друга в магазинах.
– Место встречи изменить нельзя.
– Можно, – возразил Лева. – Если хочешь повидать русских, надо идти в «Тати». Французы туда не ходят.
– Мне не нужны здесь русские. Через неделю я вернусь в Москву, там их навалом.
Зашли в кафе. Заказали луковый суп. Хотелось горячего.
Лева рассказал, что живет по-прежнему в Германии. Жена до сих пор в Москве. Здесь, в Париже, у него бизнес – картинная галерея, совместно с Жан-Мари. Вывозить картины стало труднее. Русские свирепствуют на таможне. Законы не работают, только деньги. Нация испортилась.
– Жан-Мари играет? – спросила Надька.
– Все как было. Хоть и игрок, но мозги на месте. Не голова, а компьютер.
