английском языке, датированная четвергом, 30 июля 1422 года[1420].
Сознательное решение Генриха V активно поощрять использование английского языка важно в двух отношениях. Это было практическое решение, несомненно, продиктованное осознанием того, что французский и латынь понимала и использовала все меньшая часть населения, о чем свидетельствовало заявление пивоваров. Его инициатива послужила мощным прецедентом для все более широкого распространения этого языка как в бизнесе, так и в государственных делах после его смерти, что стало "поворотным пунктом в использовании английского языка",[1421] когда в письменной речи стал широко использоваться просторечный язык[1422]. Поощрение просторечия было также частью эмоциональной апелляции к языку как истинному признаку нации. Полтон утверждал, что так оно и есть. Язык был особенностью народа, признаком его индивидуальности. Генрих стремился показать, что его королевство и его народ неординарны, что они могут стоять на собственных ногах. Человек, который заказывал переводы и поощрял более широкое использование английского языка, пытался утвердить культурную независимость своей страны. Это был не последний вклад короля в создание сильного духа независимости, который помог выделить Англию в мире начала XV века. Это также был шаг, который в долгосрочной перспективе помог создать язык, присущий нации. Неудивительно, что Генрих V всегда считался очень английским королем. Его вклад в развитие языка нации был значительным по любым стандартам, и, таким образом, он помог в важнейшем и практическом смысле создать все более сознательную и успешную английскую нацию.
В начале своего правления Генрих со всех сторон был призван работать над единством своего народа после раздоров и разногласий, имевших место во время правления двух его предшественников. Не последнюю роль в его достижении сыграло то, что, в общем и целом, ему удалось это осуществить. В широком смысле, он сделал это, будучи одновременно традиционалистом и новатором. Первое отражало его консервативный характер, но характер, который очень соответствовал потребностям, настроениям и желаниям английского народа его времени. Генрих понимал, чего хочет от него народ: порядка, мира и правды, правильного управления финансами, даже войны за границей, если она ведется успешно. Обеспечивая все это, публично используя доброжелательность к себе, которой он таким образом добился, он завоевал себе поддержку нации, которая теперь была в мире с самой собой и была готова последовать примеру короля.
Генрих, как очень английский англичанин, уловил настроение того времени в том, как он поощрял события, которые должны были оказать важное влияние на будущее. Он использовал конфликт против Франции, унаследованный от своих предшественников, как средство придать своему народу характер нации, благословленной Богом, благословленной потому, что ее король был человеком, который поступал правильно. Англичане должны гордиться тем, что они англичане. В довершение к этому Генрих дал жизненно важное и, с исторической точки зрения, очень значительное поощрение практическому использованию английского языка. Теперь английский язык должен был продвигаться вперед огромными шагами и стать объединяющим фактором, par excellence, английского народа а также обеспечивал ему тесную связь с англосаксонским прошлым страны. Забегая вперед, можно сказать, что язык прочно встал на путь развития как в символическом смысле, как знак единства страны, так и в практическом, как инструмент, с помощью которого все в большей степени будет осуществляться управление законом и правительством. В этом важнейшем вопросе англичане были в немалой степени обязаны своему королю.
Глава 20.
Эпилог
Когда 22 сентября 1422 года Генри Чичеле, архиепископ Кентерберийский, приказал епископам южной церковной провинции призвать верующих молиться за покойного короля[1423], он просил их ходатайствовать за душу человека, чье правление произвело большое впечатление на современников. Это было десятилетие, когда, казалось, страна была объединена усилиями короны, ее власть осуществлялась человеком исключительного таланта и энергии, который, казалось, достиг того, что задумал. На ранней стадии Генрих стремился сплотить страну вокруг себя, подчеркивая контраст между стилем правления своего предшественника и своим собственным. Он полностью осознал ценность публичности в своем стремлении подчеркнуть характер своих достижений, и небезосновательно можно предположить, что распространение некоторых анекдотов о его молодости и реакции французов на его требования территориальных уступок могло намеренно поощряться при его собственной жизни. Если к 1422 году и существовали опасения по поводу чрезмерной вовлеченности в войну против Франции, то вряд ли можно сомневаться в том, что Генрих сделал многое для восстановления слабеющего авторитета ланкастерской монархии. В моральном смысле Генрих VI унаследовал настолько хорошее правление, насколько мог надеяться любой правитель[1424].
Что же стало с прекрасной исторической репутацией Генриха? Поскольку многие из тех, кто руководил делами в первые годы правления его сына, уже занимали ответственные посты, вполне естественно, что политика покойного короля, использовавшаяся как средство сохранения единства и предотвращения "разногласий", должна была быть сохранена. Томас Лэнгли наверняка имел в виду договор в Труа, когда, выступая в качестве канцлера перед первым парламентом Генриха VI в ноябре 1422 года, он подчеркнул, что новый король олицетворяет единство корон королевств Франции и Англии, чего многие давно желали и что, наконец, было достигнуто в результате напряженных усилий Генриха V и английского народа[1425].
Неудивительно, что к памяти Генриха и его достижениям стали обращаться в те моменты, когда английское дело во Франции, казалось, пошатнулось. В годы, последовавшие непосредственно за его смертью, произошел ряд успехов и продвижений на французскую территорию под руководством Джона, герцога Бедфорда, и Томаса Монтегю, графа Солсбери, оба они были верными последователями покойного короля. На практике выполнялось обязательство, данное Генрихом в договоре в Труа, о том, что те области Франции, которые не подчинятся добровольно, будут вынуждены сделать это в результате завоевания. После остановки этого продвижения в 1428 году, и особенно после неудачи, постигшей англичан в следующем году при Орлеане, люди, возможно, хотели быть уверены в том, что армия (и деньги), отправляемая из Англии, используется в благих целях. Вероятно, не случайно, что примерно в то же время, когда Генрих VI короновался в Англии, слепой поэт Джон Одлей написал стихотворение, в котором вспоминал о славе предыдущего царствования, в частности, об осаде Арфлера, битве при Азенкуре и истории о присылке теннисных мячей королю, который использовал это для остроумного ответа французам[1426].
Кризис 1429–31 годов был преодолен, но, оглядываясь назад, можно сказать, что все уже никогда не будет как прежде. Бедфорд, который всегда стремился сохранить английское правление во Франции
