человеке, осознававшим свои способности и желавшим извлечь из них максимум пользы, перед которым стоял отец, с которым у него были непростые отношения, здоровье которого было неважным, и правление которого пошатнулось из-за отсутствия личного стремления и решимости добиться успеха. Генрих выступал за нечто совершенно иное, за правление с вполне определенными возвышенными целями. Как уже говорилось, "новый человек", которым стал Генрих после восшествия на престол, был метафорическим способом заявить, что, оставив старые привычки, его правление будет иным. Генрих IV не всегда оправдывал надежды и обещания, связанные с его узурпацией и коронацией. Его сын, напротив, имел свое видение правления. Кроме того, у него была энергия, с которой он мог воплотить задуманное в жизнь.
Правление характеризовалось выраженным чувством гармонии среди английского народа, которое намеренно поддерживалось королем[1448]. Проблемы, связанные с восстанием лоллардов и Саутгемптонским заговором, должны были быть решительно преодолены, поскольку они подрывали как религиозное, так и политическое единство страны. В обоих случаях король, олицетворявший этот дух, как говорят, оказался под угрозой. Как человек, ценивший верность, Генрих очень близко к сердцу воспринял измену Олдкасла и, прежде всего, Скроупа, своих друзей с прежних лет; особенно суровым было его отношение к Скроупу. Оба они были виновны в подрыве единства страны и оба понесли высшую меру наказания за свое предательство.
В любое время Генрих старался примирить все интересы и все партии. Перезахоронение Ричарда II в конце 1413 года было попыткой закрыть главу в истории Англии в момент, когда ощущалось определенное политическое напряжение. Генрих хотел объединить, а не вызвать новые разногласия. "Let us alle row to gedir" (Давайте все грести к одной цели), ― призывал проповедник в парламенте в 1421 году. Использование помилования (к которому его призвал неизвестный священник, возможно, сам епископ Бофорт, после Азенкура) было знаком сильной власти,[1449] а также примирения. То, как помилование и арбитраж использовались от имени Генриха в мае и июне 1414 года, показывает короля с лучшей стороны, больше заботящегося о том, чтобы объединить тех, кого восстал против общества, чем о том, чтобы строго применить к ним закон и наказать. Восстановление в правах наследников графств Хантингдон, Нортумберленд и Солсбери также было заслугой Генриха. Во всех трех случаях решение было правильным; ни один из них не был замешан в предательстве в последующие годы[1450].
Его успех на родине основывался на поиске консенсуса, который проявлялся во многом из того, что он делал. Одним из наиболее заметных его достижений было восстановление хороших отношений между короной и дворянством, которые так сильно пострадали во время правления Ричарда II; он советовался с дворянами по поводу войны и вел их в поход, награждая некоторых материальными выгодами от завоеваний[1451]. Если отношения его отца с парламентом были временами непростыми, то Генрих с самого первого заседания показал, что понимает причины этого, так что можно сказать, что Генрих и его парламент работали вместе в сердечной атмосфере. То же самое можно сказать и о людях, чью повседневную жизнь он разделял при дворе. Королевский двор был центром управления, и его члены с радостью следовали примеру своего главы. Генрих, безусловно, был выдающейся личностью хотя временами он, вероятно, был своенравен[1452]. Однако именно эти черты были признаны как характерными для твердого и решительного руководства.
Примечательной чертой его образа правления были усилия, которые он прилагал, чтобы связать свою деятельность и, например, деятельность армии, когда она находилась во Франции, с поддержкой своего народа[1453]. Его подданные могли помогать ему через уплату налогов, через заселение недавно завоеванных территорий в Нормандии и через свои молитвы, которые напрямую связывали их с военными усилиями, предпринимаемыми во Франции. Они могли разделить триумф при Азенкуре, в котором, по его мнению, сыграли свою роль даже те, кто остался дома. Образ Англии как нового Израиля, англичан как избранного Богом народа, а короля как его рыцаря, защищающего Церковь или отстаивающего свои права на справедливость во Франции, был излюбленным при дворе. Святые, и в особенности святые Англии, были вершиной башен государственного корабля[1454]. Королевство могло по праву чувствовать себя более единым, более благословенным, чем в течение предыдущих многих долгих лет.
То, что Генрих был прекрасным, более того, выдающимся военачальником, не подлежит сомнению[1455]. Со времени его правления в этом вопросе было достигнуто полное единодушие. Он был прирожденным командиром людей, уверенным в себе, способным вдохновлять в моменты опасности (например, в дни и часы перед Азенкуром), твердо верившим в добродетель порядка и необходимость дисциплины среди всех чинов армии. Его моральный авторитет лежал в основе его успеха. По словам Жана Фузориса, французского священника, который видел его в Винчестере незадолго до того, как экспедиция 1415 года отправилась во Францию, именно Кларенс выглядел как воин, а не Генрих, который, по словам француза, больше походил на священника[1456]. Внешность зачастую бывает обманчивой. Как командующий, как стратег, нацеленный на завоевания, как организатор военной мощи, Генрих был весьма успешен. Его современники были правы в этом отношении.
Любое рассмотрение вопроса об осуществимости целей Генриха во Франции сопряжено с большими трудностями. Можно утверждать, что вторжение во Францию следует рассматривать как неотъемлемую часть восстановления Генрихом английской гордости и самосознания. Война сделала бы это лучше, чем что-либо другое. Можно также утверждать, что война была неотъемлемой частью возрождения монархии, и что престиж короны требовал войны против старого врага. Генрих также был убежден, что у него есть сильные юридические и исторические права на французский трон; война, которую он решил начать, не была, конечно, войной одинокого маньяка, поскольку его поддерживали дворяне и народ через парламент. Даже в конце царствования, когда парламент временно прекратил взимание налогов на нужды войны, многие были готовы оказать ему личную финансовую поддержку.
Важно, чтобы политика Генриха рассматривалась как с точки зрения ее краткосрочных целей, так и долгосрочных результатов. Хотя полагаться на такой аргумент опасно, следует напомнить, что Генрих умер относительно молодым. Если бы он прожил еще хотя бы десятилетие, он мог бы совсем по-другому отреагировать на развивающиеся обстоятельства. Как бы то ни было, его смерть лишила его динамичного вклада в восстановление монархического престижа и национальной гордости. Многое из того, что он приобрел в этом отношении, было потеряно в последующие годы. В войне против Франции потеря его как командующего имела множество последствий. Способность Генриха принимать волевые решения была утрачена; ее нельзя было заменить способностями других
