Последняя из семидесяти пяти ночей, которые мы с Этьенном провели в нашей палатке, была очень короткой. Трое суток на Полюсе совершенно сбили наш режим: мы ели ночью, спали днем, — и вот вчера приблизительно в час ночи по нашему времени оба вдруг почувствовали сильный голод и, несмотря на то, что подъем был назначен на 6.30, все-таки выбрались из мешков и отправились в кают-компанию, чтобы приготовить чего-нибудь поесть. Я сварил макароны, но как-то не слишком удачно, и, несмотря на голод, мы бы ни за что не справились с ними, если бы не своевременная помощь Лорана. Ужин закончился в третьем часу ночи, и спать нам оставалось только четыре часа. Лагерь просыпался медленно, неохотно, и было непохоже, что мы сегодня должны выходить. Уилл ночевал где-то в летнем лагере, и его не было видно. Потихоньку к 8 часам мы все же собрались у палаток и не спеша побрели в летний лагерь на завтрак. Около кают-компании мы застали заспанного руководителя экспедиции в одном исподнем. Увидев надвигавшуюся на него в грозном молчании стену одетых по-походному товарищей, Уилл засуетился и исчез в темноте ближайшей палатки с криком: «Я сейчас, я уже с вами!» Мне эта ситуация напомнила наш выход из базового лагеря, когда накануне вечером мы строго договорились начать сборы с завтрака в 6 часов, а в результате вышли в полдень. Вот и сейчас события разворачивались так плавно, что было очевидно: в первой половине дня нам не уйти. И все-таки в этой атмосфере безалаберности, анархии и расслабленности была какая-то своя прелесть, проявление чего-то человеческого и, к счастью, не растерянного за долгие месяцы путешествия.
Завтрак был фантастический: яичница с беконом и цыплята табака! Спешить было просто-напросто преступно, а мы и не спешили. Только в одиннадцатом часу мы вернулись в наш лагерь, чтобы все-таки начать упаковку нарт. Дело привычное, и потому мы завершили его очень быстро. Мы с Этьенном разделили наш — до этого бывший общим — нехитрый палаточный инвентарь и обнялись. «Мне будет не хватать тебя рядом», — сказал Этьенн. «Мне тоже, — отвечал я. — Но моя палатка будет недалеко, и я буду приходить к тебе на радиосвязь каждый вечер — ведь без меня тебе будет не справиться с восточным диалектом». Тут к Этьенну подошел профессор — его будущий напарник, и они занялись сортировкой провианта, а я направился к Кейзо. Теперь до станции Восток мы будем делить с ним одну палатку. Уилл переходил к Джефу. Соседство Уилла с Джефом расценивалось всеми нами как серьезный психологический эксперимент на выживание: среди всех нас эти двое, наверное, были наиболее несовместимы по складу характеров, привычкам и вкусам. Единственное, что их объединяло больше, чем всех нас, — это язык, а что касается всего остального… Непоколебимые, испытанные во многих экспедициях основные жизненные принципы Джефа были следующими: чистота и порядок в быту, образцовое содержание палатки, отбой в 21.30 вне зависимости от внешних и внутренних обстоятельств, подъем в 5.30 вне той же зависимости, внимательное отношение к собакам своей упряжки, лютая ненависть к овсянке по утрам, абсолютная воздержанность в курении и алкоголе… Непоколебимые, но легко поддающиеся трансформации основные жизненные принципы экспедиционной жизни Уилла состояли в следующем: абсолютное, возведенное в принцип равнодушие к чистоте и порядку в быту, отбой в интервале от 21.00 до 23.00 в зависимости от внутренних обстоятельств, подъем в 6.00, с трудом и только по рабочим дням, противоречивое отношение к собакам — от нежной любви до лютой ненависти, — страстная любовь к овсянке по утрам, отношение к курению и алкоголю такое же, как и к собакам. И вот эти двое сошлись в одной крошечной палатке, где им предстояло провести никак не меньше месяца на площади четыре квадратных метра. Что касается остальных пар, то они выглядели лучше совместимыми. Более того, каждый из нас, как мне кажется, даже стремился к этим переменам. Правда, мы с Этьенном предложили сохранить наше партнерство вплоть до Востока из-за необходимости поддерживать радиосвязь на русском языке, но Уилл настоял на перемене экипажей и был, как мне кажется, прав. Профессор, как человек аккуратный и домашний, так и не смог до конца прижиться в безалаберной палатке Уилла и мечтал поскорее перебраться к Этьенну, надеясь отыскать там желанное спокойствие, уют и более соответствующую своим вкусам кухню. Кейзо, как я знал, давно мечтал взять у меня несколько уроков утреннего закаливания и, может быть, немного отдохнуть от жесткого режима в палатке Джефа, так что у всех нас не было оснований для волнений по поводу предстоящих перемен.
Шеф-повар станции Амундсен-Скотт выдал нам огромное количество самого разнообразного мяса. На снежной площади, как раз между нашими палатками, темно-красными горками лежали свиные и говяжьи отбивные, бифштексы, колбасы, антрекоты. Мы с Джефом сортировали их на три равные части для первой, второй и третьей подбаз. Среди прочих деликатесов выделялись несколько красиво упакованных блоков креветок и мутно-оранжевый стекловидный брикет меланжа, замороженного яичного желтка. Джеф пилил его ножовкой, и снег рядом с ним был усыпан мелкой оранжевой пылью. Отдельно от всего на снегу лежала огромная замерзшая задняя нога коровьей туши, отпиленная специально для собак. Когда упаковка нарт была закончена, мы с Кейзо решили дать полакомиться собакам. Но как это сделать? Если отнести огромный окорок к упряжке, то неминуемо начнется потасовка. Я предложил приводить собак к мясу по одной я давать каждой минут пятнадцать для работы с окороком. Так и сделали. Начинал Монти. Он вступил в бой с мясом без предварительной подготовки, и его клыки металлически лязгнули, столкнувшись с розовым стеклом мороженого мяса, что отнюдь не обескуражило нашего героя, который принялся отщипывать длинные волокна и с большим аппетитом отправлять их в пасть.
Сборы были закончены во втором часу дня. Мы подъехали к Площади Наций, чтобы проститься с вышедшими проводить нас, несмотря на глубокую ночь, полярниками. Собаки мохнатым кольцом легли вокруг земного шара, мы встали рядом. Фотографии на память, и вот мы повернулись спиной к Южному полюсу. Все дороги ведут на север, к дому. Некоторое время Крике с Гордоном сопровождали нас на снегоходах, но вот мы простились и с ними. Серебристый купол станции некоторое время еще виднелся за спиной, но довольно быстро исчез, скрытый другим, более естественным в этих местах ледяным куполом. Мы вновь остались одни. Перед нами 1250 километров безмолвной снежной пустыни, отделяющей Полюс от станции Восток.
На всех многочисленных картах и рекламных проспектах с обозначением маршрута нашей экспедиции участок между Полюсом и Востоком был выделен специальной штриховкой и обозначен как «Зона недоступности». История происхождения этого названия такова: сначала при разработке планов обеспечения экспедиции на маршруте мы совершенно справедливо считали, что этот район наиболее труднодоступен для малой авиации. В ту пору мы не могли предполагать, что получим возможность пользоваться горючим на Полюсе, а Советская антарктическая экспедиция не располагала такими самолетами, которые могли бы приземляться на неподготовленную снежную поверхность и обеспечить экспедицию со стороны станции Восток. Затем мы подсчитали и выяснили, что сюда может долететь и малая авиация, но стоить это будет очень дорого. В частности, одна бочка с топливом на холмах Патриот стоит 5000 долларов, а на Полюсе — и того дороже! Поэтому долгое время на всех пресс-конференциях мы объясняли название «Зона недоступности» дороговизной обеспечения, имея в виду прежде всего ее недоступность с учетом тех средств, которыми располагала экспедиция. В географическом же отношении Зоной относительной недоступности в Антарктиде, зоной, которая имеет свой центр — Полюс относительной недоступности, называют район Антарктического плато в окрестностях точки, одинаково удаленной от побережья. Этот район находится западнее линии, соединяющей Южный полюс с Востоком. Последний раз перед нами по этому маршруту прошли тягачи 4-й Советской антарктической экспедиции в 1959 году, и с тех пор здесь никто не ходил. Наша экспедиция была первой, попытавшейся преодолеть этот участок на лыжах и собачьих упряжках. На основании данных, которые я почерпнул из отчета о том давнем походе, я сделал вывод, что здесь мы столкнемся с относительно ровной поверхностью, глубоким, рыхлым снегом, солнечной, морозной и тихой погодой. Первые мили, сделанные нами от Южного полюса, покамест подтверждали только первый и последний выводы. Поверхность снега была настолько твердой, что свободно выдерживала и лыжника, и собак. Вопреки ожиданиям, скольжение тоже оказалось хорошим, но это было только начало. Мы прошли в первый неполный день только 9 миль; после Полюса запад с востоком поменялись местами, и мы шли уже вдоль восточного меридиана. Координаты первого лагеря «Зоны теперь уже относительной доступности»: 89,89° ю. ш., 114,4° в. д.
