Сегодня утром впервые под моим руководством Кейзо принимал снежный душ. Несколько раз до этого он пытался делать это самостоятельно, но поддержки не находил и даже порой встречал холодное непонимание со стороны своих прежних партнеров по палатке. Снежный душ по утрам требовал от исполнителя большой выдержки и силы воли, особенно в холодную и ветреную погоду. Я увлекал своего молодого, но бесспорно талантливого ученика личным примером. Более того, с наступлением лета я стал принимать душ дважды в день — утром и вечером. И вот сегодня, закончив обтирание, я заглянул в палатку. «Мистер Фунатсу? — спросил я, увидев сидящего по-турецки в дальнем углу палатки Кейзо, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пожалуйста, на выход, но без вещей!» Кейзо минуту собирался с силами, а затем, как в омут, нырнул в дверь. До меня донеслись его крики, и вскоре появился он сам, мокрый, но довольный. «Ну, как?» — спросил я. «Сейчас превосходно», — уклончиво отвечал ученик, подвигаясь поближе к примусу. Мы отметили начало доброй традиции плотным завтраком.
Сегодня замечательный день: тихая солнечная погода, минус 26 градусов, прекрасное скольжение. Мы шли, кажется, не торопясь, но ходко. Ровная поверхность усыпила бдительность пойнтмена, и несколько раз я ловил себя на том, что, всецело погруженный в мысли о предстоящей встрече в Мирном и возвращении домой, подолгу не смотрел ни на компас, ни на тень. Сейчас и дома уже выпал снег. Наташа и Стас готовятся к Новому году, возможно, уже купили елку, и она стоит на холодной и темной веранде, сохраняя к празднику свой сказочный смолистый аромат… Обернулся и, к своему ужасу, обнаружил, что уже метров сто или даже более иду каким-то совершенно загадочным курсом, чуть ли не под углом 30 градусов к нужному направлению. Поспешно исправил курс, но поздно — собаки непременно повторят этот зигзаг и, наверное, разбудят моих товарищей… Правда, от самого Полюса Джеф постоянно шел на лыжах рядом с нартами, не держась за стойку, и видел все мои маневры. Потом, уже в конце дня, он сказал мне: «Виктор, я могу точно сказать тебе, сколько раз в день ты думал о Наташе, причем не мимолетно, а серьезно. Сегодня по меньшей мере два раза до обеда и три после! Давно мы не ходили таким замысловатым способом, как во время этих твоих раздумий». Вопроса о моем профессиональном несоответствии даже не возникло — всем все было понятно, а размышления о родных и близких признаются уважительной причиной для подобных отклонений от курса, особенно в Антарктиде и особенно в хорошую погоду.
Вчера вечером произошел любопытный случай, послуживший мне основанием для производства профессора Чина Дахо в новый, как мне кажется, весьма почетный чин кэмп менеджера — директора-распорядителя лагеря. Вчера я, как всегда, остановился в 6 часов. Минут через десять подошла упряжка Джефа и Дахо. Поджидая остальных, мы построили еще одну снежную пирамиду. Заметив приближение упряжки Кейзо, профессор неожиданно выскочил ей навстречу и стал показывать, куда ей стать, то же он сделал и с упряжкой подошедшего позже Уилла. В результате все три упряжки разместились примерно в вершинах правильного треугольника: с одной стороны близко друг от друга, а с другой — достаточно далеко, чтобы собаки не вошли в слишком тесный контакт друг с другом. До этого мы размещались в основном в одну линию, так что иногда от первой палатки до последней было не менее 200 метров. Сейчас конфигурация лагеря была всеми признана близкой к идеальной, и, несмотря на то что, заботясь о размещении упряжек, профессор преследовал свои цели (для отбора проб снега ему надо было, чтобы упряжка, вёзшая ящик с образцами, находилась с наветренной стороны), с моей легкой руки он был назначен на эту новую в штатном расписании должность. Вот поэтому сегодня, видя, что профессор как-то равнодушно наблюдает за приближающимися упряжками, не делая никаких попыток выйти им навстречу, я подбежал к нему и вежливо попросил его заняться своим делом, прозрачно намекнув при этом, что не зря же ему со вчерашнего дня увеличили зарплату в экспедиции на целых тридцать долларов. Профессор, оправдываясь тем, что он ничего не знал о повышении, побрел навстречу упряжкам. С этого дня всякий раз прежде, чем ставить или снимать палатку, все должны были обращаться за разрешением к профессору. Эта игра продолжалась около недели, а затем тихо сошла на нет. Наблюдая за профессором в течение всего нашего перехода, я все больше и больше склонялся к мысли, что гляциологическая наука, к которой я никогда не питал особых симпатий из-за ее пристрастия к снегу, льду и холоду, все-таки иногда может быть полезной и простым людям. Каждый день сразу после нашей остановки профессор с лопатой на плече удалялся от лагеря в наветренную сторону метров на двадцать-тридцать и быстро, профессионально рыл в снегу яму глубиной около метра и площадью тоже примерно метр. С самого дна ямы профессор торжествующе извлекал маленький кусочек снега и надежно прятал его в заранее припасенный полиэтиленовый сосуд. Яма пустовала всю ночь, а утром… Утром, примерно без десяти восемь, профессор выбирался из палатки и, озираясь, крался к яме. В течение следующих по меньшей мере 10 минут всякий, кто оказывался в это время рядом с нашим лагерем, мог наблюдать совершенно жуткую картину «Голова профессора Дахо», причем порой, если было особенно ветрено и холодно, профессор не снимал даже маски, и оттого его абсолютно черная голова над плоской белой равниной представляла собой еще более жуткое зрелище.
Сегодня, несмотря на вторник, у нас с Кейзо был рыбный день: сардины и креветки с картошкой. Все оказалось очень неплохо, несмотря на то что мы не удержались и чуть подпортили блюдо кусочком мяса. За день прошли 26 миль. Восток по-прежнему не слышен. Лагерь в координатах: 88,4° ю. ш., 104,4° в. д.
20 декабря, вторник, сто сорок восьмой день.
Результаты моей работы по обучению Кейзо основным правилам и приемам закаливания начали сказываться быстрее, чем мы ожидали. Сегодня утром у Кейзо заболело ухо. Я, чувствуя в глубине души, что в этом есть и моя доля вины, сбегал в палатку доктора Этьенна и взял у него совершенно убойный, по его словам, антибиотик. Кейзо послушно съел пилюлю и перед выходом оделся потеплее. День как две капли воды похож на предыдущий и вновь, как вчера, располагал к размышлениям, но на этот раз я старался петлять не слишком сильно. Сочинил стихотворение ко дню рождения мамы, который будет 23 декабря:
Сплелись в клубок меридианы.Который твой?! Не отгадать…Но чувствую себя опятьС тобою рядом в твой день, мама.Быть рядом. И без лишних словНайти друг в друге пониманье.Прими мое истолкованье:Быть рядом это есть любовь,И ни при чем здесь расстояния.
Теперь весь вопрос в том, как его передать. Востока не слышно, остальные наши корреспонденты плохо понимают по-русски. Одна надежда на то, что завтра или послезавтра Восток все-таки прорежется и я успею передать радиограмму. За день сегодня прошли 25 миль. Пилюли доктора оказались достаточно эффективными, во всяком случае после обеда у Кейзо боль прошла, но, к сожалению, ненадолго. Вечером он опять жаловался на постреливание в ухе. Я рекомендовал своему ученику на всякий случай отказаться на время от снежного душа по утрам и прогулок босиком по снегу по вечерам, к чему я усиленно склонял его еще вчера.
