Даже сам маркиз не может удержаться от похвалы, хотя условной. Упрямый старик проиграл все свои знаменитые процессы, понеся при этом громадные потери, – его богатство рушилось, проекты не удались и самые «Lettres de cachet» потеряли силу и смысл. По случаю этих прискорбных обстоятельств он собрал вокруг себя своих детей, в шутку называет себя инвалидом, способным только сидеть у камина, чинить и заштопывать старую голову. Он не отказывает им в добрых советах, но не награждает их уже «Lettres de cachet» и подобными благодеяниями. Здесь, у камина, подобно тихому вечеру после бурного дня, покоится он, не метая более «громовых стрел». По временам только яркий огонек в форме меткого слова, дельного замечания вспыхивает в нем и горит до конца. В небольшом каталоге добродетелей графа Мирабо не нужно упускать из виду его искреннюю любовь к отцу, которая заставляла его забывать и прощать все жестокости последнего.
Хотя Мирабо и покончил с безансонским парламентом, но жить человеку без денег не совсем-то удобно. Если б жена не разошлась с ним, то можно бы было надеяться на осуществление блестящих надежд, потому что тесть близок к смерти. Ловкий и не стесняющийся никакими препятствиями, Мирабо весною 1783 года отправляется в Э приводить в смятение парламент и требует, чтоб жена жила вместе с ним… Слава его разносится по всей Франции и всему миру, английские путешественники, знатные иностранцы нарочно съезжаются в Э, – суд набит сверху донизу. С демосфеновским красноречием и пафосом раскаявшийся супруг требует возвращения ему жены. Но мир и парламент не знают, что думать, они уверены только в одном, что это даровитый оратор, которого когда-либо случалось слышать. Но несмотря на это, дело его все-таки проиграно, жену ему не возвращают, а следовательно, он не получает денег. Взять приступом счастье не удалось, он отступил с обманутыми надеждами, и положение его еще более ухудшилось… Средств жизни у него нет, и даже маркиз начинает посматривать на него косо. Ему остается только, подобно Измаилу, ум и энергия; в них заключается вся его надежда, они не изменят ему, – на другую же опору нечего рассчитывать. Человеку, одаренному громадными дарованиями и громадной душевной силой, остается только, чтоб употребить их в дело, прибегнуть к бесчестию, презреть все и опрокинуть все препятствия. В кармане у него только жалобы кредиторов, он лишен семьи, родины, состояния, – неизбежная гибель грозит ему. И при таких условиях нужно жить и бороться.
Жизнь, разбитая им самим и другими, вызывала у него слезы, хотя его нелегко было тронуть. Испытав бурю, сломившую ее, он утратил всякую надежду на возвращение блеска и значения. Человек с более слабым характером не вынес бы таких ударов и умер, опился бы водкой или отравился мышьяком, но Мирабо уцелел. Мир не был другом ему, а он не мог сочувствовать законам и формулам этого мира, объявил ему войну и был побежден, хотя и не совсем.
Люди подобной силы, как Мирабо, способные, в случае нужды, опрокинуть формулы, загораживающие им дорогу, всегда сумеют укрыться позади них. Несмотря на то что он лишился уважения мира и общество с его законами и правилами уже изрекло над ним свое проклятие, но тем не менее он не погиб, не предался отчаянию, малодушию или бесплодному унынию. Наперекор миру он жив, полон энергии. Мир не в состоянии отнять у него сознания собственного достоинства, не может лишить его искреннего, теплого чувства, питаемого им к другим людям, – есть пределы, переступить которые не заставят его ни мир, ни дьявол. Это колосс – могучая скала, которую разбивает молния, но она широкой пятой уперлась в землю, пустила глубокие корни и противится всякому разрушению. Весьма верно заметил один моралист: «Нельзя желать, чтоб кто-нибудь из людей впадал в ошибку, а между тем нередко случается, что после ошибки или даже преступления в человеке развивается нравственная сила и именно в то время, когда все другие силы уже оставят его».
Во время этого грустного периода Мирабо скитается всюду: он побывал в Германии, Голландии и Англии, но нигде не может успокоиться, нигде не находит приюта. Жизнь его проходит в изыскании средств существования «ото дня ко дню». Расточительный, не умея ограничивать издержек, он постоянно находится в долгах, выпутаться из которых нужно или усиленной деятельностью, или более искусным устройством своих финансовых дел. Его доходная статья – это ум, он владеет пером и головой, а главная сила его заключается в том, что он «демон невозможного». Он постоянно носится с грандиозными проектами, – которые озарят и согреют весь мир, – но нередко эти проекты до такой степени неосуществимы, что он заменяет их другими, переделывает, не утрачивая ни на минуту надежды на их осуществление. С неутомимостью паровой машины он пишет памфлеты об «ордене Цинцинната», «Вашингтоне», «графе Калиостро» и бриллиантовом ожерелье. У него много сотрудников и помощников, вроде Мовильонов и Дюмонов, деятельностью которых, при собрании разного рода материалов, он отлично пользуется. Он пишет целые тома сочинений, но, в сущности, это те же самые памфлеты, полемизирует с Кароном Бомарше относительно парижского водопроводного общества, – Карон мечет в него свои острые стрелы, на которые он отвечает, демонически «качая горами и лесами».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он находится в дружеских отношениях со многими людьми. Его искренность, доверчивость, искусство нравиться не покидают его. Но дружба, оказываемая дарованиям человека, а не его репутации, довольно сомнительна, и бедный, разорившийся Рикетти, не утративший еще своей прежней гордости, чувствует это и понимает как нельзя лучше. Зато дружба его с женщинами отличается более интересным характером. Он запутан в целую систему женских интриг, следующих за ним всюду. Он путешествует редко без женщины, с которой, по взаимному условию, живет год, два или более. Относительно этого громадного отдела в истории Мирабо остается только сказать, что его слабость к женщинам была велика, чудовищна и ни в каком случае не извинительна…
Старик маркиз сидит один у камина и размышляет, что выйдет наконец из этого беспутного, беспокойного и мятежного титана. Не примет, маркиз, этот титан участия во всеобщем перевороте? Он глотает формулы, знакомится с положением дел и людьми, а в дерзости, отчаянном мужестве у него недостатка нет. Старик делится с ним своими умными жизненными наблюдениями, но денег ему не дает.
Министры постоянно меняются, но как ни тасуются карты, а Мирабо все не везет. Неккера он не любит, но нет и особой ненависти между ними. Калонн спокойно слушает, как он громовым голосом ораторствует против биржевой игры, поддерживает с ним сношения, ведет переписку и пользуется первым удобным случаем, чтоб отправить его в качестве явного или дипломатического шпиона в Берлин и, таким образом, как говорится, зажать ему глотку. Великий Фридрих все еще на сцене, но уже готовится покинуть ее; тощий, морщинистый сержант мира и могучий, дюжий агитатор в изумлении смотрят друг на друга. Один только что выступает на сцену, другому приходится проститься с ней. Пребыванию Мирабо в Берлине мы обязаны многими памфлетами, из коих некоторые и до сих пор не лишены интереса.
Вообще при первом знакомстве с Мирабо как писателем и оратором вы немало бываете поражены. Вместо образного, расплывающегося в чувствах, пламенного языка, которого, по слухам, нужно было ожидать от подобного оратора, вы, к изумлению, наталкиваетесь на сжатые, точные выражения. Видите мощь и силу, чуждую всяких прикрас, меткий, светлый взгляд на дело и неотразимую убедительность. Главную основу, по нашему крайнему разумению, всех речей Мирабо и его самого составляют искреннее убеждение, твердый, здравый ум, нравственная сила и добросовестное распоряжение этой силой. И действительно, в его умственных дарованиях, при более точных исследованиях, замечается честное и высокое направление. Он одарен могучим, практическим умом и в этом отношении имеет полное право занять видное место между даровитыми людьми всех времен. В его сочинениях заключается богатый материал, но его нужно просеять, очистить от излишнего мусора, – он слишком хорош, чтоб лежать под ним.
