Прочь сомнения! Эллиот встал, подошел к двери и снова взялся за ручку. Мы молча следили за ним. Чего нам, в самом деле, бояться? Хотя я не мог утверждать, что страх совершенно прошел — наверно, он затаился в каком-то уголке души, чтобы при случае дать о себе знать.
Эллиот открыл дверь. Следующее помещение тоже было освещено. Горел ли свет все эти годы или автоматически включился, когда Эллиот потянул на себя дверь? Тяжелые ковры на полу были покрыты густым слоем пыли, и она вздымалась от наших шагов легкими облачками. Мы оказались в комнате, обставленной по моде давно ушедших времен. Я не разбираюсь в стилях — я видел повсюду плюш, красные, золотые и белые тона, разную мебель: комоды, шкафы, громадный концертный рояль и на нем — латунный канделябр с лампочками в форме свечей. Окон не было, зато стены сплошь увешаны картинами, где были изображены какие-то странные люди: женщины с мужскими прическами, с вытянутыми тонкими телами, завитые нагие юноши в немыслимых позах, на некоторых картинах — животные, словно сделанные из фарфора.
Мы переходили из комнаты в комнату — жаловаться на недостаток площади здесь не приходилось: их было более дюжины, и все громадные, высокие, уставленные мебелью, но при этом они не казались загроможденными.
И вдруг мы услышали голос Эллиота, звавшего нас. Мы поспешили к нему и оказались в роскошно обставленной спальне. На кровати стоял гроб, если можно так назвать сооружение, предназначенное для анабиоза. Рядом, на полу, между кроватью и столом оказался еще один такой же ящик, который мы не сразу заметили. В крышке виднелось стеклянное окошечко. Мы заглянули в него и увидели мужское лицо: это был Рихард Валленброк, руководитель технической и пропагандистской служб, грозный шеф тайной разведки — человек, которого я знал, как никто другой, но не способен был ни понять, ни уважать, ни любить. Это привело нас в такое замешательство, что мы едва не забыли про второй ящик. Катрин наклонилась к нему, заглянула в окошечко — и вскрикнула от испуга. Там лежала собака; видна была только ее черная мохнатая голова и передние лапы.
— Нерон!
Все сразу узнали любимого пса Валленброка, с которым тот никогда не расставался; он оставил собаку при себе даже тогда, когда из соображений экономии всех животных, не имеющих практической ценности, приказано было уничтожить. В свое время обсуждалась идея подыскать двойника и для собаки, чтобы мрачный, нелюдимый Валленброк выглядел перед публикой хотя бы любителем животных. Но пес был такой дикий, такой свирепый — достаточно было только взглянуть на него! — что от этого плана решили в конце концов отказаться, и мне, слава богу, не пришлось иметь дела с подобной же злобной тварью.
Значит, черный Нерон уцелел! Мы тщательно осмотрели комнату в поисках других анабиозных устройств, но больше не нашли ничего. Итак, все эти помещения предназначались для одного-единственного человека — для Рихадра Валленброка, он единственный, кроме нас, пережил катастрофу.
Война, навязанная нам врагом, обернется против ее зачинщиков, и они будут беспощадно уничтожены. Они расплатятся за содеянное, мы добьемся этого и готовы пойти на любые жертвы. Весь наш народ сплочен как один человек. Сколько бы наших городов ни разрушили ракеты с востока и юга, ни один из нас не дрогнет, не смалодушничает. Службы гражданской обороны действуют безотказно, большая часть населения сможет укрыться в заблаговременно подготовленных убежищах. В их распоряжении достаточно теплой одежды и продуктов, все обеспечены электрической энергией и топливом, наши заводы работают на полную мощность, выпуская оружие, необходимое для обороны. Наших резервов хватит еще надолго, превосходство в этой схватке останется на нашей стороне, даже если врагу удастся еще какое-то время продолжать свои разрушительные налеты. Каким бы трудным ни оказалось наше положение, мы знаем, что делать; в нашем распоряжении имеется оружие такой мощной разрушительной силы, что при желании мы могли бы уничтожить всю землю. Мы держим его на крайний случай и пустим в ход только тогда, когда нас к этому вынудят. Наша цель — не уничтожение, а победа. И даже если нам придется уйти глубоко в землю, когда-нибудь мы выйдем оттуда, государство же наше восстанет, словно Феникс, из пепла.
Ночью я лежу на кровати и все никак не могу успокоиться. Все произошло так внезапно… и в то же время я ожидал чего-то подобного. Каждая такая встреча неизбежно поднимает, словно муть со дна, все, что, казалось нам, погребено навеки. Да еще как все это произошло!
Я один — и чувствую себя очень одиноким. Вспомнилось, как покачала головой Катрин, и я сразу понял, о чем она подумала. Наверное, она права, нашим надеждам не суждено было сбыться. Было бы у нас больше времени… впрочем, шансов, можно считать, все равно нет.
Не слишком ли я быстро отчаялся? Ведь у меня так мало общего с человеком, который лежит там, внизу, в роскошных покоях и медленно возвращается к жизни. Эллиот включил систему ревитализации в точном соответствии с инструкцией. А Катрин вдруг подошла к нему и схватила за руку, когда он уже готов был привести в действие обогревательное устройство. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Катрин опустила глаза и отвернулась. И снова я догадался, о чем она думает. А может, вообразил, что догадался.
Как мало общего у меня было с тем, кого я изображал столько лет! Я всегда был только исполнителем приказов, вот в чем дело. Я исполнял их, несмотря на все свои сомнения, на все оговорки. А каково быть человеком, не верящим даже в собственные слова!
Я ворочался на своей постели. Из-за стены доносилось глухое завывание ветра. В животе тяжесть, слегка подташнивает. Я встал, подошел к умывальнику, сполоснул лицо прохладной водой.
И снова лег в постель. Под одеялом жарко, но меня знобит. О чем бы хорошем подумать, чтобы наконец заснуть… Катрин! Но мысль о ней вновь наполняет мою душу бесконечной печалью. И тошнит все сильней…
Надо бы все-таки заснуть, но у меня не получается, я слишком ослабел и устал. Наконец, собравшись с силами, я решил встать, умыться и одеться. И уже возле самой двери в нерешительности остановился. Было такое чувство, будто в следующую минуту я переступлю какой-то роковой порог и окажусь в кошмарном мире, где не останется больше никаких надежд. Ну что ж, чему быть, того не миновать. Сделанного не воротишь, надо с этим смириться. И как всегда, расплачиваться за все. Власть имущие распоряжаются жизнью и смертью, решают, быть миру или погибнуть. А их подчиненные не властны даже над собственной судьбой… Но разве в случившемся нет и нашей вины? — вновь спрашиваю я себя. Мы ведь тоже немало натворили — уже хотя бы в силу того, что послушно исполняли все приказы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
