Эйнар уже ждал внизу возле регистратуры. Едва завидев меня, он шагнул мне навстречу.
— Я боялся чего-то подобного, — сказал он. — И ведь знал же, что ничего хорошего из этого не выйдет, а все- таки явился. Почему, черт возьми!
Он повернулся, подошел к двери и уставился на снежную круговерть за стеклом.
Катрин сидела в столовой. Я остановился позади нее и положил руки ей на плечи. Она не шелохнулась. Но когда я попробовал погладить ее волосы, она отстранилась.
— Не надо! — Голос ее звучал тихо и ласково, но в то же время в нем слышались решительные нотки.
Я пододвинул стул, сел рядом. Есть совершенно не хотелось.
Вскоре к нам присоединился Эллиот.
— Ждать осталось недолго, — сказал он. — Еще часок- другой, и он очнется. Я дежурил возле него всю ночь. Кажется, там полный порядок. Температура медленно повышается, уже появились мозговые импульсы. В этом ящике я нашел полный набор медицинской аппаратуры.
Я понял, что все его мысли и заботы сейчас сосредоточены только на одном: как бы в соответствии с полученными инструкциями вернуть Рихарда Валленброка к жизни. А он подумал о возможных последствиях?
— Какие последствия? Мы просто растолкуем ему, как теперь обстоят дела. Пусть сам решает, что делать дальше.
— Если здесь узнают, что он жив, ему придется предстать перед судом, как это случилось с нами. Или ты думаешь, что мы сможем его долго прятать?
— Зачем сейчас ломать над этим голову? И потом, не наша эта забота. Сам разберется.
Эллиот не допускал сомнения в том, что люди, которым мы подчинялись когда-то, способны во всем разобраться. У меня на этот счет были кое-какие опасения, но я промолчал. Что бы там ни произошло, я вправе делать, что захочу, и поступать, как сочту нужным. Я никому не подчинен, я человек свободный. Впрочем, так ли уж я свободен? Так ли себя чувствует действительно свободный человек?
* * *
Когда Рихард Валленброк пришел в себя, Эллиот перенес его в соседнюю комнату. Силы еще не вполне вернулись к нему, он говорил тихим голосом и время от времени опирался о стол, покрытый толстым стеклом, словно не мог совладать с тяжестью собственного тела. Но глаза его блестели и взгляд был беспокоен. Вот чего мне никогда не удавалось по-настоящему воспроизвести выражение этих глаз…
Он пригласил нас к себе — с видом средневекового владыки, объявляющего о начале аудиенции. Мы расселись на стульях и креслах в одном из просторных помещений, напоминавшем скорее зал, чем просто комнату. Для мебели годы прошли не так бесследно, как для живой материи: ткань настолько обветшала, что обивка лопалась под тяжестью наших тел. Занавеси упали на пол; как только мы открыли дверь, они свалились от сквозняка. Да, время изрядно поработало здесь, но мы делали вид, будто ничего не замечаем.
— Эллиот мне уже доложил обо всем, — сказал Валленброк. — В паршивом же мире мы очутились! Хотя люди все-таки сохранили способность к действию и нашли в себе силы, чтобы выжить. Это надо признать. Не их вина, что сложилось такое тяжелое положение. И, вполне естественно, они совершенно не представляют себе событий прошлого и не могут их правильно оценить.
Он закашлялся и не сразу нашел в себе силы продолжить.
В известном смысле я до сих пор за них отвечаю и вижу, чем я могу им помочь. В техническом отношении мы были, видимо, развиты гораздо сильней — у нас имелись планы, проекты, изобретения; война заставила многое отложить. Но все самое важное должно было сохраниться, мы позаботились, чтобы все это надежно упрятали здесь, внизу, на командном пункте, так чтобы бомбы, огонь, радиоактивность не могли ничего повредить. Да, пожалуй, им можно помочь. Я обдумаю, как это сделать, и думаю, вы меня поддержите.
Ответа ему явно не требовалось; наша реакция его совершенно не интересовала.
Что мне нужно, — продолжал он, — так это для начала составить общее представление о ситуации. Доложите ее мне как можно точней. А еще очень важно познакомиться с событиями самых последних дней. Имейте в виду, я был хорошо обо всем осведомлен; сеть моих агентов прекрасно функционировала и внутри страны, и за рубежом. И только в самые последние дни…
Он прикрыл глаза и поднес руку ко лбу.
Эллиот наклонился к нему.
— Вам нехорошо? Может, не стоит так перенапрягаться?
Валленброк поднял на него глаза. Мне показалось, что сейчас он рявкнет на Эллиота; но я неверно истолковал его взгляд, сейчас ему можно было лишь посочувствовать — столько было на этом лице страдания и муки.
Наконец он заговорил снова, еще тише, чем прежде: Ничего, Эллиот, уже прошло! Ты выполнил все мои указания — вот и прекрасно! Спасибо. Сам понимаешь, как важно для полководца знать, что он может положиться на своих солдат. Ты хороший солдат, Эллиот.
Он замолк, тяжело, с присвистом дыша, потом снова собрался с силами и продолжал:
— Руководитель должен предвидеть разные варианты, все рассчитать на много ходов вперед. Люди могут стараться сколько угодно, однако взгляд их лишен масштабности, они видят лишь то, что находится непосредственно у них перед глазами. Им невдомек, что нужно всегда учитывать любые возможности — для того и существует двойная, а то и многократная страховка. Их представления слишком узки, фантазия слишком ограниченна… По-настоящему отважен тот, кто готов к возможному поражению, временному поражению, такой человек сохраняет твердость, чтобы, несмотря ни на что, прийти… к окончательной победе.
Голос Валленброка начал прерываться, голова клонилась все ниже и ниже. Наконец она коснулась стола, дыхание его опять стало свистящим.
Эллиот с минуту постоял возле него, а потом подозвал нас. Мы отнесли Валленброка в спальню, положили на кровать. Эллиот стал листать «Инструкцию по ревитализации».
— Ему надо беречь себя, — произнес он шепотом. — Он перенапрягся. — Потом добавил погромче: — Нужно обеспечить ему покой. Может, кто-нибудь принесет ему попить чего-нибудь горяченького?
Это прозвучало не как просьба, а как приказ. Мы тихо вышли из комнаты.
Всего несколько дней прошло с тех пор — но как быстро все изменилось! Однажды Валленброк — как ни трудно себе это представить — пришел в ярость и выставил нас из своей комнаты, и мы, словно собаки, ошпаренные кипятком, убрались прочь, поджав хвосты.
Причина этой вспышки гнева была, я думаю, в том, что мы видели его в момент слабости. А такие, как Валленброк, стыдятся своей слабости.
Он довольно быстро пришел в себя. В первые дни адаптации приступы злобы еще несколько раз повторялись, но он все заметнее набирался сил, как будто в периоды этой своей слабости заражался энергией, — и тогда голос его звучал особенно жестко, жесты становились особенно властными. Эллиот пытался как-то смягчить ситуацию, объяснял, что Валленброку сложно сразу освоиться в новых условиях, надо дать ему время привыкнуть к ним. Возможно, он был прав…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
